Медея один из самых трагических образов женщины. Проблема страдающей личности в творчестве Еврипида. Анализ «Медея

Еврипида, как и софистов, интересовал прежде всего отдельный человек. Обязательное для трагедии столкновение человека с противоборствующими силами он изображал как борьбу человека с самим собой. Страдания и несчастья еврипидовских героев обусловлены всегда их собственными характерами. Драмы Еврипида связаны со злободневными философскими и этическими проблемами, волновавшими искателя "новой правды".

Самая ранняя по времени из сохранившихся трагедий - "Алкестида", поставленная в 438 г. и вместо драмы сатиров заключавшая драматическую тетралогию. Ее сюжет взят из мифа о фессалийском царе Адмете и его жене Алкестиде. Согласно мифу, Адмет мог избежать смерти, если бы кто-либо согласился умереть вместо него. Только одна Алкестида выразила свое со гласие, а после того как она скончалась, пришел друг Адмета Геракл, вступил в поединок с демоном смерти и вернул Алкестиду к жизни. В этом мифе объединились и тесно переплелись два фольклорных мотива: о верной жене, умирающей за мужа, и о поединке богатыря со смертью. Миф этот использовали трагические поэты до Еврипида. Один из них изобразил Алкестиду умирающей на свадебном пире. Алкестида Еврипида уже несколько лет живет в счастливом браке, имеет сына и дочь, привязана всем сердцем к детям и мужу. Поэтому ей особенно тяжело расставаться с жизнью, и слишком трудна для нее эта добровольная жертва. Обаятельный образ Алкестиды дополняет рассказ служанки о прощании царицы со слугами:

И сколько нас

В Адметовом чертоге, каждый плакал,

Царицу провожая. А она

Нам каждому протягивала руку;

Последнего поденщика приветом

Не обошла прощаясь и словам

Внимала каждого...

Для Еврипида и его зрителей не существовало вопроса о моральном облике Адмета, принявшего такую жертву от жены. Персонажи античной трагедии всегда ограничены сюжетами мифов. В мифе и сказке был мотив самопожертвования. Еврипид перенес его в свою драму и сосредоточил все внимание на человеке и его чувствах. Он показал переживания Алкестиды и страдания Адмета, раскрыв такую полноту человеческих чувств, которая до него была неизвестна в античной драматургии. Мифологический сюжет при всей его условности не помешал поэту изобразить жизненную семейную драму.

Такой же семейной драмой явилась трагедия "Медея", поставленная в 431 г. и получившая третий приз, то есть провалившаяся, при первой постановке. Впоследствии она была признана одним из лучших произведений Еврипида. Сюжет "Медеи" взят из мифа о походе аргонавтов. Некогда герой Фрикс, спасаясь от козней злой мачехи, на волшебном баране переплыл море и попал в Колхиду, где принес барана в жертву богам за свое спасение, а его золотую шерсть (руно) повесил в священной роще под охраной неусыпного дракона. Царь фессалийского города Иолка Пелий, отнявший власть у своего брата и стремившийся освободиться от всех законных претендентов, послал племянника Ясона добыть и привезти обратно в Элладу золотое руно. Ясон собрал около полусотни могучих героев, они вместе построили корабль, назвали его "Арго" и отплыли в Колхиду. Царь Колхиды Эет не пожелал отдать аргонавтам руно, а предложил Ясону исполнить несколько его поручений, надеясь на то, что герой погибнет, не сумев их выполнить. Ясону пришла на помощь дочь Эета, волшебница Медея. Она научила героя, как укротить огнедышащих меднокопытных быков, как вспахать на них поле и засеять его зубами дракона, а затем победить страшных гигантов, выросших из посеянных в землю зубов. Когда же Эет отказался от своего обещания и решил погубить аргонавтов, Медея предупредила Ясона, помогла ему похитить руно и вместе с аргонавтами бежала из Колхиды в Элладу. Тут она спасла Ясона от коварного Пелия. Однако после насильственной смерти последнего Ясону и Медее пришлось покинуть Иолк и искать убежище в городе Коринфе. В Коринфе Ясон оставил Медею и женился на дочери коринфского царя. Медея отравила новую жену Ясона и ее отца, а жители Коринфа убили малолетних сыновей Медеи, чтобы отомстить за смерть их царя, в Коринфе показывали как местную достопримечательность могилы убитых детей Ясона и Медеи.

Местом действия трагедии "Медея" является город Коринф.

Выступающая в прологе кормилица рассказывает, что Ясон недавно покинул свою прежнюю семью и Медея вне себя от горя и гнева. Кормилица хорошо знает свою госпожу и страшится ее необузданного нрава:

Да, грозен гнев Медеи, нелегко

Ее врагу достанется победа

Не ревность и не любовь терзают Медею. Ее трагедия - трагедия обманутого доверия. Об этом она сама рассказывает коринфским женщинам, составляющим хор трагедии:

Нежданное обрушилось несчастье.

Раздавлена я им и умереть

Хотела бы - дыханье мука мне!

Все, что имела я, слилось в одном,

И это был мой муж, и я узнала,

Что этот муж - последний из людей.

Сознание полного одиночества усиливает страдания Медеи. В сцене встречи Медеи с Ясоном Еврипид показывает, что Медея не ошиблась в горькой оценке своего бывшего мужа. Ясон - расчетливый и лживый эгоист. Он уже прошел софистическую школу, преисполнен веры в себя и в свою власть над Медеей. Он приходит убедить Медею в том, что вступил в новый брак, только ради нее и детей. Поэтому он искренне огорчен, возмущен и полон негодования, услыхав, что Медея не признает его благодеяния:

Но доброты не ценит

Надменная моей - и ей же хуже.

После разговора с Ясоном Медея твердо решает отомстить ему. Она не знает только, какую выбрать месть. По античным представлениям, человек,- лишенный потомства, считался отверженным богами и людьми, так как дети являлись гарантией бессмертия для родителей, и прежде всего для отца. Медея хочет убить жену Ясона, чтобы лишить его будущих законных детей, но одновременно она приходит к мысли, что ее удар будет более сильным, если погибнут те дети, которые уже есть у Ясона. Однако ей трудно решиться на такое преступление, так как она - мать мальчиков и страстно их любит. Поэтому Медея принимает первое решение и посылает во дворец отравленные подарки для жены Ясона, и та, прикоснувшись к ним, умирает в страшных мучениях. Погибает также коринфский царь, тщетно пытаясь спасти дочь. Медея узнает о катастрофе во дворце и слышит, что разъяренная толпа ищет ее сыновей, с которыми она переслала во дворец свои дары. С этим известием оканчиваются все колебания Медеи, она понимает, что дети уже обречены, и сама убивает их, разрешая новым преступлением все свои сомнения и страдания. Со смертью детей несчастная и измученная женщина уступает место жестокой бесчеловечной волшебнице, злорадно глумящейся над поверженным врагом.

Современники обвиняли Еврипида в том, что он, якобы подкупленный коринфянами, переделал миф, чтобы переложить на Медею ответственность за преступление их далеких предков. Нам неизвестно, нашел ли Еврипид эту версию мифа в каком-нибудь источнике или выдумал ее сам в поисках жизненного правдоподобия. Но, сделав свою героиню детоубийцей, он подвел логический итог борьбы страстей и тех противоречивых чувств, во власти которых оказалась его Медея. Древние критики Еврипида, к которым восходит большинство примечаний в средневековых рукописях еврипидовских трагедий, считали неправдоподобным поведение Медеи, которая убивала своих детей и в то же время искренне их оплакивала. Отсюда берет начало утверждение о двойственном характере Медеи, проникшее даже в современное литературоведение и оказавшее влияние на оценку образа Медеи. До Еврипида внутренний мир человека и его психология не были объектами художественного изображения. Поэтому новаторство поэта очень долго смущало многих, включая Аристотеля. Современным исследователям часто казался странным финал трагедии, где Медея издевалась над морально уничтоженным Ясоном и отказывала ему даже в последнем прощании с мертвыми сыновьями. Стоя на волшебной колеснице бога солнца Гелиоса, она предсказывала установление культа своих детей в Коринфе. И все же финал, несмотря на его кажущуюся изолированность, составляет единое целое со всей трагедией. В эпилоге Еврипид показал торжество мрачных сил, под действием которых преобразилась несчастная страдающая женщина и превратилась в страшное демоническое существо. Той же самой теме борьбы страстей, источника человеческих страданий, посвящена трагедия "Ипполит", поставленная через три года после "Медеи" и удостоенная первой награды. В основе трагедии лежит миф об афинском царе Тесее, легендарном основателе афинского государства. Миф о любви жены Тесея к своему пасынку Ипполиту переплетается с известным фольклорным мотивом преступной любви мачехи к пасынку и обольщения целомудренного юноши. Но Федра Еврипида не похожа на ту порочную жену сановника Пентефрия, которая, по библейскому сказанию, соблазняет прекрасного Иосифа. Федра благородна по натуре и всеми способами старается преодолеть неожиданную страсть, готовая лучше умереть, чем выдать свои чувства. Страдания ее так велики, что они преобразили даже облик царицы; при виде ее хор в изумлении восклицает:

Какая бледная! Как извелась,

Как тень бровей ее растет, темнея!

Любовь вселила в Федру богиня Афродита, разгневанная на пренебрегающего ею Ипполита. Поэтому Федра не властна в своих чувствах. От больной госпожи не отходит старая преданная нянька, стараясь понять причину ее болезни. Житейский опыт помогает старухе, и она хитростью выпытывает тайну Федры, а затем, желая ей помочь, без ее ведома начинает переговоры с Ипполитом. Слова няньки поражают юношу, вызывая у него гнев и возмущение:

Священное она дерзнула ложе

Мне, сыну, предлагать.

Проклиная старуху Федру и всех женщин, Ипполит, связанный данной клятвой, обещает молчать. В первом несохранившемся варианте трагедии Федра сама признавалась Ипполиту в любви, и тот в страхе бежал от нее, закрыв плащом лицо. Афинянам подобное поведение женщины показалось настолько безнравственным, что поэт переделал эту сцену и ввел посредницу - няньку. Дальнейшая же судьба трагедии сложилась вопреки приговору современников Еврипида. Сенека и Расин в своих трагедиях обратились к первой редакции, как более правдоподобной и драматичной.

Узнав ответ Ипполита, Федра, измученная страданиями и оскорбленная в своих чувствах, решила умереть. Но прежде чем покончить с собой, она написала письмо мужу, назвав виновником своей смерти Ипполита, якобы обесчестившего ее. Вернувшийся Тесей находит труп любимой жены и видит в руке у нее письмо. В отчаянии он проклинает сына и изгоняет его из Афин. Тесей обращается с мольбой к богу Посейдону, своему предку: "Пусть мой сын не доживет до этой ночи, чтоб мог я верить слову твоему". Желание отца исполняется. Колесница, на которой уезжает из Афин Ипполит, опрокидывается и разбивается в щепки. Умирающего юношу приносят обратно во дворец. К Тесею спускается покровительница Ипполита богиня Артемида, чтобы рассказать отцу о невиновности сына. Ипполит умирает на руках отца, а богиня предрекает ему бессмертную славу.

Соперничество Афродиты и Артемиды привело к гибели неповинных и прекрасных людей, нанесло удар Тесею и, наконец, в непривлекательном свете выставило обеих богинь. Их вмешательством Еврипид объяснял происхождение человеческих страстей, продолжив гомеровскую традицию. Но в объективной оценке деятельности богов он выступил с позиций рационалиста, критикующего традиционную религию. Неожиданное появление Артемиды в эпилоге трагедии позволили Еврипиду, хотя и внешними средствами, разрешить сложный конфликт отца и сына (так называемый прием deus ex machina).

Еврипид первым ввел в драму любовную тему, которая в некоторых трагедиях стала центральной. Доводы противников поэта, жестоко осудивших смелое нововведение, приведены в комедиях Аристофана. Еврипида обвиняли в развращении своих соотечественников, как создателя образа влюбленной женщины, утверждая, что "должен скрывать эти подлые язвы художник".

Интерес к человеческим переживаниям заставил Еврипида обратиться к новым темам и мотивам, расширить границы сказки и мифа. Еврипид не мог изменить привычную для зрителя мифологическую традицию, но, как правило, по-своему интерпретировал мифы и стремился скрыть свои нововведения частыми возвращениями к прежним драматическим формам (прологи архаического типа, вестники и так далее). Герои мифов у Еврипида становились людьми. Знаменитый своими подвигами богатырь Геракл, спаситель и защитник людей, оказался у Еврипида по капризу богини Геры обездоленным страдальцем. Сверхчеловеческое мужество помогло Гераклу найти в себе силы, чтобы пережить незаслуженные страдания (трагедия "Геракл"). Еврипид обращался к событиям легендарной Троянской войны для того, чтобы ответить на вопрос, как могли всезнающие боги допустить такую войну, источник неисчислимых бед для побежденных и победителей ("Троянки", трагедия особенно актуальная в период Пелопоннесской войны).

Далекое мифическое прошлое Еврипид всегда проецирует в настоящее. Поэтому трагедия "Троянки", где осуждается всякая война, звучит как предостережение афинянам, готовившим новую военную авантюру. Поэтическое предвидение помогло Еврипиду предсказать трагический исход похода в Сицилию, предрешившего десятилетие спустя полное поражение Афин в Пелопоннесской войне и крушение афинской демократии. Новое толкование мифа об Атридах Еврипид дал в трагедии "Электра", вступив в полемику с Эсхилом и Софоклом. У Эсхила Орест убил мать, выполняя волю Аполлона ("Хоэфоры"). Софокл в одноименной драме оправдывал детей, убивших жестокую и бесчеловечную мать, не имевшую даже права называться матерью. Еврипид же решительно осудил убийц, а вместе с ними и бога Аполлона, подстрекателя кровавого преступления. Клитеместра Еврипида - любящая и заботливая мать, которую жестокие дети вызывают в дом, где живет Электра, под предлогом вымышленных родов Электры. В свое время Клитеместра спасла дочь от козней Эгисфа, отдав ее замуж за простого человека, который с трогательной нежностью оберегает гордую царскую дочь и не решается пользоваться правами супруга. Как и Клитеместра, он противопоставлен злобной и хитрой Электре. Носителем возвышенных и благородных чувств становится также старый раб, сменивший у Еврипида полукомических персонажей второго плана в эсхиловских и софокловских драмах. Еврипид нередко высмеивает условность мифа и пародирует своих предшественников. Так, его Электра иронизирует над теми, кто сравнивал ее волосы с волосами Ореста, считал одинаковыми размеры следа мужчины и женщины и утверждал, что взрослый Орест бессменно носил ту одежду, в которой он ребенком покинул отчий дом. Насмешка Еврипида обращена на Эсхила, у которого Электра узнавала Ореста по оставленной на могиле пряди волос, по отпечатку следа ноги и обрывку плаща.

Трагедией "Электра" Еврипид предвосхищает драму нового типа, где не обязателен трагический конфликт и трагическая проблема, а все внимание сосредоточено на превратностях судьбы, которая то приводит героев на край гибели, то возносит их на вершину счастья. Чудесные сплетения обстоятельств, сцены "узнания" и неожиданного спасения способствовали внешней занимательности сюжета и разрушали его традиционную мифологическую оболочку. Они же помогли поэту раскрыть многообразие и сложность человеческих чувств (трагедии "Елена" и "Ион"). Патетическая драма типа "Медеи" или "Ипполита" сменялась бытовой драмой, изображавшей отчаянную борьбу человека с превратностями судьбы за свое личное счастье. Еврипид, в отличие от Эсхила и Софокла, не верил в божественную справедливость и незыблемость божественного миропорядка. Он считал, что жизнь человека - это вечная смена падений и взлетов, вызванных либо натурой человека ("Медея"), либо превратностями судьбы ("Елена", "Ион"). Ловкость, личное мужество и изобретательность помогают новым героям Еврипида воспользоваться благоприятным случаем и выйти победителями из самых рискованных положений. В драмах Софокла была перипетия как результат божественного промысла, недоступного сознанию человека. Еврипид заменил перипетию новым художественным приемом, интригой, которую замышляет сам герой. Интрига позволила поэту распутать все противоречия, приведя действие к благополучному концу. Так, в трагедии "Ион" Kpeусa хочет отравить юношу Иона, которого ее муж признал своим сыном, повинуясь оракулу. Решение Креусы обосновано и ее ревностью к прошлому мужа, и личной драмой, пережитой в далекие годы юности, когда она вынуждена была подкинуть внебрачного ребенка и отказаться навсегда от счастья стать матерью. Но действия Креусы обнаруживают истину: в последний момент она узнает в Ионе своего ребенка, некогда тайно рожденного ею от бога Аполлона. В трагедии "Елена" Менелай после долгих скитаний и приключений находит Елену в Египте. Супруги узнают друг друга и, благополучно преодолев все сложные препятствия, возвращаются в Элладу. Две последние трагедии Еврипида - "Ифигения в Авлиде" и "Вакханки" - афиняне увидели уже после смерти поэта. Их поставил сын Еврипида. Эти трагедии отличаются сложной динамикой действия и почти полным отказом от повествования.

Среди троянских мифов был миф о жертвоприношении Ифигении, дочери Агамемнона и Клитеместры. Оракул повелел Агамемнону принести в жертву дочь, чтобы ахейский флот мог беспрепятственно выйти из авлидской гавани в Элладе и взять курс на Трою. Трагедия "Ифигения в Авлиде" посвящена событиям, связанным с гибелью юной Ифигении. Драматичность ситуации раскрывает пролог, в котором Агамемнон, вождь ахейского войска, доверительно беседует со старым рабом, передавая ему письмо для вручения Клитеместре.

Агамемнон уже вызвал жену и дочь в Авлиду, но теперь отцовские чувства побудили его написать новое письма жене и просить ее отказаться от поездки, удержав Ифигению дома. Раб готов исполнить поручение, но письмо перехватывает Менелай, надменный и жестокий эгоист, который использует поход в личных и корыстных целях, желая вернуть жену и похищенные с нею сокровища. В образ спартанца Менелая Еврипид, как страстный патриот родных Афин, вложил всю ненависть к Спарте. Конфликт Менелая и Агамемнона неожиданно разрешается известием о приезде Клитеместры с дочерью. Они спешили, обманутые ложным известием Агамемнон вызвал их якобы для того, чтобы выдать Ифигению замуж за лучшего ахейского богатыря Ахилла. Когда же обман раскрывается и Клитеместра узнает, что ее дочь ожидает не свадьба, а смерть, она всеми средствами старается спасти Ифигению и молит Ахилла вступиться за них:

Заклинаю и десницей, и ланитой,

Материнскою любовью, честью имени, которым

В западню нас заманили, истерзали, убивают.

У царицы Клитеместры нет прибежища на свете.

Кроме праха ног Ахилла, - а над ней с ножом безумец.

Благородный юноша Ахилл клянется защитить Ифигению и готовится выступить один против своей дружины и всего ахейского войска, подстрекаемого демагогом Одиссеем. Ахилл жалеет обманутую беззащитную девушку и негодует на тех, кто воспользовался его именем для прикрытия своих замыслов. Рыцарский порыв Ахилла встречает неожиданное сопротивление Ифигении, которая после долгих и мучительных внутренних колебаний побеждает страх перед смертью. Она добровольно жертвует собой ради благополучного исхода ахейского похода на Трою и торжества эллинов над варварским Востоком:

Я готова... Это тело - дар отчизне..

Грек, цари, а варвар - гнись! Не подобает гнуться грекам

Перед варваром на троне: здесь свобода, в Трое ж - рабство

Мотив добровольного самопожертвования встречался уже в других драмах Еврипида, но в "Ифигении в Авлиде" он стал центральным мотивом и позволил поэту по-новому раскрыть героический образ Ифигении, добровольно идущей на смерть ради спасения родины. Для древних человеческий характер представлялся врожденным и неизменным. Считалось, что свой характер человек приносит в мир и с ним уходит в могилу, Но Еврипид не удовлетворился таким пониманием характера. Он впервые сумел показать, как созрело у Ифигении ее героическое решение, объяснил, почему она, прибывшая, чтобы вступить в брак с лучшим витязем Эллады, полная сил и даже не помышлявшая о смерти, вдруг отвергла все попытки спасти ее и сама избрала для себя смерть. Еврипид так правдиво и ярко изобразил начало и конец сложной психологической драмы Ифигении, что современный читатель не станет требовать показа всей сложной гаммы чувств героини, однако древняя критика не смогла объснить и понять новое отношение Еврипида к человеку. Даже Аристотель упрекал Еврипида в непоследовательности, сказав, что "горюющая Ифигения нисколько не походит на ту, которая является впоследствии" (Поэтика, гл. XV, 1454а). Причем поразительное открытие Еврипида распространялось не только на главную героиню Ифигению. Так, Ахилл сначала слишком много резонерствует и кажется недоступным неожиданным чувствам. За Ифигению он вступается только ради восстановления поруганной справедливости. Но затем влюбляется в Ифигению и обращается к ней с несвойственной ему страстной речью:

В тебе дивлюсь, тебе ж - средь дев ее...

Дивлюсь словам твоим, достойным нашей

Отчизны, и теперь, когда смотрю

На благородный стан твой, то желанье

Меня пьянит - твоей руки искать,

Сберечь тебя, укрыть тебя в чертоге...

По традиции античного театра жертвоприношение не могло происходить на глазах у зрителей. Поэтому о нем в эпилоге рассказывал вестник. По его словам, боги похитили лежащую на алтаре девушку, подменив ее ланью. Но Клитеместра не верит вестнику и считает, что история о чудесном спасении придумана Агамемноном для собственного оправдания. Такой эпилог уже заранее подготовлял психологическую мотивировку будущего преступления Клитеместры, которое Еврипид в ряде своих драм объяснял местью убийце-отцу за смерть дочери. Однако этот эпилог не принадлежит Еврипиду. Он является поздней византийской переработкой, возникшей под влиянием прочих еврипидовских драм об Атридах. Некоторые исследователи считают, что смерть помешала Еврипиду окончить эту драму и перед постановкой кем-то был дописан финал. Другие думают, что концовка не понравилась зрителям и потому была переработана. По одному античному свидетельству, в эпилоге появлялась богиня Артемида, рассказывавшая, как она спасла Ифигению и унесла ее в далекую Тавриду. Пребыванию же Ифигении в Тавриде, ее встрече с братом Орестом к возвращению на родину посвящена еврипидовская "Ифигения в Тавриде", типичная трагедия интриги. Сюжет трагедии "Вакханки" Еврипид взял из мифов о Дионисе. Трагедия посвящена мифической истории установления дионисийского культа в Греции. Хотя "Вакханки" были написаны во время пребывания Еврипида в Македонии, своим возникновением они обязаны тем настроениям, которые господствовали в Афинах накануне трагического завершения тридцатилетней Пелопоннесской войны. Тревога и беспокойство, охватившие афинян в это смутное время, способствовали росту влечения к мистике и суевериям, в которых люди искали временного успокоения и гарантию личного благополучия. Среди античных богов, культ которых складывался из выполнения внешних формальностей и носил общегосударственный характер, Дионис занимал особое место, так как считалось, что он приносил душевное спокойствие и умиротворенность. Но одновременно с этим культ Диониса носил дикий оргиастический характер и требовал обязательного экстаза, то есть утраты привычного уравновешенного состояния, как непременного условия достижения блаженства. В конце V в. до н.э. в Афинах наряду с почитанием Диониса появились иноземные культы. С некоторыми из них Еврипид познакомился в Македонии. Итогом размышлений поэта о человеческом счастье и о противоречии между разумом и верой в богов явились "Вакханки" - лебединая песнь Еврипида. Действие трагедии происходит в городе Фивы, куда, на родину матери, прибыл Дионис со свитой вакханок. Некогда в Фивах погибла сожженная молнией Зевса мать Диониса Семела, пожелавшая увидеть своего возлюбленного во всем его блеске. Сестры Семелы, как и все фиванские женщины, не верили, что ее сделал своей избранницей Зевс, смеялись над ней, а в ее гибели усматривали кару бога. Поэтому Дионис, сын Зевса и Семелы, решил наказать всех женщин и поверг их в тяжелое безумие. Правитель Фив Пенфей, двоюродный брат Диониса, пытается всеми силами помешать установлению культа нового бога, усматривая в этом культе только ложь и разврат. Но Дионис внушил Пенфею безумное желание тайно проникнуть на ночные вакханалии. Исступленные женщины во главе с матерью Пенфея Агавой и ее сестрами увидели Пенфея и, приняв его за дикого зверя, растерзали на части. С ликующими криками они принесли свою добычу во дворец. Впереди процессии с головой сына на шесте бежала Агава. Но внезапно чары исчезли, наступило отрезвление, а с ним пришли горе и отчаяние. Конец трагедии сохранился в отрывках. Из отдельных стихов ясно, что эпилог состоял из сцены плача Агавы над телом Пенфея и появления торжествующего Диониса. Героем "Вакханок" является Пенфей, вступивший в борьбу против суеверия и дикости новой религии во имя разума и справедливости и погибший ужасной и жалкой смертью. Пенфею противостоит Дионис, который столько же непривлекателен, как Афродита в "Ипполите", Аполлон в "Ионе" и прочие еврипидовские боги. Дионис мстителен, жесток, но, подобно всем богам, всесилен и всемогущ. Как же относится Еврипид к Пенфею и Дионису, столкновение которых он изобразил в своей трагедии? Этот вопрос составляет основную проблему трагедии и до сих пор не может считаться разрешенным. Одни считают, что на закате своих дней Еврипид осудил Пенфея и вернулся к бесхитростной вере своих предков, далеких от всех рационалистических сомнений. По мнению других, Еврипид разоблачил несостоятельность религиозного культа в его диких формах и показал ложность представлений, лежащих в основе таких культов. Прямо противоположные оценки обусловлены типичным для Еврипида двойственным отношением к изображаемому. Среди многочисленных драм Еврипида имеется сохранившаяся полностью сатировская драма "Киклоп". Судя по фрагментам сатировских драм Эсхила и Софокла, Еврипиду чужды непосредственное веселье и бездумная жизнерадостность, которые царили в сатировских драмах, сменявших комедийным смехом трагический ужас. В основу "Киклопа" положена история ослепления киклопа Полифема, известная по "Одиссее". Но если у Гомера Одиссей ослеплял Полифема, чтобы избежать неминуемой смерти, то у Еврипида он мстил дикому киклопу за убийство товарищей. В этом новом этическом осмыслении Одиссей становился носителем справедливости и противопоставлялся отвратительному варвару, заявлявшему:

Утроба - вот наш бог,

И главный бог при этом...

А людей,

Которые изобрели закон,

Чтоб нашу жизнь украсить, - к черту их!

Зрители узнавали в Полифеме пародийно изображенных последователей радикальной софистики, которые призывали пренебрегать законами.

С драмами Еврипида Афины покидала древняя героическая трагедия, связанная с общественной жизнью полиса. Она уступала место драме, посвященной проблемам индивидуума. Герои Еврипида еще носили имена мифологических персонажей, из мифов заимствовались сюжеты трагедий, но миф стал жизнью. Герои еврипидовских трагедий мучались из-за неразделенной или обманутой любви, страдали из-за собственного характера, боролись с превратностями судьбы.

Эсхил изображал столкновение человека с высшими божественными силами, избравшими его ареной своих действий. Он неизменно утверждал победу этих сил, олицетворявших общественный прогресс. Софокл в своих произведениях пытался обосновать незыблемость божественного миропорядка, объясняя трагические столкновения героев с действительностью чаще всего их личными особенностями. Человек Еврипида одинок, и все происходящее с ним зависит только от него самого, от его действий и поступков. Лишь в драмах последнего периода появляются некие внешние силы, противодействующие или содействующие герою, но это не незыблемый, установленный богами разумный миропорядок Эсхила и Софокла, а лишь проявление неустойчивой и непостоянной власти случая. К концу V в. до н.э. обожествленный случай даже провозглашается богиней Тихой, которой воздвигаются храмы и ставятся статуи.

Поэт и философ Еврипид - величайший гуманист. Он любит и жалеет людей, утверждая их природную общность. Утратив веру в божественную справедливость миропорядка, Еврипид не нашел объяснения страданиям и несчастьям людей и решил, что они неизбежны. Этот безысходный трагизм художника, протестовавшего всем своим творчеством против страданий, но не нашедшего способа избавления от них, интуитивно почувствовали афинские зрители, единомышленники Софокла, и отнеслись к Еврипиду с нескрываемым недоверием. Аристотель, первый критик драматургии Еврипида, назвал последнего самым трагическим из всех поэтов.

Внешне его трагедии продолжали традиции героической классической трагедии. Они по-прежнему разыгрывались в торжественные дни дионисийских праздников и были посвящены эпизодам мифической истории Эллады. При всем своем новаторстве Еврипид пытался воскресить традиционную форму древней драмы, от которой постепенно отходили его предшественники. Он ввел, например, повествовательные ориентирующие зрителя прологи, а это в свою очередь позволило ему уделить основное внимание развитию действия в трагедии. Во многих его драмах появлялись вестники. Роль вестника была особенно важна на ранних этапах существования трагедии, когда о действии рассказывалось вместо того, чтобы изображать его. Однако трагедии Еврипида очень динамичны. Актеры оттеснили хор, переставший теперь быть главным действующим лицом, но еще не нашедший своего постоянного места в драме. Хоровые партии у Еврипида чаще всего представляют обособленные лирические интермедии. Противники поэта, защитники древних музыкально-лирических традиций, упрекали его за пристрастие к новым мелодиям, рассчитанным на возбуждение эмоций слушателей. Хоровые партии Еврипида пародировались в комедии, высмеивались актерские монодии, то есть арии, исполняемые героями драм в минуты наивысшего патетического напряжения. Отсутствие связи хоровых партий с действием позволило Еврипиду делиться со зрителями своими чувствами и мыслями. Так, в трагедии "Геракл", написанной Еврипидом в возрасте около семидесяти лет, хор проникновенно поет о безвозвратной молодости и сравнивает тяжесть старости с горой Этной, возложенной на плечи человека. Действие же трагедии. "Медея" разыгрывается далеко от Афин, но после того как по ходу драмы появляется афинский царь Тесей, хор в торжественном гимне славит Афины, называя афинян детьми вечно блаженных богов, теми, кто несет в своих жилах жар вечной славы живущих в Аттике Муз.

Современники не сумели по заслугам оценить Еврипида, опередившего их по своему мировоззрению и мировосприятию. Но в IV в. он уже получил признание, и его посмертная слава непрерывно росла вплоть до падения античного мира. Еврипида изучали, цитировали, комментировали и много подражали ему. Под его непосредственным влиянием складывались новоаттическая бытовая драма, римская трагедия и даже европейская драма, продолжившая трагедию Еврипида в ее двух основных видах - патетической и бытовой драмы.

Трудно перечислить все открытия Еврипида, унаследованные литературой нового времени. Он первым раскрыл сложный и противоречивый мир человеческих чувств, что дало основание Белинскому назвать его "самым романтическим поэтом Греции" 47 .

Послееврипидовская трагедия уже не была оригинальной. Не отличалась она и высокими художественными достоинствами. Драмы поэтов послеклассического времени не дошли до нас. Они представлены лишь обилием имен и названий, что позволяет судить о популярности трагедийного жанра. Однако ведущая роль всегда принадлежала трем его величайшим мастерам. Специальным законом были предусмотрены повторные постановки произведений Эсхила, Софокла и Еврипида, обошедшие все театры эллинского мира. В эпоху эллинизма их трагедии ставились даже в театрах Индии и Африки.

Медея -- женщина, покинутая своим мужем. Открывающая действие кормилица своей болтовней осведомляет нас о происшедшем, сообщая все обстоятельства разрыва. Медея полюбила Ясона в далекой стране, в Колхиде, где они встретились впервые; он стал ее мужем, но оставляет ее теперь с двумя детьми. Медея была дочерью царя Колхиды, куда Ясон прибыл, разыскивая золотое руно. Она помогла Ясону добыть золотое руно, предав тем своего отца, бежала с Ясоном и последовала за ним в Грецию, в Коринф, где и развертывается действие. Но теперь Ясон собирается жениться на дочери коринфского царя. Это союз более выгодный, чем тот, который он заключил с чужеземкой. Он хладнокровно жертвует Медеей. Кормилица говорит нам о ней:

… Ее не любят,

И нежное глубоко страдает сердце

Ясон детей с супругою в обмен

На новое отдать решился ложе

Он на царевне женится - увы!

Оскорблена Медея…

Еврипид, Пьесы, перевод с древнегреческого.

«Искусство», М., 1960, «Медея», с. 20--25

Как отвечает Медея на эту измену? Сначала целые дни, проведенные в рыданиях, немое отчаяние, жалобные стоны об отце и о покинутой родине. Затем кормилица добавляет еще пару штрихов, более мрачных:

… Даже дети

Ей стали ненавистны, и на них

Глядеть не может мать. Мне страшно как бы

Шальная мысль какая не пришла

Ей в голову

(Там же, с. 46--50)

…Обид не переносит

Тяжелый нрав, и такова Медея

Да, грозен гнев Медеи: нелегко

Ее врагу достанется победа.

(Там же, с. 50 и 58--59)

И вот в наше сострадание к Медее уже вкрадывается тревога. Царица предстала перед нами загадкой. Мы знаем все обстоятельства, при которых она была покинута, но ничего не знаем о ней самой, нам известна только дикая необузданность ее души. Рок, который сразит ее, -- в ней самой, в глубинах, еще неведомых ни ей, ни нам.

Поэт продолжает это вступление в сцене диалога между кормилицей и старым дядькой?рабом, который приводит детей Медеи с гимнастики. Трагическое не вторгается в драму внезапно, оно незаметно проскальзывает в нее. Мы присутствуем при самой обычной болтовне двух слуг, преданных своей госпоже. Один передает другой пересуды, которые он слышал у фонтана. Это -- течение повседневной жизни. Присутствие детей доставило бы нам радость, если бы несколько слов, вырвавшихся у кормилицы и относящихся к детям, не внесли смутной тревоги в эту совсем обыденную жизнь.

Итак, тревога становится определенной: надвигающийся рок вызван скрытым волнением сердца Медеи. Там пружина драматического действия.

Совсем просто выходит на сцену хор трагедии. Он состоит из женщин, которые идут мимо и останавливаются, слыша странные крики, несущиеся из дворца. Женщины встревожены, они расспрашивают, они сочувствуют. Хор трагедии -- это улица, которая соприкасается с действием, улица с ее любопытством, с ее добрым сердцем, с ее легко возникающим состраданием. Это славные женщины, но не ждите, что они поступят опрометчиво. Они сочувствуют Медее, она ведь женщина, как и они. Но она чужеземка, и к тому же она женщина царского происхождения. Они опасаются вмешиваться в эту ссору великих мира сего. Они возмущаются поведением той и другой стороны. Они молят богов о предотвращении угрозы нарушения мира в их собственных семьях. Но они не бросаются в схватку. Еврипид посредством этих женщин, немного сентиментальных и морализирующих, дает почувствовать силу Медеи, охваченной страстью. Он любит показывать наряду с трагизмом великих судеб течение жизни совсем обычной и простой -- эффект, построенный на контрасте, но также и на тождестве, ведь Медея тоже только женщина. Мы здесь касаемся того, что можно счесть близостью наших будней к еврипидовскому трагическому началу.

Медея наконец выходит из дворца и появляется перед заинтересованным и растроганным хором. Совсем другая, чем мы ожидали. Какая странная женщина! Во дворце она жаловалась и проклинала. Перед этими женщинами из народа, на улице, при свете дня, она берет себя в руки, она овладевает собой. Нет более жалоб, лишь горечь соответствует ее достоинству. Горько быть чужеземкой в этом городе, где ее собственный муж обходится с ней действительно как с чужеземкой. В особенности горько быть женщиной и терпеть унизительное обращение, обычное для униженного положения женщины вообще, в то время как никто не обладает душой более мужественной, чем у нее. О эти прославленные мужчины, столь гордящиеся своей храбростью в битвах и столь презирающие спокойствие жизни женщины в ее доме.

Медея, обращаясь к хору, восклицает:

Какая ложь! Три раза под щитом

Охотней бы стояла, чем хоть раз

(Там же, с. 319--321)

У женщины есть своя святыня, за которую она сражается, -- это ее ложе. Она имеет право по крайней мере защищать его.

Робки мы,

И вид один борьбы или железа

Жену страшит. Но если брачных уз

Коснулася обида, кровожадней

Не сыщите вы сердца на земле

(Там же, с. 324--328)

Блестяще сыграв таким образом на женской гордости хора женщин, она требует у всех женщин поддержки в борьбе, которую она начинает против мужчины. Она легко добивается у хора обещания хранить сочувственное молчание.

Эта сцена дает нам первое доказательство могущества Медеи. Медея страдает, но Медея сильна. Ее самообладание равно ее влиянию на других.

Но вот она теперь лицом к лицу с мужчиной, явным врагом, с Креонтом -- коринфским царем, который только что объявил ей о ее изгнании. Это и есть тот приговор, против которого Медея будет бороться. Тут мы познаем ее странную власть, ее очарование, столь воздействующее на мужчин. Основа и сила этого очарования -- в очень редкостном соединении необычайной страстности с исключительным умом. В Медее страсть не только не туманит рассудка, но очищает его, делает его более ясным. Тут перед нами весьма точное положение Еврипида: страсть вовсе не ослепляет его действующих лиц (как утверждает ходячая мудрость), она придает ясность уму. Ум Медеи становится острее даже во время страстного волнения. Медея никогда не упускает из виду намеченную цель. Имея в виду эту цель, она даже может хладнокровно использовать страстный порыв. В этой сцене с царем у нее почти нет нужды играть роль. Она всего только страдает перед ним, но держит себя в определенных рамках, в которых страдание способно растрогать Креонта, не потревожив его. Это то, что можно назвать разумным использованием своей страсти. Иногда она позволяет себе несколько иронических слов:

…Женитесь

И наслаждайтесь жизнью…

(Там же, с. 394--395)

В целом сцена представляет подлинную страсть, но страсть контролируемую. В то же время за действительным страданием чувствуется, как от реплики к реплике в Медее растет необычайная радость быть более сильной: радость бороться и побеждать... Медея обрела в этой сцене то, что ей было нужно для ее мести: один?единственный день отсрочки. Она госпожа своих поступков. Что она сделает? Все зависит от того, что она представляет собою. Однако мы еще не знаем этого. Загадка ее существа еще не разгадана.

Одно несомненно: Медея совершит убийство. Она еще не представляет себе ясно никакой другой мести, кроме убийства своих врагов. Она кричит хору:

… О слепец!..

В руках держать решенье - и оставить

Нам целый день… Довольно за глаза,

Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею

Мы в трупы обратили… ненавистных.

(Там же, с. 457--461)

Ее воображение разгорячено: она видит себя то поджигательницей, то входящей неслышными шагами в супружеский покой с мечом в руке. Она ликует.

(Там же, с. 474)

Она заранее предвкушает сладострастие убийства. Этот смертоносный бред, эта исступленность обладают какой?то такой торжественностью, что хор, вместо того чтобы в ужасе отступить, чего здесь можно было бы ожидать, как бы увлечен этим шумным изъявлением чувств. Он восклицает:

Реки священные вспять потекли,

Правда осталась, но та ли

Верно, и наша худая молва

Тоже хвалой обратится,

И полетят золотые слова

Женам в усладу, что птицы.

(Там же, с. 505--506 и 510--513)

Вдруг входит Ясон, сдержанный и холодный. Сцена до сих пор шла замедленно, к нашему величайшему удовольствию. Нужно было, чтобы мы прониклись сознанием силы Медеи, прежде чем она вступит в столкновение с другой, равной ей, силой -- с Ясоном. Медея охвачена жаром, Ясон холоден как лед.

Ясон ничего не любит. Он представлен нам совершенным эгоистом. Ясон циник, прошедший школу софистов и говорящий ее языком. Его умозаключения безукоризненны до парадокса. Медея оказала ему ряд услуг; он это признает и говорит об этом сам:

Я признаю твои заслуги

(Там же, с. 648--649)

Но, в конце концов, Медее было дано любить его. Это любви, самой Киприде он обязан некоторой признательностью, если только любовь вообще требует благодарности. Но любовь не требует платы -- иначе это не любовь. Кроме того, Медея получила столько же, сколько дала, и даже более, и, что особенно важно, она получила привилегию жить «не меж варваров», где господствует грубая сила, а в стране греков, где царит справедливость 1. Итак, слово «справедливость» слетает с уст Ясона. Ясон пользуется словами самыми священными с беспредельным бесстыдством. Что касается своего нового брака, то Ясон оправдывает его любовью, которую?де он питает к своим детям. Он это говорит, и он это доказывает: его дети извлекут пользу из такого выгодного брака, который он заключает как ради денег, так и ради их хорошего воспитания, следовательно, они получат выгоду и материальную и моральную.

Медея сама это признает, если только она подумает о чем?нибудь другом, кроме своего супружеского ложа. Наконец, Ясон собирается вести себя как порядочный человек: он порывает с женой, но он предлагает ей деньги и содействие за пределами страны.

Говоря о знаках, Ясон имеет в виду древний обычай пользоваться в случае необходимости так называемыми «гостевыми знаками», то есть половинками кости, которыми друзья обменивались на прощанье. Одна из половинок, будучи посланной другу, обладателю другой половинки, находящемуся на чужбине, давала право на содействие и помощь пришельцу, удостоверяя его принадлежность к семье друга.

Бывают случаи, когда вполне порядочный человек оказывается совершенным хамом.

Вскрывая эгоизм Ясона, Еврипид достигает неслыханной степени остроты. Еврипиду здесь приятно, так же как и в других местах своего представления, обнажить этот корень большинства наших поступков.

Такой персонаж, как Ясон, не только интересует нас: он нас волнует, потому что мы находим в нем очевидной не признаваемую нами часть нас самих. В этом один из секретов искусства Еврипида -- изображать то, от чего мы хотим отказаться.

В продолжение этой сцены страдающая Медея смогла лишь слегка задеть Ясона. Ясон, который ничего не любит, неуязвим. Одна любовь делает человека уязвимым, и Медея слишком хорошо знает это. Но действительно ли Ясон ничего не любит? У него вырвалось одно слово, относящееся к детям, слово циничное, как и все, что он изрекает.

…Я считаю,

Что их у нас довольно, и тебя

Мне упрекать тут не за что…

(Там же, с. 677--679)

Но это слово раскрывает его, и это слово запоминает Медея. Таким образом, и в этой сцене, в ходе которой она испытала столько унижений и действительно была придавлена глыбой эгоизма Ясона, Медея, всегда достаточно сильная для того, чтобы поддержать свое превосходство, также обретает оружие: Ясон дорожит своими детьми. Этого достаточно. Из временного торжества Ясона логически вытекает торжество Медеи.

Я перехожу теперь к сцене с Эгеем, царем Афин, старым другом Медеи. Медея дает Эгею убедить себя принять изгнание и соглашается воспользоваться убежищем, которое царь предлагает ей, если в том будет необходимость. В театре такие сцены вызывают у действующих лиц и у зрителя слишком тяжелые мысли. В данном случае возникает мысль об убийстве детей. Кроме того, здесь, в этой сцене, в известном смысле действуют заодно судьба -- иначе говоря, обстоятельства -- и наши страсти. Жизнь предлагает такие возможности; главное -- чтобы Медея смогла уловить это. Она не боится умереть после своего преступления, но она хочет насладиться своею местью. Вот почему она принимает гостеприимное предложение Эгея.

После этого разговора, дающего ей возможность обезопасить себя от врагов, Медея вдруг ясно видит: она сначала воспользуется детьми, чтобы расставить сети новой супруге Ясона. Дети преподнесут ей отравленные подарки, которые и вызовут ее смерть. После этого Медея убьет своих детей. Это единственный удар, который она может нанести Ясону. Не важно, что этот удар поразит также и ее самое. Только таким образом сможет она открыто продемонстрировать свою силу... Все это она объявляет хору, смешивая ликование с ужасом, перемежая слезы с торжествующими возгласами. Пролог уже подготовил нас к тому, что страсть Медеи может обратиться против ее же детей, и все?таки мы не допускаем мысли, чтобы это предчувствие обратилось в реальность. Нам еще не кажется, что необходимость убийства детей ясно осознана Медеей. Мы говорим вместе с хором:

Нет, никогда

Ты не дерзнешь

В гневе безбожном

Свою омочить

Руку в крови

Детей молящих!...

(Там же, с. 1024--1029)

Тем не менее планы Медеи начинают осуществляться с устрашающей точностью. Ей легко удается заманить Ясона в ловушку примирения. В этой сцене, где она испытывает отцовское сердце Ясона, в котором обнаруживается чувствительность, скрытая под корой эгоизма, она, притворно сияя, ощутила радостный трепет от того, что наконец?то нашла в непроницаемой броне Ясона щель, куда можно вонзить нож. Дрожь радости и ужас: ибо любовь Ясона к сыновьям -- это в то же время приговор, который обрекает детей на гибель и тем самым вырывает их у него для нее.

Когда Медея остается одна с детьми, в ее душе начинается величайшая борьба. Они перед ней, с их милыми глазами, с их последней улыбкой:

Увы! Зачем

Вы на меня глядите и смеетесь

Последним вашим смехом.

(Там же, с. 1230--1232)

Она -- полная владычица их жизни и смерти. Она сжимает их в своих объятиях, покрывает их поцелуями.

…дети, дайте руки,

Я их к губам прижать хочу… рука

Любимая, вы, волосы, вы, губы,

И ты, лицо, какое у царей

Бывает только… Вы найдете счастье

Не здесь, увы! Украдено отцом

Оно у нас… О сладкие объятья,

Щека такая нежная и уст

Отрадное дыханье!.. Уходите,

Скорее уходите

(Там же, с. 1262--1271)

Она их отстраняет и делает им знак идти домой.

Впервые в театре драматический конфликт оказался ограничен пределами человеческого сердца. Шесть раз, подобно бушующим волнам, материнская любовь и демон мщения сталкиваются в глубинах этого сердца, которое как будто сотворено одновременно из живой ткани и из железа. В один какой?то момент чудится, будто любовь побеждает.

Оставь детей, несчастная, в изгнанье

Они усладой будут…

(Там же, с. 1253--1254)

Но демон нападает, действуя новым оружием, убеждая Медею, что уже слишком поздно, что она более не свободна, нашептывая ей, что «все сделано... возврата больше нет...» (с. 188). И это одна из обычных уловок демона: внушать нам, что мы более не свободны, для того чтобы мы именно и перестали быть свободными. Еще одно потрясающее ее душевное волнение -- и она сдается на призыв к убийству. Внутреннее действие развязано.

Что же касается его внешнего проявления, то оно следует с быстротой молнии. Медея завершает его стихом, ставшим теперь весьма известным:

… Только гнев

Сильней меня, и нет для рода смертных

Свирепей и усердней палача…

(Там же, с. 1274--1276)

Fumos -- это страсть, это ярость, демон, который обитает в Медее, это смертельная ненависть.

Медея овладевает собой. Она спокойно ждет сообщения о смерти соперницы. Когда приходит вестник, чтобы рассказать ей об этом, она его слушает с наводящей ужас радостью. Этот рассказ ярок и почти непереносим. Образ маленькой царевны, этой кукольной фигурки, которую Ясон предпочел величию Медеи, излучает сияние жемчужины, -- жемчужины, которая вот?вот будет раздавлена каблуком. Царевна вначале отворачивается, увидев детей своей соперницы, но, привлеченная подарками, она не может удержаться, чтобы не примерить диадему и пеплос. Сцена перед зеркалом чарующе прелестна в своем изяществе. Вдруг ее поражает боль. Служанки на какое?то мгновение думали, что это припадок падучей. Затем появляется это пламя, которое брызжет от ее лба. И этот ужас...

Медея слушает этот рассказ, испытывая сладострастие. Она наслаждается жестокостью, вбирает ее в себя капля за каплей. Затем вдруг резкое движение: пора действовать! Ее ждет действие. Она стремится туда. Какие?то порывы сердца к горячо любимым детям витают в ней. Она делает усилие над собой. Спор окончен.

Она стучит в дверь в тот момент, когда хор призывает сияние солнца. Поэт воздерживается от рассказа о смерти детей. Возможно, рассказ ослабил бы наше впечатление на какие?то мгновения. Крики убиваемых детей прорываются сквозь пение хора, этого достаточно для того, чтобы наше нервное напряжение достигло предела... Действие развертывается с максимальной быстротой. Ясон уже здесь, перед закрытыми дверьми. Он ломает себе пальцы, стараясь открыть двери. Он хочет отомстить за свою молодую жену, он хочет спасти сыновей от народного возмездия, но хор кричит ему, что дети его уже мертвы. Сколько трагедий заканчивается словами -- «уж поздно!». Судьба опережает людей в быстроте.

Но здесь судьба -- это Медея. Она появляется в небе на крылатой колеснице, подле нее трупы детей, которых любили и она и Ясон и которых убила взаимная ненависть родителей. Медея теперь достигла предельного величия. Она заплатила за свою победу ценой более дорогой, чем сама жизнь. Ясон шлет ей проклятия, и он же обращается к ней с мольбами. Но слова Ясона, умеющего так искусно жонглировать ими, падают на землю, они не имеют более ни силы, ни смысла.

В своем ужасном триумфе Медея как бы застыла. В ней нет ничего живого, ничего, кроме железа. Бесстрастие, сотрясаемое только жестоким смехом, который она кидает в лицо Ясону. И теперь мы знаем, кто она.

Еврипид(480-406 гг. до н.э.) — древнегреческий драматург, представитель новой аттической трагедии, в которой преобладает психология над идеей божественного рока.
Один из классиков мировой литературы. Из 90 созданных им трагедий до наших дней дошли только 17. Еврипид создает новый тип трагедии-трагедии страстей, скрывающихся в сердце человека. Он показывает, что начинающие бушевать страсти несут гибель, после них остаются лишь разрушенные человеческие судьбы.

Так к типу трагедии страстей относится и драма «Медея». Она была написана по мотивам мифа об аргонавтах и поставлена на сцене в 431 году до н.э.
Медея в древнегреческой мифологии - это дочь колхидского царя Эхета, волшебница и жена Ясона.

В своей трагедии Еврипид повествует о личной драме главной героине . Медея узнаёт, что её муж женится на дочери царя. Ясон говорит Медее:
«Женился я, чтоб себя устроить, чтоб нужды не видеть нам».

С того момента, как героиня узнаёт о предательстве, у неё в голове поселяется мысль о мести: «Иль путь какой найду я отомстить за все несчастья мужу».
И, действительно, она находит такой путь. Что, как не смерть близких причиняет человеку самую большую боль? Нет, Медея бы не стала убивать самого Ясона. Это было бы слишком лёгким выходом их ситуации. Её месть заключалась в том, чтобы убить новую жену Ясона и, как бы это страшно не звучало, убить детей. Как же любящая мать могла пойти на такой шаг?

Образ Медеи втрагедии может рассматриваться , как образ существа, ослепленной страстью, так и трезво размышляющей и хладнокровно действующий женщины. Ведь все свои поступки она продумывает заранее, а не совершает в порыве ненависти.
Как психолог Еврипид не мог не показать терзаний в душе Медеи, задумавшей убить детей. В ней борются два чувства: ревность и любовь к детям, страсть и чувство долга перед детьми. Ревн

ость подсказывает ей решение - убить детей и этим отомстить мужу, любовь к детям заставляет ее отбросить ужасное решение и принять иной план - бежать из Коринфа вместе с детьми. Эта мучительная борьба между долгом и страстью, с большим мастерством изображенная Еврипидом - кульминационная точка всей трагедии.
Однако страсть берёт верх.
Еврипиду необыкновенным образом удаётся показать, как в человеческой душе происходит борьба чувств. Как в разбитом сердце, ненависть, желание мести могут победить даже любовь. Психология души - вот, что привносит Еврипид в греческую трагедию.
N.B. Невольно в голове возникает связь между античностью и современностью. Так, Достоевский ведь тоже был необыкновенным психологом и акцентировал своё внимание на источниках человеческих действий, на его душевном состоянии. Вспомним терзания Раскольников в его романе « Преступление и наказание». Автор детальным образом описывает все чувства героя. Как долго он не мог решиться на убийство. Разве нельзя провести тоненькую нить между этими двумя авторами?
Приводя такие реминисценции, мы очередной раз убеждаемся в том, что античная литература лежит в основе всей литературы вообще.

Елена

В основу этой трагедии положен старинный фольклорный сюжет о возвращении мужа (или влюбленного) к ожидающей его верной жене (или невесте); до соединения с любимой муж подвергается всевозможным опасностям, но и жена в его отсутствие должна преодолевать немалые трудности, чтобы сберечь свою честь. Представленный впервые в греческой литературе в "Одиссее", этот мотив через посредство Еврипида становится чрезвычайно плодотворным для позднего греческого романа, где обязательными элементами являются разлука и случайные встречи влюбленных, притязания варварских царей и цариц на их красоту, побеги и погони, кораблекрушения и плен, пока все не приходит к счастливой развязке.
Однако не только фольклорный сюжет является основой этой социально-бытовой трагедии, но и миф о том, что Парис увез с собой в трою не Елену, а лишь призрак ее, а настоящая Елена по воле Геры была перенесена в Египет к царю Протею. Сын этого царя Феоклимен хочет жениться жениться, но она желает остаться верной своему мужу. В жизни Елены не было никакой радости, до тех пока она не встретилась со своим возлюбленным Менелаем. После падения Трои он отправился на корабле домой, однако его корабль был разбит, но сам Менелай был выброшен на берег с несколькими своими товарищами и призраком Елены на берег Египта.
Случайно у ворот он встречается с настоящей Еленой, во что сначала не хочет верить. Однако получая весть о том, что мнимая Елена исчезла, Менелай не может поверить в своё счастье. Елена придумывает хитрый план побега. Она говорит Феоклимену, что согласна стать его женой, однако просит одну милость - совершить по греческому обычаю погребальный обряд. Менелай притворяется вестником своей гибели. Царь даёт ей лодку, гребцов, снаряжения. Елена в траурном платье с гребцами, среди которых и Менелай, входят в эту лодку, переодетыми в египетские одежды. Когда лодка была далеко от берега, Менелай и его друзья перебили гребцов-египтян, трупы их выбросили за борт и с поднятыми парусами направились к берегам Эллады.
В этой трагедии мы видим новый образ Елены. Он сильно отличается от гомеровского, где Елена была насильно увезена Парисом в Трою, но не предпринимали никаких шагов к возвращению на родину.

Электра

Еврипид в своих трагедиях часто меняет мифы, зачастую оставляя от старой трактовке лишь имена. Он словно бы «осовременивает» их. Так интересно сравнить его трагедию «Электра» с трагедией Эсхила «Хоэфоры», являющейся одной из частей трилогии «Орестея».
Сюжет в них один - убийство Клитемнестры ее детьми Орестом и Электрой как месть за убитого отца.
У Эсхила главные герои по велению Аполлона убивают мать, за то, что она убила своего мужа, их отца. Они во власти религиозных принципов.
У Еврипида же Орест и Электра - это просто несчастные дети, брошенные матерью ради любовника Эгиста. К тому же, Клитемнестра выдаёт замуж Электру за медного земледельца в надежде не иметь наследников на престол. Они же убивают мать за то, что она лишила их радости жизни, лишила отца.
В трагедии "Электра" Еврипид осуждает средства, при помощи которых у Эсхила Электра узнаёт своего брата: по локону волос Ореста, срезанного им и положенного на могилу отца, по следу его ног около этой могилы. У Еврипида же, когда дядька Ореста предлагает Электре прикинуть найденный на могиле локон волос к своим локонам, она смеется над ним.
Совсем иначе Еврипид изображает сцену убийства Орестом своей матери. Он легко убивает Эгиста, но убить мать ему страшно и больно.

«Она меня носила и кормила:
Как нож на грудь её я подниму?»,- говорит Орест.

На что Электра ему отвечает:
«Стыдись впадать в уныние… И мать
Срази с такой же хитростью, с какою
Они с Эгистом извели отца».

Тогда Орест идёт на убийство и, закрывая лицо плащом, вонзает нож в грудь матери.
После убийства Ореста терзают муки совести. Он бежит из города.

Стоит не забывать и о том, что со всеми произведениями античности мы знакомимся не в оригиналах, а в переводах. Все три вышеуказанных произведения я прочитала в переводе Анненского. М.Л. Гаспаров в своей статье «Еврипид Иннокентия Анненского» писал о том, что:
1)Каждый поэт знает: всякий художественный перевод делается не просто с языка на язык, но и со стиля на стиль. Анненский добавлял к этому: и с чувства на чувство.
Ведь, действительно, под пером Анненского трагедии Еврипида словно оживают.
2) В борьбе Анненского с его могучим подлинником разорванный синтаксис-конечно, не единственное средство, чтобы намеком указать, что главное - не в словах, а за словами. Тому же служат и его ремарки в драмах. В греческих текстах, лежавших перед ним, никаких ремарок не было.
А вот и ещё один способ придания эмоций и передачи чувств.

Таким образом, при анализе переводных произведений стоит всегда учитывать особенности его перевода.

Есть миф о герое Ясоне, вожде аргонавтов. Он был наследным царём города Иолка в Северной Греции, но власть в городе захватил его старший родственник, властный Пелий, и, чтобы вернуть ее, Ясон должен был совершить подвиг: с друзьями-богатырями на корабле «Арго» доплыть до восточного края земли и там, в стране Колхиде, добыть священное золотое руно, охраняемое драконом. Об этом плавании потом Аполлоний Родосский написал поэму «Аргонавтика».

В Колхиде правил могучий царь, сын Солнца; дочь его, царевна-волшебница Медея, полюбила Ясона, они поклялись друг Другу в верности, и она спасла его. Во-первых, она дала ему колдовские снадобья, которые помогли ему сперва выдержать испытательный подвиг - вспахать пашню на огнедышащих быках, - а потом усыпить охранителя дракона. Во-вторых, когда они отплывали из Колхиды, Медея из любви к мужу убила родного брата и разбросала куски его тела по берегу; преследовавшие их колхидяне задержались, погребая его, и не смогли настичь беглецов. В-третьих, когда они вернулись в Иолк, Медея, чтобы спасти Ясона от коварства Пелия, предложила дочерям Пелия зарезать их старого отца, обещав после этого воскресить его юным. И они зарезали отца, но Медея отказалась от своего обещания, и дочери-отцеубийцы скрылись в изгнание. Однако получить Иолкское царство Ясону не удалось: народ возмутился против чужеземной колдуньи, и Ясон с Медеей и двумя маленькими сыновьями бежали в Коринф. Старый коринфский царь, присмотревшись, предложил ему в жены свою дочь и с нею царство, но, конечно, с тем, чтобы он развёлся с колдуньей. Ясон принял предложение: может быть, он сам уже начинал бояться Медеи. Он справил новую свадьбу, а Медее царь послал приказ покинуть Коринф. На солнечной колеснице, запряжённой драконами, она бежала в Афины, а детям своим велела: «Передайте вашей мачехе мой свадебный дар: шитый плащ и златотканую головную повязку». Плащ и повязка были пропитаны огненным ядом: пламя охватило и юную царевну, и старого царя, и царский дворец. Дети бросились искать спасения в храме, но коринфяне в ярости побили их камнями. Что стало с Ясоном, никто точно не знал.

Коринфянам тяжело было жить с дурной славой детоубийц и нечестивцев. Поэтому, говорит предание, они упросили афинского поэта Еврипида показать в трагедии, что не они убили Ясоновых детей, а сама Медея, их родная мать. Поверить в такой ужас было трудно, но Еврипид заставил в это поверить.

«О, если бы никогда не рушились те сосны, из которых был сколочен тот корабль, на котором отплывал Ясон...» - начинается трагедия. Это говорит старая кормилица Медеи. Ее госпожа только что узнала, что Ясон женится на царевне, но ещё не знает, что царь велит ей покинуть Коринф. За сценой слышны стоны Медеи: она клянёт и Ясона, и себя, и детей. «Береги детей», - говорит кормилица старому воспитателю. Хор коринфских женщин в тревоге: не накликала бы Медея худшей беды! «Ужасна царская гордыня и страсть! лучше мир и мера».

Стоны смолкли, Медея выходит к хору, говорит она твёрдо и мужественно. «Мой муж для меня был все - больше у меня ничего. О жалкая доля женщины! Выдают ее в чужой дом, платят за неё приданое, покупают ей хозяина; рожать ей больно, как в битве, а уйти - позор. Вы - здешние, вы не одинокие, а я - одна». Навстречу ей выступает старый коринфский царь: тотчас, на глазах у всех, пусть колдунья отправляется в изгнание! «Увы! тяжко знать больше других:

от этого страх, от этого ненависть. Дай мне хоть день сроку: решить, куда мне идти». Царь даёт ей день сроку. «Слепец! - говорит она ему вслед. - Не знаю, куда уйду, но знаю, что оставлю вас мёртвыми». Кого - вас? Хор поёт песню о всеобщей неправде: попраны клятвы, реки текут вспять, мужчины коварнее женщин!

Входит Ясон; начинается спор. «Я спасла тебя от быков, от дракона, от Пелия - где твои клятвы? Куда мне идти? В Колхиде - прах брата; в Иолке - прах Пелия; твои друзья - мои враги. О Зевс, почему мы умеем распознавать фальшивое золото, но не фальшивого человека!» Ясон отвечает: «Спасла меня не ты, а любовь, которая двигала тобой. За спасение это я в расчёте: ты не в дикой Колхиде, а в Греции, где умеют петь славу и мне и тебе. Новый брак мой - ради детей: рождённые от тебя, они неполноправны, а в новом моем доме они будут счастливы». - «Не нужно счастья ценой такой обиды!» - «О, зачем не могут люди рождаться без женщин! меньше было бы на свете зла». Хор поёт песню о злой любви.

Медея сделает своё дело, но куда потом уйти? Здесь и появляется молодой афинский царь Эгей: он ходил к оракулу спросить, почему у него нет детей, а оракул ответил непонятно. «Будут у тебя дети, - говорит Медея, - если дашь мне приют в Афинах». Она знает, у Эгея родится сын на чужой стороне - герой Тесей; знает, что этот Тесей выгонит ее из Афин; знает, что потом Эгей погибнет от этого сына - бросится в море при ложной вести о его гибели; но молчит. «Пусть погибну, если позволю выгнать тебя из Афин!» - говорит Эгей, Больше Медее сейчас ничего не нужно. У Эгея будет сын, а у Ясона детей не будет - ни от новой жены, ни от неё, Медеи. «Я вырву с корнем Ясонов род!» - и пусть ужасаются потомки. Хор поёт песню во славу Афин.

Медея напомнила о прошлом, заручилась будущим, - теперь ее забота - о настоящем. Первая - о муже. Она вызывает Ясона, просит прощения - «таковы уж мы, женщины!» - льстит, велит детям Обнять отца: «Есть у меня плащ и повязка, наследие Солнца, моего предка; позволь им поднести их твоей жене!» - «Конечно, и дай бог им долгой жизни!» Сердце Медеи сжимается, но она запрещает себе жалость. Хор поёт: «Что-то будет!»

Вторая забота - о детях. Они отнесли подарки и вернулись; Медея в последний раз плачет над ними. «Вас я родила, вас я вскормила, вашу улыбку я вижу - неужели в последний раз? Милые руки, милые губы, царские лики - неужели я вас не пощажу? Отец украл ваше счастье, отец лишает вас матери; пожалею я вас - посмеются мои враги; не бывать этому! Гордость во мне сильна, а гнев сильнее меня; решено!» Хор поёт: «О, лучше не родить детей, не вести дома, жить мыслью с Музами - разве женщины умом слабее мужчин?»

Третья забота - о разлучнице. Вбегает вестник: «Спасайся, Медея: погибли и царевна и царь от твоего яда!» - «Рассказывай, рассказывай, чем подробнее, тем слаще!» Дети вошли во дворец, все на них любуются, царевна радуется уборам, Ясон просит ее быть доброй мачехой для малюток. Она обещает, она надевает наряд, она красуется перед зеркалом; вдруг краска сбегает с лица, на губах выступает пена, пламя охватывает ей кудри, жжёное мясо сжимается на костях, отравленная кровь сочится, как смола из коры. Старый отец с криком припадает к ее телу, мёртвое тело обвивает его, как плющ; он силится стряхнуть его, но мертвеет сам, и оба, обугленные, лежат, мертвы. «Да, наша жизнь - лишь тень, - заключает вестник, - и нет для людей счастья, а есть удачи и неудачи».

Теперь обратного пути нет; если Медея не убьёт детей сама - их убьют другие. «Не медли, сердце: колеблется только трус. Молчите, воспоминанья: сейчас я не мать им, плакать я буду завтра». Медея уходит за сцену, хор в ужасе поёт: «Солнце-предок и вышний Зевс! удержите её руку, не дайте множить убийство убийством!» Слышатся два детских стона, и все кончено.

Врывается Ясон: «Где она? на земле, в преисподней, в небе? Пусть ее растерзают, мне только бы спасти детей!» - «Поздно, Ясон», - говорит ему хор. Распахивается дворец, над дворцом - Медея на Солнцевой колеснице с мёртвыми детьми на руках. «Ты львица, а не жена! - кричит Ясон. - Ты демон, которым боги меня поразили!» - «Зови, как хочешь, но я ранила твоё сердце». - «И собственное!» - «Легка мне моя боль, когда вижу я твою». - «Твоя рука их убила!» - «А прежде того - твой грех». - «Так пусть казнят тебя боги!» - «Боги не слышат клятвопреступников». Медея исчезает, Ясон тщетно взывает к Зевсу. Хор кончает трагедию словами:

«Не сбывается то, что ты верным считал, / И нежданному боги находят пути - / Таково пережитое нами»...

Медея — центральный персонаж одноименной трагедии. Действие драмы происходит в Коринфе, где М. со своим мужем Ясоном и двумя детьми находится в изгнании после убийства фессалийского царя Пелия. Основой сюжета является мщение Медеи Ясону, который оставил ее ради женитьбы на дочери коринфского царя Креонта. М. грозится жестоко отомстить обидчикам. Опасаясь ее гнева, царь Креонт повелевает ей и детям немедленно отправляться в новое изгнание. Под предлогом устройства судьбы детей М. добивается однодневной отсрочки, но еще не знает, как именно отомстит обидчикам. В это время ее посещает афинский царь Эгей, который возвращается от Дельфийского оракула, где он вопрошал о причине своей бездетности. Эгей узнает о несчастье М. и обещает ей приют в Афинах. Заручившись поддержкой Эгея, М. создает план мести: она восстанавливает притворный мир с Ясоном и умоляет его оставить при себе детей, которых и посылает к царевне с подарками — отравленным пеплосом (плащом) и венцом. Надев их, царевна и затем ее отец погибают в страшных мучениях, а М. убивает возвратившихся домой детей и на волшебной колеснице ускользает с их телами от потрясенного горем Ясона.

Основной характеристикой образа М. является ее варварский темперамент, который делает чрезмерными все ее чувства и приводит под конец к совершенно немыслимому, по словам Ясона, для гречанки поступку — убийству собственных детей. В связи с этим хор вспоминает только одну аналогию — Ино, которая, в отличие от М., была в безумии, когда совершила подобный поступок.

М. считает, что соперница гораздо ниже ее, поэтому отчаяние в ней соединяется с оскорбленной гордостью — не просто уязвленным женским самолюбием, но попранной честью царской дочери и внучки Гелиоса.

Главным противником М. на протяжении всей трагедии выступает Ясон. Первоначально положение М. обрисовано Еврипидом как положение жертвы. Она пассивна, несчастья сыплются на нее одно за другим, измену дополняет изгнание, и она не знает, что противопоставить этому, кроме неоформленного желания мести, которое комментируется хором как совершенно справедливое и законное. Хор также не возражает против ее намерения убить соперницу. Однако сила ответного действия М. постепенно нарастает. Переломным моментом служит появление в ее доме афинского царя Эгея. Эгей бездетен, и его горе, видимо, наводит М. на мысль об убийстве детей, которое будет самой страшной местью. Однако против плана убийства детей хор уже решительно протестует, определяя тем самым границу, преступая которую она обращает ситуацию в противоположную, делая уже Ясона жертвой страшного беззакония. Хор явно сострадает теперь не М., а Ясону, который лишен даже последнего права похоронить своих детей или просто проститься с ними.