Критика о поэме Н.Гоголя«Мертвые души. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души»: оценка критиков, герои, роль лирических отступлений Критики о мертвых душах

Критика о поэме Н.В.Гоголя «Мертвые души» Подготовила Ученица 9 класса МКОУ СОШ №15 Х.Дыдымкин Разакова Милана Преподаватель: Василенко О.О. 2017-2018

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин, Сенковский, Полевой Булгарин призвал многое в произведении Гоголя забавным и смешным, признал наличность умных замечаний, но заявил, что все эти счастливые частности тонут в странной смеси вздора, пошлостей и пустяков. В общем, «Мертвые души» показались ему произведением не совсем приличным и несерьезным. Гоголя он сравнил с Поль де Коком. Таково же отношение к «Мертвым Душам» Сенковского, – он не отрицает присутствия в «поэме» легкого остроумия, но не видит серьезной художнической наблюдательности: «стиль его грязен, картины зловонны», – говорит придирчивый критик, – правды русской жизни он в поэме не нашел.

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин, Сенковский, Полевой Полевой, застарелый романтик, не мог переварить гоголевского реализма и признал в «Мертвых Душах» – грубую карикатуру, которая перешла за предел изящного. Произведение это он называет «неопрятной гостиницей», «клеветой на Россию». «Сколько грязи в этой поэме! – продолжает Полевой. – И приходится согласиться, что Гоголь – родственник Поль де Кока. Он – в близком родстве и с Диккенсом, но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за светлые черты, а их не найти у Гоголя».

Положительные отзывы критиков: Шевырев, К. Аксаков Кроме таких немногих суровых отзывов о «Мертвых душах», большинство было восторженных. Критики были поражены новизной явления, поражены богатством картин, типов и положений, но никто из них не решался высказаться по существу и с достаточной полнотой определить все значение «Мертвых Душ» для русской жизни, хотя каждый из них и торопился сказать, что эта поэма в общественном смысле явление очень знаменательное (Котляревский).

Положительные отзывы критиков: Шевырев, К. Аксаков Из серьезной критики надо указать отзыв Шевырева, который, впрочем, слишком много говорит о будущих русских идеальных героях, обещанных Гоголем. Этот критик указал, между прочим, на торжество реализма в нашем искусстве и на то значение, которое в этой победе сыграли «Мертвые Души». Константин Аксаков от произведения Гоголя был в таком восхищении, что поставил Гоголя рядом с Гомером и Шекспиром.

Колебания Белинского в отношении «Мертвых Душ» Это вызвало даже резкую отповедь Белинского, в защиту униженных мировых гениев. Сам Белинский не посвятил «Мертвым Душам» целой статьи, но несколько раз в разных работах отзывается о них сочувственно. «Мертвые Души», по его словам, «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни. «Мертвые души», по словам этого знаменитого критика, – творение, необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и, в то же время, глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое». Белинский был живо затронут также лиризмом Гоголя, романтическими порывами его души, его страстным исканием живой русской души.

Спасибо за внимание.

Есть два способа выговаривать новые истины. Один - уклончивый, как будто не противоречащий общему мнению, больше намекающий, чем утверждающий; истина в нем доступна избранным и замаскирована для толпы скромными выражениями: если смеем так думать; если позволено так выразиться; если не ошибаемся и т.п. Другой способ выговаривать истину - прямой и резкий; в нем человек является провозвестником истины, совершенно забывая себя и глубоко презирая робкие оговорки и двусмысленные намеки, которые каждая сторона толкует в свою пользу и в которых видно низкое желание служить и нашим и вашим. "Кто не за меня, тот против меня" - вот девиз людей, которые любят выговаривать истину прямо и смело, заботясь только об истине, а не о том, что скажут о низ самих… Так как цель критики есть истина же, то и критика бывает двух родов: уклончивая и прямая. Является великий талант, которого толпа еще не в состоянии признать великим, потому что имя его не притвердилось ей, - и вот уклончивая критика, в осторожнейших выражениях, докладывает "почтеннейшей публике", что явилось-де замечательное дарование, которое, конечно, не то, что высокие гении гг. А, Б и В, уже утвержденные общественным мнением, но которое, не равняясь с ними, все-таки имеет свои права на общее внимание; мимоходом намекает она, что хотя-де и подвержено никакому сомнению гениальное значение гг. А, Б и В, но что-де и в них не может не быть своих недостатков, потому-де, что "и в солнце, и в луне есть темные пятна"; мимоходом приводит она места из нового автора и, ничего не говоря о нем самом, равно как и не определяя положительно достоинства приводимых мест, тем не менее говорит о них восторженно, так что задняя мысль этой уклончивой критики некоторым, весьма немногим, дает знать, что новый автор выше всех гениальных А, Б и В, а толпа охотно соглашается с нею, уклончивую критику, чтобы снова обратиться к гениальным именам, которые она, добродушная толпа, затвердила наизусть. Не знаем, до какой степени полезна такая критика. Согласны, что может быть, только она и бывает полезна; но как натуры своей никто переменить не в состоянии, то, признаемся мы не можем победить нашего отвращения к уклончивой критике, как и ко всему уклончивому, ко всему, в чем мелкое самолюбие не хочет отстать от других в уразумении истины и, в то же время, боится оскорбить множество мелких самолюбий, обнаружив, что знает больше их, а потому и ограничивается скромною и благонамеренною службою и нашим и вашим… Не такова критика прямая и смелая: заметив в первом произведении молодого автора исполинские силы, пока еще не сформировавшиеся и не для всех приметные, она, упоенная восторгом великого явления, прямо объявляет его Алкидом в колыбели, который детскими руками мощно душит завистливые мелкие дарованьица, пристрастных или "прямую" критику сыплются насмешки и со стороны литературной братии, и со стороны публики. Но эти насмешки и шутки чужды всякого спокойствия и всякой добродушной веселости; напротив, они отзываются каким-то беспокойством и тревогою бессилия, исполнены вражды и ненависти. И не мудрено, "прямая критика" не удовольствовалась объявлением, что новый автор обещает великого автора; нет, она, при этом удобном случае, выразилась с свойственной ей откровенностью, что гениальные гг. А, Б и В с компаниею некогда не были даже и замечательно талантливыми господами; что их слава основалась на неразвитости общественного мнения и держится его ленивою неподвижностью, привычкою и другими чисто внешними причинами; что один из них, взобравшись на ходули ложных, натянутых чувств и надутых, пустозвонных фраз, оклеветал действительность ребяческими выдумками другой ударился в противоположную крайность и грязью с грязи мазал свои грубые картины, приправляя их провинциальным юмором; и так третьего, четвертого и пятого… Вот тут-то и начинается борьба старых мнений с новыми, предрассудков, страстей и пристрастий - с истинною (борьба, в которой всего более достается "прямая критика")…

…Не углубляясь далеко в прошедшее нашей литературы, не упоминая о многих предсказаниях "прямой критики", сделанных давно и теперь сбывшихся, скажем просто, что из ныне существующих журналов только на долю "Отечественных записок" выпала роль "прямой" критики… Давно ли многие не могли нам простить, что мы видели великого поэта в Лермонтове? Давно ли писали о нас, что мы превозносим его пристрастно, как постоянного вкладчика в наш журнал? И что же! Мало того, что это участие и устремленные на поэта полные изумления и ожидания очи целого общества, при жизни его, и потом общая скорбь образованной и необразованной части читающей публики, при вести о его безвременной кончине, вполне оправдали наши прямые и резкие приговоры о его таланте, мало того, Лермонтова принужденны были хвалить даже те люди, которых не только критик, но и существования он не подозревал и которые гораздо лучше и приличнее могли бы почтить его талант своею враждою, чем приязнию… Но эти нападки на наш журнал за Марлинского и Лермонтова ничто в сравнении с нападками за Гоголя… Из существующих теперь журналов "Отечественные записки" первые и одни сказали и постоянно, со дня своего появления до сей минуты, говорят, что такое Гоголь в русской литературе… Как на величайшую нелепость со стороны нашего журнала, как на самое темное и позорное пятно на нем, указывали разные критиканы, сочинители и литературщики на наше мнение о Гоголе… Если б мы имели несчастие увидеть гения и великого писателя в каком-нибудь писаке средней руки, предмете общих насмешек и образце бездарности, и тогда бы не находили этого столь смешным, нелепым, оскорбительным, как мысль о том, что Гоголь -великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России… За сравнение его с Пушкиным на нас нападали люди, всеми силами старавшиеся бросать грязью своих литературных воззрений в страдальческую тень первого великого поэта Руси… Они прикидывались, что их оскорбляла одна мысль видеть имя Гоголя подле имени Пушкина; они притворялись глухими, когда им говорили, что сам Пушкин первый понял и оценил талант Гоголя и что оба поэта были в отношениях напоминавших собою отношения Гёте и Шиллера… Гоголь первый взглянул смело и прямо на русскую действительность, и его бесконечную иронию, то ясно будет, почему ему еще долго не быть понятным, и что обществу легче полюбить его, чем понять… Впрочем, мы коснулись такого предмета, которого нельзя объяснить в рецензии. Скоро будем мы иметь случай поговорить подробно о всей поэтической деятельности Гоголя, как об одном целом, и обозреть все его творения в их постепенном развитии. Теперь же ограничимся выражением в общих чертах своего мнения о достоинстве "Мертвых душ" - этого великого произведения…

Гоголь начал свое поприще при Пушкине и со смертью его замолк, казалось, навсегда. После "Ревизора" он не печатал ничего до половины текущего года. В этот промежуток его молчания, столь печалившего друзей русской литературы и столь радовавшего литературщиков, успела взойти и погаснуть на горизонте русской поэзии яркая звезда таланта Лермонтова. После "Героя нашего времени" только в журналах (читатели знают, в каких) и альманахе Смирдина явилось несколько повестей, более или менее замечательных, но ни в журналах, ни отдельно не явилось ничего капитального, ничего такого, что составляет вечное приобретение литературы и как лучи солнечные в фокусе стекла, сосредоточивает в себе общественное сознание, в одно и тоже время возбуждая и любовь и ненависть, и восторженные похвалы, и ожесточенные порицания, полное удовлетворение и совершенное недовольство, но во всяком случае общее внимание, шум, толки и споры. Какое-то апатическое уныние овладело литературою; торжество посредственности было полное, видя, что никто ей не мешает, она овладела и романом, и повестью, и театром; она выпустила длинную фалангу уродов и недоносков, то передразнивая Марлинского в призраках, то шарлатаня французскою историею и литовскими преданиями, растягивая их на длинные Томы скучных россказней; то перебиваясь старою ветошью выдавая нам за народность грязь простонародья, за патриотизм сало и галушки, а за юмор и остроумие карикатуры нигде не бывалых идиотов, которые по воле г. сочинителя то глупы, то умны то опять глупы; то пародируя Шекспира и перелагая его драмы на русские нравы; то переводя на русский язык и русскую сцену мусор и щебень с заднего двора немецкой драматургической литературы. И вдруг, среди этого торжества мелочности, посредственности, ничтожества, бездарности, ребяческих затей детских мыслей, ложных чувств, фарисейского патриотизма, приторной народности, - вдруг, словно освежительный блеск молнии среди томительной и тлетворной духоты и засухи, является творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовию к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц русского быта, и в то же время глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое… В "Мертвых душах" автор сделал такой великий шаг, что все, доселе им написанное, кажется слабым и бледным в сравнении с ними… Величайшим успехом и шагом вперед считаем мы со стороны автора то, что в "Мертвых душах" везде ощущаемо и, так сказать, осязаемо проступает его субъективность. Здесь мы разумеем не ту субъективность, которая, по своей ограниченности или односторонности, искажает объективную действительность изображаемых поэтом предметов, но ту глубокую, всеобъемлющую и гуманную субъективность, которая в художнике обнаруживает человека с горячим сердцем, симпатичною душою и духовно-личною самостью, ту субъективность, которая не допускает его с апатическим равнодушием быть чуждым миру, им рисуемому, но заставляет его проводить через свою душу живу явления внешнего мира, а через то и в них вдыхать душу живу… Это преобладание субъективности, проникая и одушевляя собою всю поэму Гоголя, доходит до высокого лирического пафоса и освежительными волнами охватывает душу читателя даже в отступлениях, как, например, там, где он говорит о завидной доле писателя, "который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения; который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям и, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы"; или там, где говорит он о грустной судьбе "писателя, дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи"; или там еще, где он, по случаю встречи Чичикова с пленившею его блондинкою, говорит, что "везде, где бы ни было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных, неопрятно-плеснеющих, низменных рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, - везде, хоть раз, встретится на пути человеку явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь; везде, поперек какими бы то ни было печалям, из которых плетется жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотою упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно промчится мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушке, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, - и долго мужики стоят, зевая с открытыми ртами, не надевая шапок, хоть давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж"… Таких мест в поэме много - всех не выписать. Но этот пафос субъективности поэта проявляется не в одних таких высоколирических отступлениях; он проявляется беспрестанно, даже и среди рассказа о самых прозаических предметах, как, например, об известной дорожке, проторенной забубенным русским народом… Его же музыку чует внимательный слух читателя и в восклицаниях, подобных следующему: "Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью!"..

Столь же важный шаг вперед со стороны таланта Гоголя видим мы и в том, что в "Мертвых душах" он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. При каждом слове его поэмы читатель может говорить:

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Этот русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и "подлеца чубарого" включительно, - в Петрушке, носившем с собой свой особенный воздух, и в будочнике, который при фонарном свете, впросонках, казнил на ногте зверя и снова заснул. Знаем, что чопорное чувство многих читателей оскорбится в печати тем, что так субъективно свойственно ему в жизни, и назовет сальностями выходки вроде казненного на ногте зверя; но это значит не понять поэмы, основанной на пафосе действительности, как она есть… "Мертвые души" не соответствуют понятию толпы о романе, как о сказке, где действующие лица полюбили, разлучились, а потом женились и стали богаты и счастливы. Поэмою Гоголя могут вполне насладиться только те, кому доступна мысль и художественное выполнение создания, кому важно содержание, а не "сюжет"; для восхищения всех прочих остаются только места и частности. Сверх того, как всякое глубокое создание, "Мертвые души" не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих: читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение. "Мертвые души" требуют изучения. К тому же еще должно повторить, что юмор доступен только глубокому и сильно развитому духу. Толпа не понимает и не любит его. У нас всякий писака так и таращится рисовать бешеные страсти и сильные характеры, списывая их, разумеется, с себя и с своих знакомых. Он считает для себя унижением снизойти до комического и ненавидит его по инстинкту, как мышь кошку. "Комическое" и "юмор" большинство понимает у нас как шутовское, как карикатуру, и мы уверены, что многие не шутя, с лукавою и довольною улыбкою от своей проницательности, будут говорить и писать, что Гоголь в шутку назвал свой роман поэмою… Именно так! Ведь Гоголь большой остряк и шутник и что за веселый человек, боже мой! Сам беспрестанно хохочет и других смешит!.. Именно так, вы угадали, умные люди…

Что касается до нас, то, не считая себя вправе говорить печатно о личном характере живого писателя, мы скажем только, что не в шутку назвал Гоголь свой роман "поэмою" и что не комическую поэму разумеет он под нею. Это нам сказал не автор, а его книга. Мы не видим в ней ничего шуточного и смешного; ни в одном слове автора не заметили мы намерения смешить читателя: все серьезно, спокойно, истинно и глубоко… Не забудьте, что книга эта есть только экспозиция, введение в поэму, что автор обещает еще две такие же большие книги, в которых мы снова встретимся с Чичиковым и увидим новые лица, в которых Русь выразится с другой своей стороны… Нельзя ошибочнее смотреть на "Мертвые души" и грубее понимать их, как видя в них сатиру. Но об этом и о многом другом мы поговорим в своем месте, подробнее; а теперь пусть скажет что-нибудь сам

Грустно думать, что этот высокий лирический пафос, эти гремящие, поющие дифирамбы блаженствующего в себе национального самосознания, достойные великого русского поэта, будут далеко не для всех доступны, что добродушное невежество от души станет хохотать от того, от чего у другого волосы встанут на голове при священном трепете… А между тем это так, и иначе быть не может. Высокая, вдохновенная поэма пойдет для большинства за "преуморительную шутку". Найдутся также и патриоты, о которых Гоголь говорит на 468-й странице своей поэмы и которые, с свойственною им проницательностью, увидят в "Мертвых душах" злую сатиру, следствие холодности и не любви к родному, к отечественному, - они, которым так тепло в нажитых ими потихоньку домах благонамеренной и усердной службы… Пожалуй, еще закричат и о личностях… Впрочем, это и хорошо с одной стороны: это будет лучшею критическою оценкою поэмы… Что касается до нас, мы, напротив, упрекнули бы автора, скорее, в излишестве непокоренного спокойно-разумному созерцанию чувства, местами слишком юношески увлекающегося, нежели в недостатке любви и горячности к родному и отечественному… Мы говорим о некоторых, - к счастью, немногих, хотя, к несчастию, и резких, - местах, где автор слишком легко судит о национальности чуждых племен и не слишком скромно предается мечтам о превосходстве славянского племени над ними. Мы думаем, что лучше оставлять всякому свое и, сознавая собственное достоинство, уметь уважать достоинство и в других… Об этом много можно сказать, как и о многом другом, - что мы и сделаем скоро в свое время и в своем месте.

Метки публикации:

Рождение на свет такого уникального и художественно мощного произведения, как знаменитая поэма Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души», произвело настоящее движение в среде русских литераторов и критиков. ().

Признаком силы этой поэмы является то, что все литераторы, писатели, поэты и критики в один голос говорили о неповторимости и важности этого произведения. Важно отметить мнение знаменитого русского критика Белинского, а также мнение его антагониста – критика Шевырева.

Критика Белинского: глубина общественной идеи

По мнению Белинского, «Мертвые души» стоят выше всего, что было в русской литературе. Главной причиной это является то, что это же ставшее бессмертным произведение содержит в себе глубину общественной идеи и высокую художественную выразительность образов и картин.

Гоголь сумел совместить в одной поэме живые, чрезвычайно важные национальные мотивы и высокохудожественные идеалы, которые помогли ему подчеркнуть и в необходимый момент выделить заложенные писателем в поэму идеи.

Белинский подчеркивает, что в поэме нет ничего комического и вызывающего смех, и очевидно, что у автора не было желания насмешить читателя, он преподносит выдуманные им события глубоко и серьезно, так как желает, чтобы подтекст его поэмы был услышан правильно, и чтобы истина стала по-настоящему открытой и очевидной для людей.

Белинский убежден, что данную поэму нельзя рассматривать со стороны привычной для гоголевского творчества сатиры, сам жанр «Мертвых душ» и замысел произведения, включающий целых три тома, говорит о том, что писатель желает, чтобы к образам и событиям поэмы относились с полной серьезностью и вниманием.

Недостатки «Мертвых душ» по мнению Белинского

Но несмотря на свою положительную оценку «Мертвых душ», Белинский выделяет и недостатки Гоголя. Он подчеркивает слабость гоголевского языка и отчасти напыщенный лиризм писателя, желающего превратиться из писателя и художника в едва ли не национального пророка.

Но скорее всего, своим немного преувеличенным лиризмом Гоголь хочет показать свое личное беспокойство и душевные переживания, касающиеся основной темы произведения.

Мнение критика Герцена

Критик Герцен посчитал «Мертвые души» удивительной книгой, которая своим прямолинейными обвинениями потрясла всю Россию.

Он выделяет, прежде всего, целесообразность поэмы и ее реалистичность, которая напоминает крик ужаса и стыда, который испытывает Гоголь за свою Отчизну.

Мнение критика Шевырева

В оценке значимости и художественной ценности «Мертвых душ» критик Шевырев – извечный антагонист Белинского и «натуральной школы» - больше всего выделяет двойственность творчества Гоголя и его внутреннюю противоречивость, которая находит отображение в его произведениях.

Шевырев предполагает, что в первую очередь, в поэме стоит обратить внимание на резкую и явную противоположность внешнего мира и его содержания с прекрасным миром искусства.

По мнению критика, только один Гоголь сумел настолько гармонично воплотить подобную противоречивость жизни в искусство, и сумел сделать это с пользой для людей и полным пониманием того, что именно необходимо выделить в этой неустанной борьбе между реальностью и вымыслом, без которой невозможно создать высокохудожественное произведение того уровня и смыслового наполнения.

1. Д. Н. Овсянико-Куликовский

Герцен писал: "... "Мёртвые души" Гоголя - удивительная книга, горький упрёк современной Руси, но не безнадёжный. Грустно в мире Чичикова так, как грустно на самом деле; и там, и тут одно утешение - в вере и уповании на будущее. Но веру эту отрицать нельзя, и она не просто романтическое упование ввысь, а имеет реалистическую основу..."

"Герцен сразу уловил поэтическую идею Гоголя: действительности, изображённой в чертах резко отрицательных, пошлой жизни, нравственной и умственной темноте противопоставлена "удаль" русского человека, широкий размах "широкой русской натуры".

В образах Ноздревых, Плюшкиных, Маниловых, Собакевичей представлено "нравственное искажение натуры русского человека". Достоинства, к которым эти люди стремились, стали карикатурными и, будучи многократно преувеличены и искажены, превратились в недостатки: Манилов, желающий быть приятным, воспринимается всеми как слащавый и крайне неприятный человек, Ноздрёв, общающийся со всеми на-равных, перестаёт кого-либо уважать и воспринимается просто как грубиян и дебошир и т. д. Помещики, изображённые во второй части книги, представлены нам совершенно иначе: дела у них идут лучше, они не так карикатурны, как Маниловы и Собакевичи. Отчего? Оттого, что эти люди образованы, "не чужды умственных интересов".

"В дорогу, в дорогу!" - таков живой лозунг Гоголя... Здесь сквозит стихий-; ное влечение - "в дорогу, в дорогу". Здесь ясно виден психологический мотив,; который можно назвать потребностью бежать от своей общественной среды, окунуться в другую, чужую, где можно быть одиноким, самим собой, где не будет общественных связей и обязательств." Если внимательно вчитаться в гоголевские строки, становится понятно, что серьёзное общение с Маниловыми и Собакевичами вряд ли возможно. Из этого мира можно лишь убежать, уехать, как это делает Чичиков. Но Чичиков уезжает не по своей воле, а под давлением обстоятельств. Не посадили бы Чичикова в тюрьму (откуда он, впрочем, сбежал), он бы долго странствовал по России.

2. Другие критики (общий обзор)

"Мёртвые души" - это произведение о нашей жизни, о безнадёжной тоске русского человека по счастью. Главный герой Чичиков комичен, смешон, но в нём мы видим знамение времени, требующего от человека не силы духа и воли, не мудрости и любви, а смекалки, хитрости, услужливости. Чичиков не знал, как иначе он может пробиться в жизни, кроме как обманом. Кому он сделал зло, предлагая купить по бумагам давно умерших крепостных? Никому. Если судить с этой точки зрения, то Чичиков лишь себе принёс несчастья, лишь на свою голову накликал беду, стремясь пустить пыль в глаза окружающим и стать богатым в их глазах.

Помещики, с которыми встречается Чичиков, изображены карикатурно. Гоголь ищет и не находит пусть не идеального, но хорошего помещика, помещика-хозяина, который бы не считал мёртвые души, а был занят делом. Что нее мы видим во время поездок главного героя? Манилов слащав до отвращения, Ноздрёв груб и необразован, Плюшкин потерял человеческий облик от стремления к накопительству, забыв, что деньги он зарабатывает не для денег, а для себя самого, Коробочка старается не продешевить, продавая уже умерших крестьян, Собакевич лишён всякого чувства не то что прекрасного, но даже любого намёка на красоту, у него всё рационально, всё удобно и всё одинаково отвратительно. Что это? Неужели это наша страна, неужели люди в ней так плохи. Гоголь ищет ответ на этот вопрос. Нет, он не ненавидит своих героев уже потому, что у каждого из них есть душа.

Мы испытываем жалость к Плюшкину, живущему в одиночестве, отказывающему себе во всём и имеющему предостаточно денег для нормальной жизни. Становится понятно, что Манилов слащав, но не от неуважения к людям, а in какого-то внутреннего страха быть нелюбимым, презираемым, он пытается угождать всем и вся. Гоголь сочувствует своим героям, ведь их карикатурная жизнь - это их беда, а не вина.

А Чичиков? Если что-то и может возмутить в его действиях, то слово "души" и стремление "казаться, а не быть". Чичиков не хочет работать, он зна-с г, что своим умом не дослужится ни до чинов, ни до денег. Он покупает "души", ведь именно так назывались крепостные на Руси.

Собакевич, продавая своих крестьян, расхваливал их, словно они были жимы и могли чем-то пригодиться Чичикову. Злая ирония автора звучит в словах (обакевича.

Россия Гоголя - это страна, в которой возможно приобрести известность i.ik, как сделал это Чичиков, став владельцем мёртвых душ.

Страна-сказка, мифическая страна, где человеческая изворотливость не шает границ, где разум весь обращён к светлому будущему, которое, может быть, так никогда и не придёт, но весь русский человек находится в тягостном ожидании: когда же, когда?

Русская критика и в оценке «Мертвых Душ» разошлась коренным образом; впрочем, больше отзывов было восторженных. Тем не менее, русской критикой Гоголь был недоволен, – он желал обстоятельного разбора своей «поэмы», а услышал только ругань, или неумеренные восхваления.

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин, Сенковский, Полевой

Булгарин призвал многое в произведении Гоголя забавным и смешным, признал наличность умных замечаний, но заявил, что все эти счастливые частности тонут в странной смеси вздора, пошлостей и пустяков. В общем, «Мертвые души» показались ему произведением не совсем приличным и несерьезным. Гоголя он сравнил с Поль де Коком.

Таково же отношение к «Мертвым Душам» Сенковского , – он не отрицает присутствия в «поэме» легкого остроумия, но не видит серьезной художнической наблюдательности: «стиль его грязен, картины зловонны», – говорит придирчивый критик, – правды русской жизни он в поэме не нашел.

Полевой , застарелый романтик, не мог переварить гоголевского реализма и признал в «Мертвых Душах» – грубую карикатуру, которая перешла за предел изящного. Произведение это он называет «неопрятной гостиницей», «клеветой на Россию». «Сколько грязи в этой поэме! – продолжает Полевой. – И приходится согласиться, что Гоголь – родственник Поль де Кока. Он – в близком родстве и с Диккенсом , но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за светлые черты, а их не найти у Гоголя».

Положительные отзывы критиков: Шевырев, К. Аксаков

Кроме таких немногих суровых отзывов о «Мертвых душах», большинство было восторженных. Критики были поражены новизной явления, поражены богатством картин, типов и положений, но никто из них не решался высказаться по существу и с достаточной полнотой определить все значение «Мертвых Душ» для русской жизни, хотя каждый из них и торопился сказать, что эта поэма в общественном смысле явление очень знаменательное (Котляревский).

Из серьезной критики надо указать отзыв Шевырева , который, впрочем, слишком много говорит о будущих русских идеальных героях, обещанных Гоголем. Этот критик указал, между прочим, на торжество реализма в нашем искусстве и на то значение, которое в этой победе сыграли «Мертвые Души».

Колебания Белинского в отношении «Мертвых Душ»

Это вызвало даже резкую отповедь Белинского , в защиту униженных мировых гениев. Сам Белинский не посвятил «Мертвым Душам» целой статьи, но несколько раз в разных работах отзывается о них сочувственно. «Мертвые Души», по его словам, «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни. «Мертвые души», по словам этого знаменитого критика, – творение, необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и, в то же время, глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое». Белинский был живо затронут также лиризмом Гоголя, романтическими порывами его души, его страстным исканием живой русской души. Белинского заинтересовали и обещания Гоголя дать продолжение поэмы с другими лицами, хотя после «славянофильских » восторгов Шевырева и К. Аксакова по поводу этих будущих идеальных русских героев, западник -Белинский стал критически относиться к обещаниям Гоголя. Он даже прозрел в этих обещаниях опасность, грозящую гоголевскому таланту, и стал печатно убеждать его «не увлекаться такими замыслами, которые не отвечают вполне определившемуся характеру его таланта». По адресу К. Аксакова, Белинский сказал: «истинная» критика «Мертвых Душ» должна состоять не в восторженных криках о Гомере и Шекспире, об акте творчества, о тройке, – нет, истинная критика должна раскрыть пафос поэмы, который состоит в противоречии общественных форм жизни с её глубоким субстанциальным началом, доселе еще таинственным, доселе не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения. Увлекавшийся в этого период философией Гегеля Белинский, как и Гоголь, старался определить идеальные стороны народности русской, – то положительное, что она должна внести в сокровищницу человеческой культуры, чтобы завоевать право на почетный титул «исторического» народа. Ясное определение русских идеалов – и искажение этих идеалов в изображенной Гоголем русской жизни, – вот, те основания, на которые рекомендовал Белинский вступить серьезному критику «Мертвых Душ».

Н. А. Котляревский о реализме «Мертвых Душ»

Ярко проявившийся в «Мертвых душах» талант Гоголя помог ему создать школу русского реалистического романа. Позднейший русский критик, Нестор Александрович Котляревский совершенно справедливо характеризует ширину и глубину этого таланта.

Гоголь, «как большой художник, творит людей словами, и они стоят, как живые, перед нами, но, кроме этой жизненности и жизнеспособности, эти люди обладают и еще одним качеством, которым они обязаны тому же таланту автора, но, главным образом, его зоркому и серьезному взгляду на жизнь. Это качество – их типичность. Они все «типичны», т. е. их умственный склад, темперамент, их привычки, образ их жизни не есть нечто случайное, или исключительное, нечто лично им принадлежащее, – весь их внутренний мир, и вся обстановка, которую они создают вокруг себя – художественный итог внутренней и внешней жизни целых групп людей, целых кругов, классов, воспитавшихся в известных исторических условиях; и эти условия не скрыты от вас, а пояснены нам именно благодаря типичности тех лиц, которых автор выставил, как художественный синтез всех своих наблюдений над жизнью.

Возьмем ли мы помещичьи типы, и мы сразу увидим, что в них дана вся патология дореформенного дворянства, с его маниловщиной на чужом труде, с кулачеством Собакевича , не отличающего одушевленного раба от неодушевленного, с ноздревщиной , которая знает, что, в силу дворянского своего положения, она всегда сумеет вывернуться и не погибнет, с самодурством Кошкарева, который учреждал министерства и департаменты в своей усадьбе, мня себя самодержавным, или, наконец, с благомыслием и добродушием Тентетникова, который прел на корню, избавленный от необходимости к чему-либо приложить свою волю и энергию.

Почти в каждом из гоголевских типов можно найти такую типичность. Всегда выведенное им лицо интересно и само по себе, как известная разновидность человеческой природы, и кроме того, как цельный образ, по которому можно догадаться о культурных условиях, среди которых он вырос. В этом смысле Гоголь для своей эпохи был единственный писатель: ничей взор не проникал так вглубь русской жизни, никто не умел придать такую типичность своим образам и, если в оценке художественного рассказа выдвигать на первый план эту способность писателя обнаруживать тайные пружины окружающей его жизни, показывать нам, какими общими течениями мысли, какими чувствами, стремлениями, среди каких привычек живет не одно какое-нибудь лицо, а целые группы лиц, из которых слагается общественный организм, – если эту способность ценить в бытописателе-реалисте, то, бесспорно, историю русского реального романа придется начинать с «Мертвых душ» Гоголя».