МИРОВАЯ ОПАСНОСТЬ (ПРЕДИСЛОВИЕ)

Произведение Н.Бердяева «Судьба России» было создано в эмиграции, но большинство статей, вошедших в сборник, были написаны во время Первой мировой войны до революционных событий в России. В предисловии автор с грустью констатирует: «Великой России уже нет и нет стоявших перед ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить». Но новое время требует пересмотра реакций живого духа на все происходящее в мире. Революция и выход из войны расценивается как падение и бесчестье, способствовавшее военным успехам Германии. Но с другой стороны Бердяев считает, что «Германия есть в совершенстве организованное и дисциплинированное бессилие. Она надорвалась, истощилась и принуждена скрывать испуг перед собственными победами».

Философ видит более реальную угрозу, чем Германия, угрозу с Востока. «С Востока, не арийского и не христианского, идет гроза на всю Европу. Результатами войны воспользуются не те, которые на это рассчитывают. Никто не победит. Победитель не в состоянии уже будет пользоваться своей победой. Все одинаково будут побеждены». Как это перекликается с происходящими в настоящее время в мире событиями (11 сентября, Ирак, «Аль-Кайда», Чечня), которые спровоцированы религиозными, политическими разногласиями в мире, что может привести к религиозной войне в планетарном масштабе, где уже точно не будет победителей и побежденных. « И тогда кара придет из Азии. На пепелище старой христианской Европы, истощенной, потрясенной до самых оснований собственными варварскими хаотическими стихиями, пожелает занять господствующее положение иная чужая нам раса, с иной верой, с чуждой нам цивилизацией. По сравнению с этой перспективой вся мировая война есть лишь семейная распря».

Бердяев прогнозирует, что после ослабления и разложения Европы и России «воца-рится китаизм и американизм, две силы которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится китайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут никакие восхождения и подъемы». В настоящее время мы имеем лишь две супердержавы – США и Китай. США стремится к превращению России в свой сырьевой придаток, свалку радиационных отходов, страну «третьего мира». Китай, который своим бурным развитием, захватом мирового рынка, предоставлением дешевой рабочей силы, развитием высокоточных технологий, превратился в страну с огромным потенциалом и острой нехваткой территории, проводит тихую экспансию Дальнего Востока России. Целенаправленно производится заселение наших территорий китайцами, их ассимиляция, все это наглядно подтверждает мысль автора. Если пророчества автора сбудутся, то противостоять этой Империи не сможет ни одно государство мира.

Автор предлагает возрождение через объединение духовных, христианских сил против сил антихристианских и разрушительных. Он верит, что «раньше или позже в мире должен возникнуть «священный союз» всех творческих христианских сил, всех верных вечным святыням», но сам же добавляет: «Мир вступает в период длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен». Бердяев видит только один способ позитивного развития общества – его развитие через духовное самосовершенствование и развитие внутреннего мира отдельно взятой личности.

I. Психология русского народа

I.I. Душа россии

«С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия – особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России».

В этой главе рассматривается роль России в мировой жизни, ее возможность влияния на духовную жизнь Запада «таинственной глубиной русского Востока». Бердяев считает, что начавшаяся Первая мировая война столкнула восточное (Россия) и западное (Германия) человечество. Война стала своеобразным катализатором развития и объединения Востока и Запада. Она должна помочь России занять «великодержавное положение в духовном мировом концерте», стать полноправным членом Европы.

Автор считает, что близок «час мировой истории, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества», но с другой стороны, рассматривая русскую ментальность, он признает: «Россия – самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ – самый аполитичный народ, никогда не умевший устраивать свою землю». И это противоречие вызывает у меня закономерный вопрос: «Как страна, внутренняя организация которой не выдерживает никакой критики, с тяжелым, неповоротливым государственным аппаратом, «аполитичным народом» может претендовать, по мнению Бердяева, на главенствующую роль в определении судьбы человечества?». После прочтения данной книги, ответ на свой вопрос я так и не получил.

Великолепна оценка автором русского характера, его пассивности, созерцательности: «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варягов-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве». Извечная русская лень, надежда на «доброго барина», жажда «халявы» в любом ее проявлении показаны в этой цитате во всей красе. И ведь, что удивительно, с момента написания книги прошло почти 100 лет, а в восприятии, желаниях, мироощущении русского человека ничего не изменилось. «Варяг-иностранец», «добрый барин» - этих персонажей у нас хватает и сейчас (Герман Греф - финансист, Абрамович – «лучший друг всех чукчей», Путин – «только из Берлина», Мавроди – «партнер» и т.д.), а желания что-то попытаться сделать самому, работать на себя, а не за копейки на государство, у нашего человека как не было, так и нет. Не приучен русский человек рисковать, ведь гораздо проще жить плохо, но с уверенностью, что тебя не уволят с низкооплачиваемой работы. Жить в малогабаритной квартире, утешая себя мыслью, что ведь кто-то живет в «общаге» и т.д. «Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери».

«Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия – страна бесконечной свободы и духовных далей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисимизме, не желающем знать формы». Этот тезис подтвердили и дальнейшие исторические события: революции, установление Советской власти, которые уничтожили Великую империю с ее устоями, духовностью, ввели новые моральные и духовные ценности, физически уничтожили интеллигенцию, что привело к изменению нации на генетическом уровне. Плоды чего мы сейчас с успехом и пожинаем, наблюдая всеобщую бездуховность, лицемерие и жажду наживы.

Антитезис этой мысли: «Россия – страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти». Бердяев в антитезисе провозглашает, что страну почти невозможно сдвинуть с места, что она инертна и покорно мирится со своей жизнью, но по прошествии всего нескольких лет его антитезис был разрушен до основания.

Рассматривая противостояние в мировой войне Германии и России, Бердяев характеризует его как противостояние рас, культур, духовности, полярно противоположных друг другу. Он считает, что: «Мировая война, в кровавый круговорот которой вовлечены уже все части света и все расы, должна в кровавых муках родить твердое сознание всечеловеческого единства. Культура перестанет быть столь исключительно европейской и станет мировой, универсальной. И Россия, занимающая место посредника между Востоком и Западом, являющаяся Востоко-Западом, призвана сыграть великую роль в приведении человечества к единству. Мировая война жизненно подводит нас к проблеме русского мессианства». Мне кажется, что любая война не может являться объединяющим фактором человечества, так как противоборствующие стороны после окончания войны, даже спустя многие годы, на уровне подсознания, продолжают испытывать друг к другу ненависть за те жертвы и разрушения, которые были им нанесены. Союзники, объединенные внешней угрозой и общими целями (врагом), после окончания боевых действий, начинают действовать самостоятельно, пытаясь получить от победы максимальное количество дивидендов именно для себя. Все эти причины по-моему, мнению приводят к разъединению народов, наций, а не к их консолидации, как считает Бердяев.

Проблема русского мессианства для автора является ключевой темой, он пишет: «Христианское мессианское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрыть свои духовные потенции, выявить свой пророчественный дух. Славянская раса идет на смену другим расам, уже сыгравшим свою роль, уже склоняющимся к упадку; это раса будущего. Все великие народы проходят через мессианское сознание. Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами истории данный народ призывает совершить что-либо великое и новое для мира». Было-бы странным, что Россия, с ее непохожестью на остальные страны, не выдала миру что-нибудь великое и ужасное. Изменение путем мятежа политического, экономического и духовного строя в отдельно взятой стране, создание коалиции из зависимых государств, повлекло за собой такие изменения в мире, что чуть было, не привело к ядерной войне.

«Душа России – не буржуазная душа, - душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудовищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности».

Природно-климатические условия России далеко не однозначны. Поэтому говорить о возникновении единой психологии народа едва ли возможно. В условиях Севера и Сибири жизнь и труд людей были в значительной степени связаны с охотой и рыболовством, с работой в одиночку, что требовало мужества, силы, выносливости и терпения. Многодневное отсутствие общения приучало к замкнутости, молчаливости, а напряженный труд - к размеренности и неторопливости.

Для сельскохозяйственного населения характерен «рваный» ритм труда. В течение короткого капризного лета нужно было посеять, вырастить и убрать урожай, посеять озимые, заготовить корм для скота на целый год и выполнить множество других хозяйственных работ. Трудиться приходилось много и споро, удесятеряя свои усилия в случае обильных и несвоевременных дождей или раннего заморозка. После того, как осенью работа заканчивалась и в ней наступал перерыв, люди стремились сбросить с себя накопившуюся усталость. Ведь и само по себе окончание работы - праздник. Поэтому и расслабляться, и праздновать умели шумно и ярко, с размахом. «Зимний» цикл формировал спокойствие, неторопливость, размеренность, а как крайние проявления - медлительность и лень.

Из-за непредсказуемости погодных условий крестьянину трудно было что-либо заранее спланировать и рассчитать. Поэтому российскому человеку мало свойственна привычка к равномерному систематическому труду. Капризная погода породила и еще одно малопонятное западноевропейцу явление - русское «авось».

Природно-климатические условия столетиями формировали повышенную работоспособность, выносливость и терпение народа. Народ отличался способностью к концентрации физических и духовных сил в нужный момент, умением «собраться в кулак» и совершить сверхусилие тогда, когда, кажется, уже все ресурсы человека исчерпаны.

По своему характеру человек, живущий на территории Евразии, - это человек крайностей и систематических бурных переходов, шараханий из одной стороны в другую. Потому-то «русские медленно запрягают, но быстро едут» и «либо грудь в крестах, либо голова в кустах».
Важным фактором, сказавшимся на духовности, была территория. Необъятность, бескрайность земли, безграничность равнинных просторов определили широту натуры человека, распахнутость души, постоянную устремленность в безоглядную даль, в бесконечность. Движимый самыми разными причинами, он всегда стремился на край и даже за край света. Это формировало ведущую черту духовности, национального характера - максимализм, доведение всего до границ возможного, незнание меры. Евразия, расположенная на стыке континентов Азии и Европы, в течение тысячелетий была ареной масштабного «слияния» разных народов. В сегодняшней России трудно найти человека, у которого нет генов, «не смешана кровь» нескольких древних народов. Только учитывая многополярный характер сегодняшнего россиянина, воспринимаются слова поэта Ф.И. Тютчева:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.

Овладение новыми территориями, необъятность земель создавали возможность непрерывного переселения людей. Этот процесс позволял самовыразиться всем неуемным, непоседливым натурам, гонимым и угнетенным, помогал реализовать свое стремление к воле.
Воля в представлении российского человека - это, прежде всего, возможность жить (или пожить) согласно своим желаниям, не тяготясь никакими социальными узами. Российская воля и западноевропейская свобода отличаются. Воля - всегда только для себя. Волю стесняют равные, стесняет и общество. Воля торжествует или в уходе из общества, или во власти над ним.

Личная свобода в Западной Европе связана с уважением к чужой свободе.
Воля в России - широко распространенная и первая форма протеста, бунт души. Бунт ради освобождения из-под психологического гнета, от стресса, возникающего из-за непосильного труда, лишений, притеснений… Воля - страсть творческая, в ней распрямляется личность. Но она и разрушительна, поскольку психологическую разрядку часто находят в материальном разрушении, в том, чтобы, отдаваясь собственному максимализму, крушить все подряд, что попадет под руку - посуду, стулья, барскую усадьбу. Это - буйство эмоций при незнании других форм протеста, это - бунт «бессмысленный и беспощадный».

Огромная территория и суровые природные условия определили образ жизни и соответствующую ему духовность, венцом которой явилась общая вера в Бога, вождя, коллектив. Потеря этой веры вела к крушению общества, к гибели государства, потере личностных ориентиров. Примеры тому: Смута начала XVII века - отсутствие «природного» царя; февраль 1917 года - разрушение веры в справедливого, заботливого монарха; рубеж 90-х годов - потеря веры в коммунизм.
Таким образом, для понимания и отражения процессов, протекающих на территории России, необходимо учитывать историческое пространство: взаимосвязь природных, географических, хозяйственных, политических, психологических и других факторов. В то же время факторы исторического пространства нельзя рассматривать как «застывшие», навсегда данные. Они, как и все остальное в мире, находятся в движении, подвержены изменениям в историческом времени.

История России, (Б. Личман). Теория Изучения

Геоклиматические факторы.
Фактор отставания в развитии.
Фактор ограниченности частной собственности.
Фактор крепостного права.
Фактор татаро-монгольского ига и «враждебного окружения».
Слагаемые «русской души».
«Счастье по-русски».

«Умом Россию не понять...» — это фраза давно уже стала аксиоматическим постулатом абсурдности и иррациональности того, что в мире именуется «загадочной русской душой». «Он русский, и это многое объясняет», — настойчиво повторяют с нашей подачи на Западе, совершенно не желая вникать в суть того, что же именно это объясняет и где лежат причины подобного объяснения. Объясняют же они, в конечном счете, только одно: неразвитость индивидуального рационального сознания и, соответственно, господство сознания массового и иррационального. Россия была и продолжает оставаться страной массовой психологии, и все попытки ее «модернизации» через рационализацию и индивидуализацию сознания ее населения с завидной регулярностью терпят провал. Известный афоризм А. де Токвиля о том, что между свободой и равенством народы обычно выбирают равенство, в полной мере относится именно к «загадочной русской душе». Свобода — это всегда индивидуальная свобода, свобода принятия индивидуальных решений и ответственности за них. Равенство же всегда деиндивидуализирует, уравнивает людей, лишая их индивидуальной свободы. Выбирая его, люди отказываются от индивидуального сознания в пользу сознания массового или группового. Вопрос заключается в том, почему они это делают. Как правило, ответ прост, хотя и неприятен: потому что по-другому просто не могут и не умеют. Анализ показывает, что вначале этот выбор является вынужденным, а потом — инерционным. Выбор был предопределен всей совокупностью географических, климатических, исторических, социальных и прочих условий становления психологии народа. Затем он только поддерживался социально-политическими условиями жизни и организацией общественно-государственной жизни.

Геоклиматические факторы

Реальные, физические условия всегда препятствовали выживанию отдельного индивида на бескрайних российских просторах. Резко-континентальный климат (от +30° летом до - 30° и ниже зимой), короткий световой день большую часть года, отсутствие сколько-нибудь развитого транспортного сообщения и общие сложности с передвижением не давали возможности для эффективного индивидуального хозяйствования. Умеренная, во всем последовательная Западная Европа никогда не знала таких изнурительных летних засух и таких страшных зимних метелей. Выжить при таких условиях даже в уже относительно освоенных местах можно было только в группе, а освоить новые территории — только значительным массам людей.
Естественно, это не могло не сказываться на психологии, а также на всей истории населявших данную территорию народов. «Несомненно то, что человек поминутно и попеременно то приспособляется к окружающей его природе, к ее силам и способам действия, то их приспособляет к себе самому, к своим потребностям, от которых не может или не хочет отказаться, и на этой двусторонней борьбе с самим собой и с природой вырабатывает свою сообразительность и свой характер, энергию, понятия, чувства и стремления, а частью и свои отношения к другим людям» (Ключевский, 1987). Причем чем сильнее природа возбуждает человека, тем шире раскрывает она его внутренние силы и побуждает к деятельности.
Существуют две географические особенности, выгодно отличающие Европу от других частей света и от Азии особенно: «это, во-первых, разнообразие форм поверхности и, во-вторых, чрезвычайно извилистое очертание морских берегов» (Ключевский, 1987). Понятно, какое сильное и разностороннее действие на жизнь страны и ее обитателей оказывают обе эти особенности. Они способствуют развитию человеческой жизни, причем создают особо выгодные условия для ее самых разнообразных форм. Не случайно, что типической страной Европы в обоих этих отношениях является южная часть балканского полуострова, древняя Эллада, в которой и появилась одна из древнейших из известных нам цивилизаций.
Давно известен один важный операциональный критерий. В Европе на 30 квадратных миль материкового пространства приходится 1 миля морского берега. В Азии одна миля морского берега приходится на 100 квадратных миль материка. Россия занимает в этом смысле достаточно промежуточное положение. Если брать только европейскую Россию — а именно ее условия были основой формирования того специфического психического склада, который и получил название «русской души», — то очевидно, что море образует лишь малую часть ее границ, а протяженность береговой линии незначительна сравнительно с материковым пространством. Одна миля российского морского берега приходится на 41 квадратную милю материка. Причем значительная часть этого морского берега лежит на севере, т. е. в климатически тяжелейших для выживания условиях, и была освоена значительно позднее остальной, материковой части. Если же брать основной, начальный период формирования психического склада осваивавшего эти земли народа, то доля материкового пространства, падающего на одну милю берега, значительно возрастает, достигая в разные периоды колонизации этой зоны 50-70 квадратных миль материка. Так становится очевидным, что «русская душа» — это душа глубоко материкового человека, что роднит ее больше с азиатской, чем с европейской психикой.

115
Если Европа отличается широчайшим разнообразием природных форм, окружающих человека, то главная особенность российских пространств — прямо противоположная. «Однообразие — отличительная черта ее поверхности; одна форма господствует почти на всем ее протяжении: эта форма — равнина, волнообразная плоскость пространством около 90 тысяч квадратных миль... очень невысоко приподнятая над уровнем моря» (Ключевский, 1987). В. О. Ключевский выделял три основных геоклиматических особенности России, на наш взгляд, имевшие сильное влияние на формирование психического склада ее народа. Во-первых, деление территории на почвенные и ботанические полосы с неодинаковым составом почвы и неодинаковой растительностью. Во-вторых, сложность ее водной (речной) сети с разносторонним направлением рек и взаимной близостью речных бассейнов. В-третьих, общий или основной ботанический и гидрографический узел на центральном алаунско-московском направлении. В совокупности действие этих трех факторов вело к скученности, повышенной плотности населения на сравнительно небольших территориях. «Взаимная близость главных речных бассейнов равнины при содействии однообразной формы поверхности не позволяла размещавшимся по ним частям населения обособляться друг от друга, замыкаться в изолированные гидрографические клетки, поддерживала общение между ними, подготовляла народное единство и содействовала государственному объединению страны» (Ключевский, 1987).
На первых порах именно это обусловливало естественную гомогенность и массо-видность сознания разных частей населения. Затем добавились и другие факторы — внешние опасности, особенно со стороны степи. Так, в частности, отмечает историк, «когда усилилось выделение военнослужащего люда из народной массы, в том же краю рабочее сельское население перемешивалось с вооруженным классом, который служил степным защитником земли». Таким образом, сами географические условия и их социальные следствия способствовали гомогенизации социальных ролей, замедляли ход естественного разделения труда и специализацию человеческой деятельности. Другой момент — движение славянских (причем в основном сельских) масс на север было связано с поглощением ими туземцев-финнов. Такая ассимиляция также образовывала, хотя уже и на несколько другой основе, «здесь плотную массу, однородную и деловитую, со сложным хозяйственным бытом и все осложнявшимся социальным составом — ту массу, которая послужила зерном великорусского племени» (Ключевский, 1987).
«Изучая влияние природы страны на человека, мы иногда пытаемся в заключение уяснить себе, как она должна была настраивать древнее население, и при этом нередко сравниваем нашу страну по ее народно-психологическому действию с Западной Европой... Теперь путник с Восточноевропейской равнины, впервые проезжая по Западной Европе, поражается разнообразием видов, резкостью очертаний, к чему он не привык дома. Из Ломбардии, так напоминающей ему родину своим рельефом, он через несколько часов попадает в Швейцарию, где уже другая поверхность, совсем ему непривычная. Все, что он видит вокруг себя на Западе, настойчиво навязывает ему впечатление границы, предела, точной определенности, строгой отчетливости и ежеминутного, повсеместного присутствия человека с внушительными признаками его упорного и продолжительного труда» (Ключевский, 1987). Сравните это с однообразием родного тульского или орловского или почти любого другого вида ранней весной: «он видит ровные пустынные поля, которые как будто горбятся на горизонте,

116
подобно морю, с редкими перелесками и черной дорогой по окраине — и эта картина провожает его с севера на юг из губернии в губернию, точно одно и то же место движется вместе с ним сотни верст. Все отличается мягкостью, неуловимостью очертаний, нечувствительностью переходов, скромностью, даже робостью тонов и красок, все оставляет неопределенное, спокойно-неясное впечатление. Жилья не видно на обширных пространствах, никакого звука не слышно кругом — и наблюдателем овладевает жуткое чувство невозмутимого покоя, беспробудного сна и пустынности, одиночества, располагающее к беспредметно-унылому раздумью без ясной, отчетливой мысли» (Ключевский, 1987). Говоря современным психологическим языком, возникают эмоциональные состояния, переживание которых заменяет рациональное мышление.
Историк предлагает нам, однако, не слишком увлекаться субъективными переживаниями собственных душевных настроений, возникающих при виде природы, а обратиться к материальным свидетельствам — к сравнению человеческих жилищ. «Другое дело — вид людских жилищ: здесь меньше субъективного и больше исторически уловимого, чем во впечатлениях, воспринимаемых от внешней природы. Жилища строятся не только по средствам, но и по вкусам строителей, по их господствующему настроению. Но формы, раз установившиеся по условиям времени, обыкновенно переживают их в силу косности, свойственной вкусам не меньше, чем прочим расположениям человеческой души. Крестьянские поселки по Волге и во многих других местах европейской России доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественников с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. В этом сказались продолжительная переселенческая бродячесть прежних времен и хронические пожары — обстоятельства, которые из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к удобствам в житейской обстановке» (Ключевский, 1987). Пожары — тоже следствие холодного климата, вынуждавшего почти непрерывно пользоваться открытым огнем.

Фактор отставания в развитии

Становление того народа, который впоследствии наделили «русской душой», шло со значительным отставанием в развитии от западноевропейских народов. Причины этого достаточно понятны. В то время когда разбуженные римскими походами европейские народы активно продолжали освоение своих земель, восточные славяне, уходя из долины Дуная, еще только покидали Европу, спускаясь с Карпатских гор к долинам Днестра, Днепра и лишь затем перемещаясь к Оке и Волге. Когда в Европе продолжалось развитие, здесь еще только начиналась колонизация.
«История России есть история страны, которая колонизируется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней» (Ключевский, 1987). Причем колонизация шла в очень сложных условиях постоянной борьбы с вне-

117
шними противниками. Будучи как бы «левым флангом» Европы, выдвинутым в Азию, славяне в значительной мере обеспечивали безопасность развития европейских народов. Принимая многие удары азиатских кочевников, от половцев до Золотой Орды на себя, они выигрывали время для развития европейских народов. Так, в частности, «почти двухвековая борьба России с половцами имеет свое значение в европейской истории. В то время как Западная Европа крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Восток, когда и на Пиренейском полуострове началось такое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления. Но эта историческая заслуга Руси стоила ей очень дорого: борьба сдвинула ее с насиженных днепровских мест и круто изменила направление ее дальнейшей жизни» (Ключевский, 1987). Вновь было потеряно время и темпы развития.
Сопоставим: крестоносцы из Европы идут освобождать гроб Господень, а киевский князь еще только размышляет, какую религию ему принять для своего народа. Не будем забывать о том, что Русь приняла христианство только через тысячу лет после рождества Христова. Хотя, безусловно, западные исследователи всегда несколько преувеличивали «дикость славян».
Будучи не только объективным исследователем, но и большим патриотом, В. О. Ключевский писал: «Наша история не так стара, как думают одни, началась гораздо позднее начала христианской эры; но она и не так запоздала, как думают другие: около половины IX в. она не начиналась, а уже имела за собою некоторое прошедшее, только не многовековое, считавшее в себе два с чем-нибудь столетия» (Ключевский, 1987). Другими словами, не надо драматизировать: мы хоть и отстали, но вроде бы не «навсегда», не на целую тысячу лет, а поменьше — лет так на 700.
Это означает, что нашему народу изначально исторически была предназначена модель «догоняющего развития». Однако вплоть до начала XVIII века, до петровских, а затем екатерининских реформ, это было развитие никак не «догоняющее», а по-прежнему «запаздывающее», причем запаздывающее чем дальше, тем больше. Только колоссальным рывком, потребовавшим напряжения всех сил, в течение XVIII в. Россия сумела значительно сократить это отставание. Однако лишь к концу этого века она наконец появляется своей вооруженной мощью в Европе, и то поначалу только на Балканах и отчасти в Германии, заставляя наконец-то хоть немного всерьез считаться с собой. И только в начале следующего, XIX века, в связи с наполеоновскими войнами, российские казаки обогащают французскую культуру словечком «бистро», внося наконец-то замеченный вклад в европейскую культуру. Вспомним, что до этого России, за редчайшими локальными исключениями, приходилось вести исключительно оборонительные войны на своей территории и прирастать только азиатскими территориями. Между прочим, это были не столько доходные, сколько расходные завоевания: освоение восточных земель требовало значительных ресурсов. Но и эти «вылазки» в Европу XVIII в. потребовали напряжения тех сил, которые вполне могли бы идти на внутреннее развитие.
Соответственно, вполне понятны и накапливавшиеся веками последствия отставания, как исторические, так и психологические. Из исторических достаточно привести один общеизвестный факт. В 1861 г. в России было отменено крепостное право. И в том же самом 1861 г. в Лондоне было открыто метро.

118
Не будем излишне углубляться в историю. Собственно говоря, других сопоставлений, видимо, и не требуется — настолько очевиден и разителен контраст, и настолько велико то отставание, которое накапливалось веками. К своеобразной «форе» в развитии, которую восточным славянам пришлось дать западноевропейским народам, постоянно добавлялась общая замедленность темпов российской жизни по сравнению с европейской. Вспомним знаменитое высказывание: нигде время не тянется так медленно, как в тюрьме; в России оно тянется еще медленнее. Понятно, что такое ощущение было связано со многими причинами, в том числе и с уже рассматривавшимися факторами: с расстояниями, климатом и т. д. Далее мы остановимся и на некоторых принципиальных социально-экономических факторах. Пока же, видимо, и так понятно, что подобное отставание породило серьезный разрыв в психологии нашего и западноевропейских народов, в развитии их сознания и поведения.
В психологическом плане главным следствием этого разрыва стало отставание в развитии индивидуального сознания. Групповое же, социальное и тем более массовое сознание, напротив, в силу условий жизни и деятельности развивалось значительно быстрее, чем в Западной Европе. Возможно, именно поэтому России удалось быстрее, чем европейским странам, преодолеть период феодальной (или квазифеодальной, поскольку на Руси не было феодализма в европейском смысле) раздробленности. Наверняка именно это лежало в основе российских побед в великих войнах, типа Отечественной войны 1812г. или Великой Отечественной войны 1941-45 гг. Массовая психологическая общность «мы-русские» в вооруженных конфликтах оказывалась явно сильнее, чем аналогичные общности «мы-французы» или «мы-немцы». Это, разумеется, обусловливало совершенно иной, «расходный» тип ведения войн (количество жертв среди русских войск всегда преобладало над качеством подготовки вооруженных людей), но это уже было следствием. Первоначально же, безусловно, это было причинно связано как со всем уже обозначенным выше психическим складом, так и с вполне определенными социально-экономическими условиями российской, а до этого великоросской жизни. Важнейшим среди этих условий было отсутствие социально-экономического индивида, отдельного человека как правомочного субъекта социально-экономической жизни.

Фактор ограниченности частной собственности

Если посмотреть на историю достаточно углубленно, то становится очевидным, что отдельный человек на Руси никогда не имел нормального права частной собственности на основное средство производства — на землю. За единственным исключением -личности верховного властителя. Вспомним: даже в начале XX в. царь Николай II и его супруга в графе переписи, обозначающей основное занятие, написали, соответственно, «хозяин» и «хозяйка» Земли Русской. И это были не просто ритуальные титулы — это было отражение всей реальной социально-экономической истории страны.
Судя по всему, до начала формирования Великороссии, то есть в Киевской Руси, проблема собственности на недвижимость не имела особого значения. Этому способствовал сам характер колонизаторской жизни восточных славян и их варяжских кня-

119
зей, полной непрерывных миграций, походов, войн и переселений. По В. О. Ключевскому, на начальном этапе право владения, управления и собственности представляло собой нечто единое, с доминированием именно владения и без выделения права собственности как таковой. Собственность на землю не имела принципиального значения — важнее был получаемый с нее корм и право на этот корм. Всем владел князь (позднее — великий князь). Однако он раздавал часть земель в корм (на прокорм) своим родственникам. При князе сыновья правили областями в качестве его посадников (наместников) и платили, как посадники, дань со своих областей великому князю-отцу. Между отцом и детьми действовало семейное право, но когда умирал отец, то между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права, т. е. права владения регулировались силой, куплей-продажей и прочими достаточно ситуативными обстоятельствами. После смерти Ярослава на какое-то время вообще исчезает единовластие — начинается период разделов и дробления земель. Затем появляется право старшинства. «Князья-родичи не являются постоянными, неподвижными владельцами областей, достававшихся им по разделу: с каждой переменой в наличном составе княжеской семьи идет передвижка, младшие родичи, следовавшие за умершим, передвигались из волости в волость, с младшего стола на старший» (Ключевский, 1987). За счет появления очередности владения, сохраняется идея нераздельности княжеского владения русской землей. Князья не переставали выражать мысль о том, что вся их совокупность, весь род должен владеть наследием отцов и дедов — поочередно. Реально, естественно, это оборачивалось внут-риродовой борьбой. Однако отметим: из нее были исключены все остальные лица некняжеского рода. Они по определению не могли обладать правом собственности.
После определенного времени внутри княжеского рода установился определенный порядок. Верховная власть стала собирательной, принадлежа всему княжескому роду. Отдельные князья временно владели теми или иными частями земли, т. е. различалось право владения, принадлежавшее целому роду, и порядок владения по известной очереди. Затем, в XIII-XIV вв., по мере колонизации новых земель и возникновения Великороссии, такой очередной порядок сменился на удельный. Однако в отношении права собственности сути дела это не изменило.
Хотя, конечно, княжеский удел стал представлять собой наследственную вотчину удельного князя, вся русская земля по-прежнему считалась «отчиной и дединой» всего княжеского рода. Известная область признавалась вотчиной утвердившейся в ней княжеской линии. «Под влиянием колонизации страны первый князь удела привыкал видеть в своем владении не готовое общество, достаточно устроенное, а пустыню, которую он заселял и устраивал в общество, понятие о князе как личном собственнике удела было юридическим следствием значения князя как заселителя и устроителя своего удела» (Ключевский, 1987).
Но действовал тот же, прежний механизм, хотя и в уменьшенном формате. Став вроде бы независимыми от своих, местных великих князей, удельные князья находились под иноземной верховной властью Золотой Орды. Тут уж землевладение стало совершенно условным по общему признанию1, — ведь князья только пользовались правами хана как верховного властителя. Удельный князь, как ранее великий, мог раздавать части своей земли «в кормление» родственникам и боярам, однако это было
1 См.: Градовский А. Д. История местного управления в России. Т. 1. СПб, 1868. С. 32 и далее.

120
исключительно временным пользованием. Фактически передавалось (делегировалось) право управления: «округа кормленщиков никогда не становились их земельной собственностью, а державные права, пожалованные привилегированным вотчинникам, никогда не присвоялись им наследственно» (Ключевский, 1987).
По мнению авторитетного историка-юриста К. А. Неволина (1857), землевладение на Руси почти всегда было условным, хотя оформилась эта условность позднее, в XV-XVI вв., когда появляется поместное землевладение. Тогда оно было уже совсем «служивым», земля давалась в личное владение служилому человеку как вознаграждение за службу и как средство для службы.
К этому времени, времени избавления от власти Золотой Орды, когда великий князь Иван III перестал быть ее данником, все вообще стало просто: появился один царь, «государь всея Руси», он же единственный хозяин всех ее земель. Остальные князья стали его подручниками, т. е. по сути все теми же менеджерами-посадниками. Некоторое время князья и бояре инерционно сохраняли свои права «по происхождению», однако реформы Петра I окончательно вытеснили их служивым дворянством. И далее царь сохранял право владения, раздавая в управление и на кормление земли и поселения, деревни с крестьянами, но сохраняя за собой верховное право при случае отбирать данные права и забирать земли «в казну».
И хотя местами сохранялись отдельные наследные вотчины, а в более поздний период поместное право стало смыкаться с вотчинным и постепенно превратило поместья в наследное землевладение, это была качественно иная ситуация. Вотчинное право всячески ограничивалось, и частное землевладение стало развиваться совершенно искусственно, государством, под эгидой государя — верховного собственника. По сути это было не право владения, завоеванного предками в тяжелой борьбе с врагами и стихиями, делавшей его независимым, — это была банальная дача. Соответственно, иным стал и собственник, и его психология.
Таким образом, В. Ключевский был убежден, что на Руси не возникло феодализма в западноевропейском смысле слова: ни из кормлений, ни из боярских вотчин не возникло «бароний». Это значит, что если в Западной Европе абсолютизм устанавливался долго, за счет преодоления феодальной вольницы, создавшей психологическую традицию свободы, а рухнул достаточно быстро под напором нового свободолюбивого класса буржуазии, то на Руси все сложилось по-другому. Дух абсолютизма, по сути, почти непрерывно прослеживается уже от первых киевских великих князей. И даже период удельной раздробленности Великороссии его не поколебал. Поскольку в уделе сохранялась микромодель абсолютизма, он был всего лишь естественным следствием нового этапа колонизации и лишь подготавливал дальнейшую централизации Великороссии. Произошло это за счет того, что право верховного владения, собственности на землю в высшем смысле этого слова, всегда продолжало оставаться если не совсем в одних руках, то, по крайней мере, в руках одного, того или иного, великокняжеского рода, а затем царствующей династии.
«На Западе свободный человек, обеспечивая свою свободу, ограждал себя, как замковой стеной, цепью постоянных, наследственных отношений, становился средоточием низших местных общественных сил, создавал вокруг себя тесный мир, им руководимый и его поддерживающий» (Ключевский, 1987). На Руси все складывалось иначе. Не возникло даже подобия того количества хотя бы относительно свободных

121
и независимых людей, которое определяли дух развития западноевропейских стран и имели возможность «создавать вокруг себя тесный мир» на своей земле. Кроме верховного властителя и его семьи, никто всерьез не имел такой возможности. Разумеется, частичная собственность на землю существовала, однако это была собственность «второго сорта», основанная на служении боярина или, позднее, дворянина верховному государю. Они владели данной им землей, но в определенных рамках. Государь дал,государь мог и отобрать.
Так сложился особый тоталитаризм в социально-экономической сфере — прежде всего в сфере права собственности на землю. Историку очевидно, что «экономическое благосостояние и успехи общежития Киевской Руси куплены были ценой порабощения низших классов; привольная жизнь общественных вершин держалась на юридическом принижении масс простого народа» (Ключевский, 1987). Однако со временем в Великороссии стало еще хуже. Уже при Иване III, а еще более при Василии верховная власть окружала себя тем ореолом, который предельно резко отделил московского государя от всего остального общества. Посол германского императора Герберштейн замечает, что этот великий князь докончил то, начал его отец, и властью своею над подданными превосходит едва ли не всех монархов на свете. Он добавляет, что говорят в Москве про великого князя: воля государева — Божья воля, государь — исполнитель воли Божьей. Когда москвичей спрашивают о каком-нибудь неизвестном им сомнительном деле, они отвечают затверженными выражениями: мы того не знаем, знают то Бог да великий государь. По словам Герберштейна, они даже величали своего государя «ключником и постельничьим Божиим»1.
Это уже — психологические тоталитарные последствия той концентрации власти, права владения, которое покрывало собой все сферы, от социально-экономической до духовной. Причем это касалось даже элиты, представителей господствующего или близких к нему классов. Для низших классов проблемы не было: после рабовладения там господствовало крепостное право, полностью определявшее психологию масс российского населения.

Фактор крепостного права

Историк утверждает, что «первоначальным основанием сословного деления русского общества, может быть, еще до князей, служило, по-видимому, рабовладение» (Ключевский, 1987). Однако с принятием христианства на Руси, под гуманитарным влиянием церкви, рабовладение в чистом виде стало осуждаться и постепенно исчезать. Позднее рабы стали холопами, а прежде вольные (тягловые) крестьяне превратились в крестьян крепостных. История крепостного права на Руси — один из самых сложных вопросов. Известно, когда было отменено крепостное право — в 1861 г., в результате реформы Александра П. Известно, когда был отменен «Юрьев день», позволявший крестьянину переходить от одного землевладельца к другому — в 1597 г., в царствование Федора, а реально Бориса Годунова. Однако так до сих пор и не понятно, когда же была введена личная крепость на крестьянина и членов его семьи. Согласно
1 См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. — Т. 5. — М., 1881. — С. 367.

122
В. О. Ключевскому, крепостная зависимость сложилась как бы сама собой, а крепостное право именно как закрепленное законом право фактически отсутствовало. Это было некоторое неписаное, «природное право». «Судебник 1550 г. дозволял крестьянину продаваться с пашни в холопство, лишая казну податного плательщика; указы 1602 и 1606 гг. установили вечность крестьянскую, безысходность тяглового крестьянского состояния. Так крестьянин, числясь по закону вольным со своим устарелым правом выхода, на деле был окружен со всех сторон, не мог уйти ни с отказом, ни без отказа, не мог по своей воле ни переменить владельца посредством вывоза, ни даже переменить звания посредством отказа от своей свободы. В таком положении ему оставалось только сдаться» (Ключевский, 1987). Позднее же это оформилось достаточно просто: крестьянин, рядясь с землевладельцем на его землю со ссудой от него, сам отказывался в порядной записи навсегда от права каким-либо способом прекратить принимаемые на себя обязательства. Внесение такого условия в порядную и сообщило ей значение личной крепости.
Таким образом, крепость (обязательство) носила не юридический, а экономический и, затем, социально-психологический характер. Это было прикрепление личное (фактическое, а не юридическое), а не поземельное. Крестьянин был крепок лично землевладельцу, а не предоставляемой ему земле. В этом отношении по сути он превращался в холопа — в его особую разновидность, кабального холопа. Так, в фактическом отношении, вольные ранее крестьяне оказались приравненными к холопам и тем самым умножили достояние рабовладельцев. Хотя рабство на Руси было многовариантным, включало полные и частичные разновидности, суть его от этого не менялась. Однако создано это было не государством, а лишь при помощи государства. Государству принадлежали не основания крепостного права, а лишь его границы.
С социально-психологической точки зрения, это имело большие последствия, чем если бы крепостное право было введено самим государством, насильственно-юридически. В последнем случае это вызвало бы значительное сопротивление крестьянства и придало бы ему конкретное направление борьбы. А так это было по сути вполне добровольное закрепощение. И подчас оно было если не выгодным для крестьян, то, по крайней мере, представлялось меньшим из зол.
Ведь для начала крестьянской деятельности, для обзаведения инвентарем, постройки жилища и т. д. требовались средства. Естественно, крестьяне, начинавшие земледельчество на новых местах, были лишены всего этого. Требовалась ссуда, «подмога», которую они брали у землевладельца. Ее надо было выплачивать. Кроме того, за нее надо было платить проценты или отрабатывать барщину — на это требовалось время. Помимо этого надо было платить налоги. В совокупности все это делало крестьянина вечным должником — расплатиться он не имел физической возможности. Продаваясь в холопы или переходя в крепость, он сразу избавлялся от всех этих проблем. Психологически как бы исчезали долги (они становились вечными и потому нереальными) и налоги (их платил землевладелец или, в силу круговой поруки, община). По сути же его положение никак не менялось: Юрьевым днем все равно реально могли воспользоваться и пользовались только единицы — расплатиться с долгами и недоимками было очень трудно, практически невозможно, да и менять насиженное место в ноябре, уже по снегу, предельно затруднительно. Реально же, в ряде моментов, это положение даже облегчалось. Главное же облегчение заключалось в

123
психологическом освобождении от ответственности. Свободный человек, вольный крестьянин нес слишком много непосильных обязанностей — за свободу, как известно, всегда приходится платить. Раб, холоп или крепостной избавлялся от ответственности. Причем делал это, подчеркнем, добровольно — особенно поначалу. Не случайно, что по мере уничтожения этой добровольности, усиления в XVII в. теперь уже не просто крепостного состояния, а системы угнетающего крепостного права, стало нарастать достаточно широкое недовольство. По целому ряду причин «это эпоха народных мятежей в нашей истории. Не говоря о прорывавшихся там и сям вспышках при царе Михаиле, достаточно перечислить мятежи Алексеева времени, чтобы видеть эту силу народного недовольства: в 1648 г. мятежи в Москве, Устюге, Козлове, Сольвы-чегодске, Томске и других городах; в 1649 г. приготовления к новому мятежу закладчиков в Москве, вовремя предупрежденному; в 1650 г. бунты в Пскове и Новгороде; в 1662 г. новый мятеж в Москве из-за медных денег; наконец, в 1670-1671 гг. огромный мятеж Разина на поволжском юго-востоке, зародившийся среди донского казачества, но получивший чисто социальный характер» (Ключевский, 1987).
Причиной широкого недовольства стало то, что в результате сначала фактической, а затем, в начале XVIII в., и юридической отмены холопства (холопы были приравнены к крепостным) в психологическом смысле произошло обратное задуманному. Не холопы в силу отмены холопства почувствовали себя приравненными к крестьянам, а крепостные крестьяне юридически почувствовали себя приравненными к холопам. В итоге же этих реформ и те и другие фактические рабы ощутили нового хозяина — государство, которому теперь должны были платить подати (раньше их собирал и потом за них платил землевладелец). В результате начались выступления уже не просто отдельных рабов против отдельных рабовладельцев (в локальных масштабах, на Руси это было всегда), а достаточно массовые крестьянские восстания типа восстаний под руководством П. Болотникова и целой крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева.
Понятно, что фактическое рабское положение порождало массовую рабскую психологию. Причем наиболее существенным в ней опять-таки было именно то, что она была массовой. Отсутствие индивидуальной ответственности (по выражению В. О. Ключевского, собственной «юридической физиономии»), индивидуальной собственности, наконец, просто индивидуальных жизненных перспектив уравнивало огромные количества людей, придавая им психологические черты стада. В этом смысле массовая покорность и массовый бунт (тот самый, абсолютно отражающий психологию поведения толпы, «бессмысленный и беспощадный») представляли собой две стороны одной и той же социально-психологической медали.
Такое образование, назовем его стадообразной толпой, могло быть послушным или бунтующим — но оно не переставало быть именно стадом, идущим вслед за своим владельцем или вожаком бунта. В психологическом смысле тот же Е. Пугачев, выдавая себя за покойного царя, претендовал на роль отца-господина, т. е. владельца своих сторонников. И вполне добивался этого. Описания крестьянских восстаний того времени откровенно демонстрируют то, что называется эффектами подражания, заражения и внушения, а также все психические и поведенческие реакции, свойственные массам. Разница заключается только в одном. Если в современной жизни психология масс — достаточно стихийная вещь и сами массы возникают как временные,

124
ситуативные, то массы рабов были достаточно стабильны и устойчивы. Массовые психические реакции, феномены обезличивания в толпе, снижения критичности к своему поведению, ощущения своего могущества только и именно в массе были для них не исключением, а правилом в повседневном поведении, его психологической нормой. Оценивая роль массового недовольства, В. О. Ключевский точно различал: «Если в народной массе оно шевелило нервы, то наверху общества оно будило мысль... и как там толкает к движению злость на общественные верхи, так здесь... звучит сознание народной отсталости и беспомощности» (Ключевский, 1987). В нашем контексте можно пренебречь самочувствием «верхов». Но о «низах» сказано точно: рациональной мысли не было, но «шевеление нервов» — вполне отчетливое. Как писал Б. Ф. -Поршнев: «Таким образом, история неспокойных низов заставляла пошевеливаться и историю верхов. По выражению Гегеля, иронически повторенному и Марксом, эта "дурная сторона" общества, т. е. масса необразованных простых людей, своим беспокойством создает движение, без чего не было бы вообще истории» (Поршнев, 1979).

Фактор татаро-монгольского ига и «враждебного окружения»

По мнению некоторых исследователей (например, покойного Л. Н. Гумилева), «ига» в собственном смысле этого слова, как постоянного массового физического угнетения, вообще не было — сожгли, дескать, только несколько сел да небольшой городок Козельск, и то за излишнее упрямство его жителей. Так это или не так, но психологически это был фактор постоянной зависимости от внешних врагов. Фактор унижения и, одновременно, фактор их вынужденного почитания (говоря современным психологическим языком, известный «стокгольмский синдром» любви заложников к террористам). И он имел свои очень любопытные отдаленные психологические следствия.
Первое следствие — элементарный страх. Вполне естественный страх перед нашествиями внешних врагов заставлял селиться вместе и постепенно формировал психологию групповой самообороны. Психологически фактор опасности внешнего нападения усиливал природный страхи и ту необходимость группового, массового противостояния стихии, которая определялась геоклиматическими причинами.
Второе следствие — вынужденная необходимость борьбы. Причем, что существенно, борьбы с обычно гораздо лучше вооруженным и подготовленным противником. Вооружение иноземных притеснителей Руси, что татар, что немцев, ливонцев, тевтонов, что других противников, всегда было лучше вооружения великороссов. Соответственно, чтобы их одолеть, требовалось определенное численное превосходство. Анализ показывает, что великороссы издавна привыкли воевать не умением, а числом. Большинство одержанных ими побед связано с численным превосходством. Действия гуртом, массой легковооруженных ратников привели к поражению тяжеловооруженных «псов-рыцарей» в ходе сражения на люду Чудского озера. Большое по тем временам войско удалось вывести Дмитрию Донскому на Куликово поле. Да и позднее — фельдмаршалам императрицы Елизаветы удавалось держать в напряжении Ев-

125
ропу (в том числе брать Берлин и т. д.) трехсоттысячным (!) войском. При примерно равной же численности не удавалось даже четко зафиксировать победу при Бородине. Проигрывая в оснащенности немцам в войне 1941-45 гг. (к началу войны армия никак не могла противостоять немецким автоматчикам с помощью трехлинейных винтовок начала века), победы удалось добиться только ценой многомиллионных потерь «пушечного мяса».
Третье, важнейшее социально-психологическое следствие, связанное с первыми двумя, — формирование особого чувства общности «мы», — людей, вынужденных противостоять внешним противникам «они». Жесткое разделение на «мы» и «они», естественно, психологически сплачивало массу. Это находило свое отражение в мифологии, тотемах и древних славянских верованиях. Позднее это выразилось в высокой потребности национальной самоидентификации, для которой, объективно говоря, не было достаточных предпосылок (понятие «русские» трудно считать адекватным этнонимом или хотя бы самоназванием данной части славян — согласно так называемой «норманнской» теории, оно варяжского происхождения, по иной версии — греческого). Историки полагают, что наличие такой «внутренней потребности» значительно облегчило государственно-политическую консолидацию Великороссии к царствованию Ивана III. На наш взгляд, однако, это имело под собой не этнические, а социокультурные и социально-психологические предпосылки — необходимость понятийного обособления от врагов была связана, в том числе, с их непрерывными нашествиями. Хотя шло это обособление двумя путями: через самоидентификацию, с одной стороны, и через обобщение всех иноземцев как «немцев» (два смысла этого слова: «не мы» и, соответственно, «немые», т. е. не говорящие по-нашему). Потребность же в консолидации носила не столько «внутренний» (национально-этнический), сколько именно внешний характер, связанный с необходимостью обороны от внешних нашествий.
Анализ показывает, что практически вся история восточных славян — это история непрерывных оборонительных войн с внешними захватчиками. Только с Ивана IV Грозного она сменяется полосой войн завоевательных. Причем все внешние нашествия удавалось отбить не сразу — избавиться от них становилось возможным только спустя длительное время, по мере накопления необходимой для противостояния массы и истощения противника. Понятно, что на определенном этапе трехвекового господства Золотой Орды великороссам стало очевидно: надо покончить с удельной раздробленностью и консолидироваться, объединиться в значительную массу, способную противостоять захватчикам. Осознание этого и способствовало возвышению роли Московского княжества, в которое стали съезжаться и удельные князья, и многие их бояре, даже бросая своих упрямых князей, но приводя с собой свои многотысячные «животы».
Причем так было не только с татаро-монгольским нашествием, потребовавшим для консолидации вначале сознания, а потом государства триста лет. В конечном счете, так было и с варяжским нашествием (окончательно от последствий шведско-варяжской колонизации удалось избавиться только царю Петру после разгрома шведов под Полтавой). Так было и с длительным непростым выяснением русско-польских отношений. Значит, внешние нашествия были не просто боевыми схватками, а дли-

126
тельными периодами если не «ига», то серьезного притеснения, вплоть до порабощения.
Однако нет худа без добра. Хотя порабощения не давали развиться индивидуальному сознанию ни элиты, ни, тем более, низших слоев, они усиливали массовое сознание и всю массовую психологию. Размышлять великороссу было некогда — надо было выживать, бороться, постоянно «бить во все колокола», собирая на подмогу массу таких же, как он, обездоленных. Подобные события, а они представляли собой не исключения, а повседневную жизнь, укрепляли психологическое единство того, что стало называться народом. Как известно, это понятие означает общность, стоящую «над родом», т. е. массу более высокого, чем род, порядка. В значительной степени этот внешний фактор усиливал рабскую психологию, формировавшуюся собственным холопством и крепостным состоянием восточных славян. В совокупности все это усиливало рабскую массовую психологию и предопределяло доминирование соответствующих, массовых форм поведения.
Если же брать чисто сознательные компоненты, то иностранные порабощения прививали двойственное чувство: преклонение перед иностранным и готовность ему служить. Один из первых славянских публицистов и бытописателей, хорват Ю. Кри-жанич, изучая Русь XVII века, подчеркивал роль «двух язв», которыми страдает все славянство: «чужебесие», то есть бешеное пристрастие ко всему чужеземному, и следствие этого порока — «чужевладство», иноземное иго, тяготеющее над славянами. «Ни один народ под солнцем — писал он, — искони веков не был так изобижен и посрамлен от иноземцев, как мы, славяне, от немцев; затопило нас множество инородников; они нас дурачат, за нос водят, больше того — сидят на хребтах наших и ездят на нас, как на скотине, свиньями и псами нас обзывают, себя считают словно богами, а нас дураками. Что ни выжмут страшными налогами и притеснениями из слез, потов, невольных постов русского народа, все это пожирают иноземцы, купцы греческие, купцы и полковники немецкие, крымские разбойники» (Крижанич, 1859).
Возможно, самое удивительное заключается в том, что все вековые порабощения практически не имели одного естественного следствия — стихийных массовых народных возмущений против иноземных захватчиков. Абсолютное большинство всех известных восстаний и выступлений связаны с именами представителей элиты: князьями Александром Невским, Дмитрием Донским, Дмитрием Пожарским... Единственное исключение — нижегородец Кузьма Минин, но и тот исходил из привилегированного сословия. Только из истории Отечественной войны 1812 г. известно имя крестьянки Василисы Кожиной, возглавивший один из стихийно сформировавшихся антифранцузских партизанских отрядов. Однако это исключение лишь подтверждает правило: главным следствием внешних порабощений на фоне бытовавшего внутреннего устройства было лишь дальнейшее усиление забитой, рабской массовой психологии, лишенной всякой возможности для проявления естественной индивидуальной инициативы. В былинах и народных преданиях сохранилась разве что тоска по ней в форме восхищения перед мифическими «чудо-богатырями» типа Ильи Муромца и Добрыни Никитича (Алеша Попович, в силу принадлежности к привилегированному церковному сословию, подлежит исключению из этого списка).

Слагаемые «русской души»

Историки многократно отмечали влияние природы России на отдельные черты психологии ее народа, выявляя как бы отдельные слагаемые того целого, что позднее стало именоваться «русской душой» или, говоря строже, национальными особенностями психического склада. «Великороссия XIII — XV вв. со своими лесами, топями и болотами на каждом шагу представляла поселенцу тысячи мелких опасностей, непредвидимых затруднений и неприятностей, среди которых надо было найтись, с которыми приходилось поминутно бороться. Это приучало великоросса зорко следить за природой, смотреть в оба, по его выражению, ходить, оглядываясь и ощупывая почву, не соваться в воду, не поискав броду, развивало в нем изворотливость в мелких затруднениях и опасностях, привычку к терпеливой борьбе с невзгодами и лишениями. В Европе нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы и более выносливого. Притом по самому свойству края каждый угол его, каждая местность задавали поселенцу трудную хозяйственную загадку: где бы ни основался поселенец, ему прежде всего нужно было изучить свое место, все его условия, чтобы высмотреть угодье, разработка которого могла бы быть наиболее прибыльна. Отсюда эта удивительная наблюдательность, какая открывается в народных великорусских приметах» (Ключевский, 1987). Сравнительный анализ показывает, например, что по глубине, количеству и качеству оснащенности почти каждого дня календаря климатическими и хозяйственными приметами другие народы заметно уступают русскому.
Понятно, что приводимые примеры отражают как бы историко-психологическую феноменологию и не претендуют на операциональный научный психологический анализ. Однако, как мы помним, такова почти вся психология масс. Это особый пласт психологических явлений, не входящий в компетенцию позитивистской науки с ее жесткими требованиями строгой верификации. Само понятие «русской души» уже подразумевает иной путь познания — ведь речь идет об обобщенной, т. е. достаточно массовой душе. Понятно, что это иная психика, а значит, она может исследоваться только с позиций иной психологии.
В принципе, все сказанное выше приводит к пониманию наличия только двух магистральных путей в рамках подобной, безусловно не экспериментальной, а феноменологической психологии. С одной стороны, это путь историко-психологических этюдов. С другой стороны, это путь литературно-философских изысканий.
Для иллюстрации первого пути еще раз вернемся к В. О. Ключевскому. Затем, для демонстрации второго подхода, обратимся к творчеству того, с чьими трудами во всем мире и связывается проникновение в «тайны русской души» — к творчеству Ф. М. Достоевского.

Историко-психологические этюды

В. О. Ключевский дал несколько примеров историко-психологических этюдов. Он вообще утверждал: «Имея в виду, что история — процесс не логический, а народно-психологический и что в нем основной предмет научного изучения — проявление сил и свойств человеческого духа, развиваемых общежитием, подойдем ближе к существу

128
предмета, если сведем исторические явления к двум перемещающимся состояниям — настроению и движению, из коих одно постоянно вызывается другим или переходит в другое» (Ключевский, 1968). За этот подход его часто критиковали, обвиняя в идеализме и прочих «смертных грехах», однако, с современной точки зрения, в нем не содержится ничего крамольного. В конечном счете, именно «настроение и движение», т. е. сознание и деятельность, и есть главные истоки истории как именно деятельности преследующего свои цели и удовлетворяющего свои потребности человека. Хотя, безусловно, при таком подходе неизбежна некоторая толика субъективизма, что и ставит его подчас в уязвимое положение. Особенно эта уязвимость проявилась именно в историко-психологических этюдах Ключевского. В частности, М. В. Нечкина (1974) упрекала его в приниженности образа, написанного кистью скептика, в игнорировании героических черт характера великоросса, проявлявшихся в борьбе с иноземными врагами и феодальным гнетом. Не менее сурово относился к «примитивным психологическим этюдам» и М. Н. Тихомиров (1958).
В значительной степени В. О. Ключевский сам спровоцировал эту критику тем, что исходил исключительно из повседневного хозяйственного быта крестьянина, связывая его с влиянием природной среды. Он не описывал психологию князей или дружинников, русских былинных богатырей или думных дьяков. Собственно говоря, именно это мы и считаем главным достоинством его работ. Ключевский попытался дать штрихи к психологическому портрету наиболее массового выразителя «русской души» — того самого крестьянина, а не представителей элиты. И это естественно: предпринятый им анализ таких источников, как жития преподобного Авраамия, показывает явно недостаточные признаки значительного социального расчленения в населении того периода. Более того, все это население представляется сплошной однообразной сельской массой. И уж, во всяком случае, население Великороссии было в значительно большей степени сельским и крестьянским по своему составу, чем население южной Руси. Однако обратимся к самим этюдам.
Этюд № 1. «Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великоросский авось» (Ключевский, 1987).
Сравните с тем, что во всем мире называется «русской рулеткой» или «русскими горками». Сравните с тем самым, введенным в российский фольклор XX века А. Райкиным, словечком «авоська». И вы согласитесь, что Ключевский прав, по крайней мере в своем выводе: наклонность «дразнить счастье» и «играть в удачу», безусловно, является одной из весьма заметных черт национальной психологии.
Этюд № 2. «В одном уверен великоросс — что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и вовремя убраться с поля,

129
а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссип» (Ключевский, 1987).
Сравните с поговоркой: «Русский мужик долго запрягает, да быстро едет». Сравните с часто использовавшимися в России так называемыми «мобилизационными» моделями «догоняющего развития». И вы согласитесь, что Ключевский вновь прав: способность к краткосрочному напряжению всех сил и неспособность к труду размеренному, рационально спланированному, экономичному, безусловно, также является одной из заметных черт национальной психологии.
Этюд № 3. «Невозможность рассчитать наперед, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучали его больше обсуждать пройденный путь, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка "русский человек задним умом крепок" вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует так, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу» (Ключевский, 1987).
Сравните с поговоркой «левой рукой чесать правое ухо» и «бабушка надвое сказала». Сравните даже не проселки, а кривые улицы российских городов с абсолютно геометрически выверенными улицами большинства городов европейских и единственного построенного на европейский лад российского города, С.-Петербурга. Классический пример — римская Помпея, в которой через улицу просматривался весь город, а сходились улицы исключительно под прямым углом, при единственным исключении — кривой была специально выстроена улица, на которой находился публичный дом (чтобы жена не видела, куда свернул ее муж). И вы вновь согласитесь, что Ключевский безусловно прав в своем выводе: склонность к ретроспективной рефлексии, способность к остро критичному анализу и самоанализу прошлого (вплоть до самобичевания, самоуничижения и «самоедства») при одновременной неспособности к

130
планированию будущего, подчас до отрицания самой возможности его предвидения и прогнозирования, также относится к одной из заметных черт национальной психологии. Это заметная особенность национального способа мышления.

Литературно-философские размышления

Исторически сложилось так, что в российской культуре практически не было ни философии, ни психологии в качестве развитых самостоятельных научных сфер. Под наукой, со времен Петра I с его Кунсткамерой, подразумевались обычно естественные или, позднее, еще и технические науки. Функции гуманитарных наук на себя изначально взяла литература. Вначале это были исторические летописи, которые обобщали все — от факта до его психологического анализа и философского осмысления. Потом эти функции взяла на себя художественная литература. Первые собственно философские труды (не считая православно-богословских) появляются в России в XIX веке. Первые психологические работы — в самом его конце (работы Н. К. Михайловского в рамках теории «героя» и «толпы»), да и те носят в значительной степени заимствованный, во многом подражательный характер. Однако до них и помимо них вопросы психологии «русской души» блестяще исследовались А. С. Пушкиным, Л. Н. Толстым и другими литераторами. Особое место в этом ряду занимает творчество Ф. М. Достоевского. Собственно говоря, именно в нем Запад открыл для себя пресловутую «русскую душу» и с ним же связал саму возможность ее понимания.
В одном из наиболее глубоких и сущностных, с психологической точки зрения, произведений, само название которого всегда ассоциировалось с Россией («Записки из мертвого дома»), герои кажутся автору сначала просто толпой, массой, причем весьма простой — уголовники. Они грубы, безжалостны, покорны начальству. Затем, правда, видимость простоты рушится, масса распадается на составляющие. Сначала рушится видимость покорности — арестанты оказываются покорными «до известной степени». Затем рушится и видимость простоты — оказывается, что при всей внешней простоте и примитивности люди, образующие эту массу, достаточно сложны. Понятно, что это разрушение массы нужно писателю для ее описания. Но психологически одно не отменяет другого: изначально, в качестве самого главного, подчеркивается массовая психология народа. Далее эта массовость разлагается на отдельные составляющие.
В конспекте ненаписанной статьи «Социализм и христианство» Достоевский дает свое понимание истории человечества через призму развития личности. Согласно анализу одного из глубоких исследователей творчества Достоевского, Ю. Г. Кудрявцева, эта логика выглядит следующим образом: « Сначала люди жили массою. Личность не выделена. Затем она появляется, противопоставляет себя массе, обособляется. Общность утеряна. Каждый живет для себя. Нередко ради того, чтобы "иметь", видя в этом смысл жизни. Это грозит вырождением. От него спасает идеал. Идеал: жить ради того. чтобы "быть", возвращение личности в общество и добровольное служение ему. Создается общность личностей, способных добровольно поступаться материальным и тем уже возвышающих себя духовно. Историю человечества Достоевский рассматривает как путь от неосознанного "быть" через осознанное "иметь" к осознанному "быть". Происходит отрицание отрицания. Как бы возврат к старому, но на иной ос-

131
нове, ибо при неосознанном "быть" не была выделена личность в аспекте самостоятельности мышления, она намечалась лишь в аспекте ориентации. В будущем обществе человек будет личностью в том и в другом аспектах. Но путь к идеалу не предопределен фатально» (Кудрявцев, 1979).
Получается, что, выделяясь из массы, личность обречена на возвращение в нее же. Правда, на новом уровне, но это мало что принципиально меняет для понимания «русской души» в изображении Достоевского. Тут все достаточно четко и ясно: масса — противопоставление массе — возвращение в массу, жертва личности в ее пользу. Исходя из этой цепочки, рассмотрим компоненты массовой «русской души».
Одно из важнейших проявлений иррациональной «русской души» — ее принципиальная алогичность. По Достоевскому, человек сложнее разума и логики. При всей бесспорности этого тезиса в реальной жизни он приводит к удивительным алогизмам. Об одном из своих героев писатель говорит: «В глубине души своей сложил он одно решение и в глубине сердца своего поклялся исполнить его. По правде-то, он еще не совсем хорошо знал, как ему поступить, то есть, лучше сказать, вовсе не знал; но все равно, ничего» (Достоевский, 1958-1973). То ли сложил решение, то ли не знал, как поступить. То ли поклялся исполнить, то ли нет. Впрочем, «все равно, ничего».
Всякий человек способен любить и ненавидеть — в логичном варианте, любить одного и ненавидеть другого. Но у Достоевского люди могут любить и ненавидеть одновременно одного и того же. Если два человека терпеть не могут друг друга, то по простой логике они должны расстаться. У Достоевского иначе: «Есть дружбы странные: оба друг один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут»1.
Вспомним роман «Игрок». Ставки делаются вопреки логике. И вопреки логике следует выигрыш. Потом, правда, логика берет свое — следует проигрыш, но это уже действует логика не человека, а рулетки. Человек же ведет себя алогично и «черту», установленную разумом, не признает. Показателем алогичности служит рок. Очень часто в романах Достоевского возникает ощущение, как будто кто-то, вне людей находящийся, толкает человека идти туда, куда ему совсем и не нужно. Этот рок и ведет «русскую душу».
Один из персонажей в «Идиоте» рассказывает о совершенно азиатской стране Японии: «Обиженный там будто бы идет к обидчику и говорит ему: "Ты меня обидел, за это я пришел распороть в твоих глазах свой живот" и с этими словами действительно распарывает в глазах обидчика свой живот и чувствует, должно быть, чрезвычайное удовлетворение, точно и в самом деле отомстил» (Достоевский, 1958-1973). Персонаж иронизирует, но по Достоевскому получается, что отмщение состоялось: была проявлена сила духа.
Так, в непрерывном алогизме, существует «русская душа» Достоевского. Обратим внимание, насколько напоминает описываемый им алогизм то, что В. О. Ключевский определял как «великорусский авось». Похоже, что это действительно одна из капитальных психологических черт.
См.: Достоевский Ф. М. Новые материалы и исследования. // Литературное наследство. Т. 86. М., 1973. — С. 12). Согласно обычной логике, оскорбленный человек должен чувствовать себя плохо, но у Достоевского «человек вообще очень и очень даже любит быть оскорбленным...» (Достоевский, 1958-1973).

132
Достоевский фиксирует и еще одну заметную массовую черту «русской души» — двоедушие. В «Преступлении и наказании» Свидригайлов советует Раскольникову беречь свою сестру, а сам в то же время предполагает совершить над ней насилие: «Какое странное, почти невероятное раздвоение. И однако же, он к этому был способен» (Достоевский, 1958-1973). Персонаж другого романа, Версилов в «Подростке» дает себе во многом похожую характеристику: «Я могу чувствовать преудобнейшим образом два противоположные чувства в одно и то же время — и уж, конечно, не по моей воле» (Достоевский, 1958-1973).
Однако корень такого двоедушия — не лицемерие, а скорее сложность человека. Как писал Ю. Г. Кудрявцев, человек у Достоевского безграничен. Один делает добро, другой зло, причем нередко один и другой в одном лице. Значит, человек всегда думает надвое, и ждать от него можно чего угодно. Зло и добро уживаются, и нельзя абсолютизировать что-то одно. «Сложен всякий человек и глубок, как море, особо современный, нервный человек» («Неизданный Достоевский», 1971). Это напоминает то, что В. О. Ключевский называл «двоемыслием великоросса». Значит, и это отражает одну из капитальных психологических черт.
Завершая, рассмотрим то, что представляет собой у Достоевского «личность по-русски». Именно в этом вопросе он прямо и откровенно противопоставляет русский тип человека западному. В общем виде, личность — это не тот человек, который действует ради корысти, подчас даже под маской бескорыстия, но зная, что за это «бескорыстие» потом заплатят. Предел утверждения личности — самопожертвование. Личность — самостоятельно мыслящий человек, безличность — подражатель. Безличность видит смысл в обладании материальными благами, личность — в совершенствовании себя, своего духовного мира. Безличность ориентируется на «иметь», личность — на «быть».
«Что же скажите вы мне, надо быть безличностью, чтобы быть счастливым? Разве в безличности спасение? Напротив, напротив, говорю я, не только не надо быть безличностью, но именно надо стать личностью, даже гораздо в высочайшей степени, чем та, которая теперь определилась на Западе. Поймите меня: самовольное, совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех есть, по-моему, признак высочайшего развития личности, высочайшего ее могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли. Добровольно положить свой живот за всех, пойти за всех на крест, на костер можно только при самом сильном развитии личности. Сильно развитая личность, вполне уверенная в своем праве быть личностью, уже не имеющая за собой никакого страха, ничего не может и сделать другого из своей личности. То есть никакого более употребления, как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями... Но тут есть один волосок, один самый тоненький волосок, но который если попадется под машину, то все разом треснет и разрушится. Именно: беда иметь при этом случае хоть какой-нибудь самый малейший расчет в пользу собственной выгоды» («Неизданный Достоевский», 1971)."
Конечно, Достоевский далеко не всегда логичен. Более того, подчас он явно алогичен и даже противоречив, как та самая «русская душа», исследованию которой он
1 Там же. Т. 5. С. 79-80.

133
себя посвятил. В записи у гроба жены писатель размышляет, исходя из своего опыта, о смысле существования человека. Человек должен самостоятельно осмыслить себя и свое назначение в мире. Быть личностью. Но здесь же писатель говорит, что каждая личность должна уничтожить свое «я», то есть себя. Речь идет об уничтожении своего «я» в плане ценностной ориентации. Уничтожить свое «я» означает ставить интересы других выше собственных, потерять свое «иметь» ради «иметь» других. Жить ради «быть» и означает жертвовать своим «иметь». Уничтожение своего «я» означает здесь полное проявление и утверждение личности. Чем больше она теряет, тем больше приобретает. Ведь личность существует не для себя, а для того, чтобы своим примером «быть» привлечь внимание других к такой жизненной ориентации.
Таким образом, это и есть та самая личность, которая вышла из массы, обособилась от нее, но вновь настойчиво стремится в массу. По Достоевскому, для того, чтобы облагородить ту массу. Хотя возможны, разумеется, и иные объяснения.
Таких, подлинных личностей, по Достоевскому, в современном ему мире было мало. Но он верил в то, что за ними — будущее. Это связано с тем, что они руководствуются в своей жизни нравственностью, а не рационализмом. Рационалисты, по мнению Достоевского, не лучшие предводители человечества. Не имеющие нравственности, они могут отбросить человечество далеко назад. Нравственность же есть религия Достоевского. Ее наиболее полное выражение — православная нравственность. Иные религии уступают ей в этом отношении. Так, например, «протестантизм узок, безобразен, бесстыден, неразумен, непоследователен, несогласен сам с собой; это вавилон словопрения и буквальности, это — клуб состязаний полумыслящих педантов, полуграмотных гениев и неграмотных эгоистов всякого рода, это — колыбель притворства и фанатизма, это сборное праздное место для всех вольноприходящих безумцев» (Достоевский, 1895). Вот так, не более и не менее. Но самое ужасное, по Достоевскому, заключается во влиянии таких западных течений на русского человека. «Перед авторитетом европейским, например, русский человек, как известно, со счастьем и поспешностью преклоняется, даже не позволяя себе анализа, даже особенно не любит анализа в таких случаях» (Достоевский, 1895). Этому, считает писатель, необходимо противостоять. Однако при господствующих взглядах противостоять становится все труднее. В итоге возникает парадоксальная картина, когда истинно русским людям приходится «уходить в подполье»: «Подпольный человек есть главный человек в русском мире. Всех более писателей говорил о нем я, хотя говорили и другие, ибо не могли не заметить» («Неизданный Достоевский», 1971).
Таким образом, алогичная, «двоемыслящая», но религиозно-нравственная «личность по-русски» у Достоевского противостоит всему плохому на свете и стремится отстаивать все хорошее.

«Счастье по-русски»

От историко-психологического и литературно-психологического анализа становления и особенностей исторически складывавшейся «русской души» перейдем к ее

134
современному состоянию. Это удивительно, но в той или иной форме мы и сегодня обнаруживаем практически все отмечавшиеся прежде психологические черты.
По данным международного социологического опроса, проведенного в конце 2000 г. под эгидой информационного агентства «Рейтер», современные россияне принадлежат к группе самых «счастливых» наций на основании самоощущения большинства опрошенных1. Это явно не означает, что россияне живут лучше всех — просто, видимо, они научились черпать радость из чего-то такого, что развитым народам и странам просто недоступно. Дело в том, что, по данным этого опроса, «счастливее» россиян — только жители Кении, Северной Кореи и еще пары малоизвестных государств. Для сравнения: прагматичные немцы заняли в этом опросе лишь 24-е место. А традиционно жизнерадостные французы — только 15-е.
Парадокс заключается в том, что современные россияне счастливы... беспричинно.
Конкретный анализ не выявляет каких-то определенных «факторов счастья» в российском менталитете. Так, поданным ВЦИОМ, 24 % населения не понимают, нравится им или не нравится заниматься сексом. Две трети населения удовлетворения от секса не получают. У 20 % секс вообще не вызывает никаких чувств. Хуже дело обстоит только у венгров: там радости от секса вообще не ощущает каждый третий житель страны. Самыми сексуально удовлетворенными считают себя итальянцы, китайцы и украинцы (более 50 % населения). Что касается реноме французской любви, то слава о ее масштабах далека от реальности, по оценкам самих французов.
Другой важный компонент бытия, работу, россияне продолжают воспринимать по старинной пословице: «работа не волк, в лес не убежит». Работа делает счастливыми лишь 2 % россиян, т. е., как это устоялось в России веками, работа и счастье — вещи несовместимые. Зато большое трудовое счастье хорошо знакомо американцам и традиционно трудолюбивым немцам. Интересно, что американцы больше всех других народов испытывают счастье от «своих навыков обращения с техникой». Наши люди переживают счастье по этому поводу в шесть раз реже.
В семейной жизни россияне считают себя самыми несчастными на свете. Австрийцы и американцы в этом отношении почти в шесть раз счастливее россиян. Однако проблема измены семье для россиян стоит очень жестко. Рассмотрим такой известный в мире способ совмещения «приятного с полезным», как «служебный роман» (секс на работе). В России с этим вопросом все ясно: «не спи, где работаешь». И большинство населения следует этому житейскому правилу. В отличие от нас, по данным британских социологов, 82 % английских женщин охотно крутят романы со своими коллегами, а остальные хотя и не занимаются этим, но были бы не прочь при случае; 89 % из числа опрошенных абсолютно уверены: активный флирт на работе полезен для здоровья и личной безопасности. Многие женщины считают офис неплохим местом для любовных утех: 28 % опрошенных регулярно занимаются сексом на работе, и две трети из них не жалеют об этом. Помимо офисов, англичанки охотно «любят» в раздевалках (16%), в кабинете начальника (12%), в том числе на его столе (10%), а также в лифте (9 %), на автостоянке (5 %) или даже в посудном шкафу (4 %).
В России нет счастья от ощущения уверенности в себе. Лишь 36 % населения чувствуют себя уверенными в себе. Для сравнения: в ФРГ — 74 %, в Италии — 71 %. При
1 См.: Романова М., Северин А. Оглоушенные счастьем. Московский комсомолец. 2001. 5 января.

135
этом даже уверенные в себе россияне связывают эту уверенность не с работой или с семьей, а только с тем, как хорошо они выглядят. Каждая вторая женщина и каждый четвертый мужчина в России обращают особое внимание на свой внешний вид. Однако далеко не всем удается выглядеть, как хочется. Некоторым утешением может служить то, что в последние несколько лет россияне стали чаще пользоваться услугами парикмахерских и салонов красоты.
Компенсация отсутствия того, чего им хочется, осуществляется гражданами в достаточно агрессивных формах. Так, не менее трети населения регулярно, в качестве обиходной, используют ненормативную лексику; 47 % опрошенных прибегают к этой лексике иногда, и лишь 19 % ее никогда не употребляют. Причем почти в 40 % случаев мы «просто отводим душу», иначе говоря, снимаем стресс. Обычно это сопровождается у мужчин принятием алкоголя или просмотром телепередач.
В целом, получается, что современные россияне счастливы просто от того, что живут на свете. В целом, это очень эмоциональный и очень верующий (причем совершенно безотносительно к религии) народ. Хорошие люди: больше половины населения озабочено положением дел в космосе и судьбой бездомных животных. И совсем не думают о себе...
Понятие индивидуального, отдельного, тихого и спокойного европейского счастья до сих пор не знакомо России. Причем все это — продолжение старой традиции. Психологически получается, что ничего нового за последние 100-150 лет в «русской душе» не произошло. Сравним данные современной социологии с тем, что писал в свое время Ф. М. Достоевский.
Начнем с самого общего определения, задающего принципиальный подход. Писатель был убежден: «Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты...» (Достоевский, 1973). В «Дневнике писателя» Достоевский размышлял: «Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей. Есть, пить, спать по-человеческому — значит наживаться и грабить, а устраивать гнездо — значит по преимуществу грабить» (Достоевский, 1895).
Вот так получается. «Русская душа» требует развития сознания «большого», непременно массового, которое не могло бы строить свой тесный мир и замыкаться в нем. Тут все нараспашку, все на сверхсильных эмоциях — таких, чтобы не есть, не спать, не устраивать гнезд и не беспокоиться о детях. Все это заменяется поиском смысла жизни и переживанием собственных несчастий. Особенно важен смысл жизни, который обязательно хочется познать. «Лучше быть несчастным, но знать, чем счастливым и жить... в дураках» (Достоевский, 1958-1973). Собственно говоря, только поиск смысла жизни, причем поиск через собственные несчастья, по Достоевскому, и способен действительно осчастливить человека.
«Растительное» существование для писателя предполагает отсутствие счастья. Этому и противопоставляется иное понимание счастья — как счастья знания, видения. Комфорт же заслоняет видение: «А в комфорте-то, в богатстве-то вы бы, может, ничего бы и не увидели из бедствий людских, Бог, кого очень любит и на кого много надеется, посылает тому много несчастий, чтоб он по себе узнал и больше увидел, потому в несчастии больше в людях видно горя, чем в счастье» (Достоевский, 1958-1973).

136
Это, действительно, психология глубоко верующего народа. Причем вера и впрямь существует безотносительно к религии, как специфическое состояние сознания, вполне заменяющее его рациональные формы. Понятно, что развиваемая Достоевским трактовка счастья как противоположности западноевропейской трактовки индивидуального, локального, рационального счастья есть прежде всего оправдание той несчастной жизни, которой всегда жил русский человек. Собственно говоря, пресловутая «русская душа» вся представляет собой психологическую компенсацию неимоверных трудностей и оправдание определенного, вынужденного, антиевропейского способа жизни. С этой точки зрения, вполне понятно следующее утверждение: «Кто требует от другого всего, а сам избавляется от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья» (Достоевский, 1928). Залог «счастья по-русски» в ином — не в требовании от других, а в самоотдаче, в растворении себя в чужих несчастьях. Если ты не можешь сделать другого человека счастливым, то, по крайней мере, ты не имеешь права бросить его, если он несчастен. Мать Подростка, будучи глубоко несчастной с Версиловым, не может оставить его, поскольку в этом случае будет еще более несчастна: «Куда я от него пойду, что он счастлив, что ли?» (Достоевский, 1958-1973). Она могла бы оставить человека только тогда, когда он счастлив. Значит, счастлив лишь дающий, жертвующий, причем жертвующий собой. Сравните это с вековой заповедью русского солдата: «Сам погибай, а товарища выручай!». На этой заповеди, между прочим, русские солдаты не один раз победоносно прошли всю Европу.
Ошибочно «счастливы» те люди, которые «задавлены мыслию, что счастье заключается в материальном благосостоянии, а не в обилии добрых чувств, присущих человеку» («Неизданный Достоевский», 1971). Таких «счастливых» Достоевский даже не считает за людей — это «безличности». «Если хотите, — писал Достоевский, — человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастлив» («Неизданный Достоевский», 1971). Ту же мысль выражает старец Зосима в «Братьях Карамазовых», предсказывая будущую судьбу сердобольного Алеши: «Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь...» (Достоевский, 1958-1973). Ф. М. Достоевский совершенно убежден в том, что подлинная личность, в отличие от «безличности», глубоко несчастна. А если и счастлива, то лишь сознанием своего несчастья,
Вот уж, что называется, один из классических парадоксов той самой, загадочной «русской души». Обратите внимание на то, что абсолютное большинство героев Достоевского, а они-то и есть носители этой самой «русской души», люди глубоко несчастные. Однако очень часто, в отличие от объективного состояния, субъективно они чувствуют себя вполне счастливыми.
В заключение, кстати, о сексе. «Счастье не в одних только наслаждениях любви, а и в высшей гармонии духа» (Достоевский, 1895). Так сам Ф. М. Достоевский объяснял верность супружескому долгу со стороны пушкинской Татьяны («Но я другому отдана, и буду век ему верна...»).
Так выглядит «счастье по-русски» в начале третьего тысячелетия. Согласимся, что выглядит оно несколько странно, если не сказать большего; однако вместе с тем абсолютно естественно на фоне всей истории «русской души». Время только подтверждает психологическую преемственность в ее развитии.

Основные выводы

1. Национально-этническая психология русских («русская душа») складывалась
   под влиянием целого ряда факторов в течение исторически длительного време
   ни. Они и породили особый тип социальной психики, отличающийся доминиро
   ванием массовой психологии над развитием индивидуального сознания. Этому
   способствовали как объективные, так и субъективные обстоятельства. Во-первых,
   это были физические, прежде всего геоклиматические условия: однообразные в
   ландшафтном плане и трудные для освоения обширные равнинные пространства,
   суровые погодные условия, огромные непроходимые лесные массивы, общая уда
   ленность от морских побережий, специфическая водно-речная сеть. Все это позво
   ляло осваивать территорию только усилиями значительных масс людей и делало
   практически невозможным индивидуальное или семейное выживание. Во-вто
   рых, это исторические факторы, связанные со средой обитания. Определенное
   отставание в историческом развитии определялось удаленностью от центров ци
   вилизации. Трудности колонизации территории были связаны с наличием мест
   ного населения. В дополнение к нему, существовало и постоянное враждебное
   внешнее окружение. В совокупности, это отвлекало ресурсы и требовало массо
   вой концентрации населения, как для обороны, так и для хозяйствования. В-тре
   тьих, это факторы внутреннего социального устройства: ограниченность частной
   собственности, консерватизм элиты, абсолютизм царско-княжеского правления,
   общий архаизм форм и орудий деятельности, длительное существование рабо
   владения в разных формах тормозили развитие индивидуального сознания, но
   стимулировали массово-общинные формы жизни.
2. Специфическая конфигурация именно этих условий определила ряд характерных
   конкретно-психологических особенностей населения, соответствующих специфи
   чески массовой психологии. Доминирование иррациональных компонентов в со
   знании и самосознании породило отрицание рациональности как таковой. Некри
   тичность и завышенная самооценка оказались базой для полной самоувереннос
   ти в отсутствии «общего аршина» для «измерения» России. Преобладание
   эмоциональной веры над другими компонентами психики породило известные
   постулаты об абсурдности и алогичности «загадочной русской души».
3. В историко-психологическом анализе акцент делается на такие исторически вы
   работавшиеся черты, как великорусский «авось» (надежда на случай и удачу, а не
   на расчет), неспособность к размеренному «плановому» труду и, напротив, готов
   ность к мобилизационным моделям жизни с краткосрочным напряжением всех
   сил и эмоциональным надрывом; крепость «задним умом» (склонность к ретро
   спективной рефлексии с самообвинениями) в ущерб навыкам рационального пла
   нирования и прогнозирования жизни. История показывает, что между свободой
   и равенством великороссы всегда выбирали равенство. Это объясняется тем, что
   свобода означает индивидуальную ответственность за лично принимаемые реше
   ния, тогда как равенство деиндивидуализирует, уравнивает людей, лишая их ин
   дивидуальной свободы ради предлагаемой взамен массовой безответственности.
4. Литературно-художественное рассмотрение, веками заменявшее в русской куль
   туре собственно научное, психологическое или даже философское мировоззрение

138
приводит к близким выводам. В творчестве наиболее известного певца «русской души» Ф. М. Достоевского демонстрируется, как именно алогичная, «двоемыслящая», сверхсложная, глубоко верующая и потому религиозно-нравственная «личность по-русски» противостоит всему «плохому», которое выражается прежде всего в индивидуалистических, предельно рациональных, в первую очередь частных целях и ценностях, свойственных «западному миру». Такое противостояние становится успешным за счет преобладания общинности, массовости и антииндивиду алистичности в «русской душе». В этом она находит свое счастье и спасение.
5. Данные современных социологических и социально-психологических исследований подтверждают: особенности русской национальной психологии связаны с ее положением на перепутье между индивидуалистическим Западом и тотально де-индивидуализированным Востоком. Не повторяя крайностей восточных деспотий, Россия дала примеры собственного тоталитаризма, породившего особый тип деиндивидуализированного человека. Согласно современным опросам, россияне и поныне счастливы просто от того, что живут на свете, — без всяких попыток рационально оценить свою жизнь. Их радости потому и радости, что ими тешатся сообща. Общинность, массовость, эмоциональность, вера (причем безотносительно к религии) до сих пор доминируют в национальной психологии, уже который раз в истории оказываясь психологическим тормозом для социально-политических попыток модернизации и индивидуализации сознания и деятельности россиян.
.

Введение

С давних времен, с самого своего становления Россия зарекомендовала себя, как страна необычная, не похожая на других, а потому непонятная и вместе с тем чрезвычайно притягательная.

Тютчев сказал в свое время про Россию:

Умом России не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

Эти строки, безусловно, актуальны и по сей день. Россия - страна, не подпадающая ни под какие мерки, шаблоны и законы логики. Но Россия, ее характер - это характер ее народа, характер сложный и весьма противоречивый.

Русский национальный характер занимал особое место в трудах Бердяева. Бердяев видел существенную особенность русского национального характера в его противоречивости.

Вместе с тем Бердяев отмечал влияние русского национального характера на судьбы России, так, например: "Русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю". И в то же время: "Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире, все в России превращается в орудие политики". Далее: "Россия - самая не шовинистическая страна в мире. ...В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность..." И одновременно: "Россия... страна невиданных эксцессов, национализма, угнетения подвластных национальностей, русификации... Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение". С одной стороны, "русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды... Она вечно печалуется о горе и страдании народа и всего мира...". С другой стороны, "Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива... так покорно мирится со своей жизнью". Двойственность русской души ведет к тому, что Россия живет "неорганической жизнью"; в ней отсутствует целостность и единство. В данной работе мы попытаемся разобраться, каково же было истинное отношение к России у Николая Александровича, и рассмотрим его наиболее известное произведение "Судьба России".

Психология русского народа

Душа России

"С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России".

В этой главе рассматривается роль России в мировой жизни, ее возможность влияния на духовную жизнь Запада "таинственной глубиной русского Востока". Бердяев считает, что начавшаяся Первая мировая война столкнула восточное (Россия) и западное (Германия) человечество. Война стала своеобразным катализатором развития и объединения Востока и Запада. Она должна помочь России занять "великодержавное положение в духовном мировом концерте", стать полноправным членом Европы.

Автор считает, что близок "час мировой истории, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества", но с другой стороны, рассматривая русскую ментальность, он признает: "Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитичный народ, никогда не умевший устраивать свою землю". И это противоречие вызывает у меня закономерный вопрос: "Как страна, внутренняя организация которой не выдерживает никакой критики, с тяжелым, неповоротливым государственным аппаратом, "аполитичным народом" может претендовать, по мнению Бердяева, на главенствующую роль в определении судьбы человечества?". После прочтения данной книги, ответ на свой вопрос я так и не получил.

Великолепна оценка автором русского характера, его пассивности, созерцательности: "В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варягов-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве". Извечная русская лень, надежда на "доброго барина", жажда "халявы" в любом ее проявлении показаны в этой цитате во всей красе. И ведь, что удивительно, с момента написания книги прошло почти 100 лет, а в восприятии, желаниях, мироощущении русского человека ничего не изменилось. "Варяг-иностранец", "добрый барин" - этих персонажей у нас хватает и сейчас (Герман Греф - финансист, Абрамович - "лучший друг всех чукчей", Путин - "только из Берлина", Мавроди - "партнер" и т.д.), а желания что-то попытаться сделать самому, работать на себя, а не за копейки на государство, у нашего человека как не было, так и нет. Не приучен русский человек рисковать, ведь гораздо проще жить плохо, но с уверенностью, что тебя не уволят с низкооплачиваемой работы. Жить в малогабаритной квартире, утешая себя мыслью, что ведь кто-то живет в "общаге" и т.д. "Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери".

"Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия - страна бесконечной свободы и духовных далей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисимизме, не желающем знать формы". Этот тезис подтвердили и дальнейшие исторические события: революции, установление Советской власти, которые уничтожили Великую империю с ее устоями, духовностью, ввели новые моральные и духовные ценности, физически уничтожили интеллигенцию, что привело к изменению нации на генетическом уровне. Плоды чего мы сейчас с успехом и пожинаем, наблюдая всеобщую бездуховность, лицемерие и жажду наживы.

Антитезис этой мысли: "Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти". Бердяев в антитезисе провозглашает, что страну почти невозможно сдвинуть с места, что она инертна и покорно мирится со своей жизнью, но по прошествии всего нескольких лет его антитезис был разрушен до основания.

Рассматривая противостояние в мировой войне Германии и России, Бердяев характеризует его как противостояние рас, культур, духовности, полярно противоположных друг другу. Он считает, что: "Мировая война, в кровавый круговорот которой вовлечены уже все части света и все расы, должна в кровавых муках родить твердое сознание всечеловеческого единства. Культура перестанет быть столь исключительно европейской и станет мировой, универсальной. И Россия, занимающая место посредника между Востоком и Западом, являющаяся Востоко-Западом, призвана сыграть великую роль в приведении человечества к единству. Мировая война жизненно подводит нас к проблеме русского мессианства". Мне кажется, что любая война не может являться объединяющим фактором человечества, так как противоборствующие стороны после окончания войны, даже спустя многие годы, на уровне подсознания, продолжают испытывать друг к другу ненависть за те жертвы и разрушения, которые были им нанесены. Союзники, объединенные внешней угрозой и общими целями (врагом), после окончания боевых действий, начинают действовать самостоятельно, пытаясь получить от победы максимальное количество дивидендов именно для себя. Все эти причины по-моему, мнению приводят к разъединению народов, наций, а не к их консолидации, как считает Бердяев.

Проблема русского мессианства для автора является ключевой темой, он пишет: "Христианское мессианское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрыть свои духовные потенции, выявить свой пророчественный дух. Славянская раса идет на смену другим расам, уже сыгравшим свою роль, уже склоняющимся к упадку; это раса будущего. Все великие народы проходят через мессианское сознание. Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами истории данный народ призывает совершить что-либо великое и новое для мира". Было бы странным, что Россия, с ее непохожестью на остальные страны, не выдала миру что-нибудь великое и ужасное. Изменение путем мятежа политического, экономического и духовного строя в отдельно взятой стране, создание коалиции из зависимых государств, повлекло за собой такие изменения в мире, что чуть было, не привело к ядерной войне.

"Душа России - не буржуазная душа, - душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудовищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности".

О "вечно-бабьем" в русской душе

В этой главе автор выступает в качестве рецензента книги В.В.Розанова "Война 1914 года и русское возрождение". "Гениальная физиология розановских писаний поражает своей безыдейностью, беспринципностью, равнодушием к добру и злу, неверностью, полным отсутствием нравственного характера и духовного упора. Все, что писал Розанов, писатель большого дара и большого жизненного значения, есть огромный биологический поток, к которому невозможно приставать с какими-нибудь критериями и оценками".

Бердяев признает Розанова выразителем русской стихии, восхищается его способностью уйти в своих произведениях от отвлеченности, книжности, оторванности от жизни.

"В книге Розанова есть изумительные, художественные страницы небывалой апологии самодовлеющей силы государственной власти, переходящей в настоящее идолопоклонство. Подобного поклонения государственной силе, как мистическому факту истории, еще не было в русской литературе".

Анализируя книгу Розанова, Бердяев критикует некоторые утверждения: "Но способ, которым Розанов утверждает государственность и поклоняется его силе,- совсем не государственный, совсем не гражданский, совсем не мужественный. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему. Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство - это всегда "они", а не "мы". Что-то рабье есть в словах Розанова о государственности, какая-то вековая отчужденность от мужественной власти".

Война и кризис интеллигентского сознания

Автор считает, что: "В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались в доктрины и были подавлены доктринами, инстинкты непосредственной любви к родине, и под их жизненным воздействием начало перерождаться сознание". И это верно, ведь любая война приводит в движение огромные массы людей, изменяет политическую расстановку сил в мире, обостряет чувство ценности собственной нации и осознания ее задач в мировом масштабе. Но война приводит и к тому, что большое количество людей не может адаптироваться к ее реалиям, и у них обостряется чувство выброшенности за борт истории, собственной никчемности, неспособности повлиять на ход событий. "Кругозор становится мировым, всемирно-историческим. А всемирную историю нельзя втиснуть ни в какие отвлеченно-социологические или отвлеченно-моральные категории,- она знает свои оценки. Россия есть самостоятельная ценность в мире, не растворимая в других ценностях, и эту ценность России нужно донести до божественной жизни".

Война для интеллигенции, как и для всей нации, является большим испытанием, проверкой, возможностью создания национальной идеи, которая способна поднять сознание общества на новый уровень, перевести его на новый этап развития. "Русская интеллигенция не была еще призвана к власти в истории и потому привыкла к безответственному бойкоту всего исторического. В ней должен родиться вкус к тому, чтобы быть созидательной силой в истории. Будущее великого народа зависит от него самого, от его воли и энергии, от его творческой силы и от просветленности его исторического сознания. От "нас", а не от "них" зависит наша судьба".

Темное вино

Автор остро чувствует приближение беды для России. Он видит, что что-то иррациональное, темное охватывает страну. Государство и церковь в опасности. "Старая Россия проваливается в бездну. Но Россия новая, грядущая имеет связь с другими, глубокими началами народной жизни, с душой России, и потому Россия не может погибнуть".

Бердяев, по-моему, мнению слишком идеализировал происходящее, слишком поверил в разум народа. Новая Россия уничтожила все связывающие, исторические корни распевая: "Мы наш, Мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!". А в наше время от великой когда-то державы осталась территория, равная примерно территории России при Иване Грозном.

Азиатская и европейская душа

В этой главе автор критикует статью М.Горького "Две души" из журнала "Летопись". Статьи, где изложены размышления Горького о русской душе и отношениях Запада и Востока с точки зрения западника. Бердяев резко критикует позицию Горького: "М.Горький все смешивает и упрощает. Старая и в основе своей верная мысль о созерцательности Востока и действенности Запада им вульгаризируется и излагается слишком элементарно. Тема эта требует большого философского углубления. У Горького же все время чувствуется недостаточная осведомленность человека, живущего интеллигентско-кружковыми понятиями, провинциализм, не ведающий размаха мировой мысли".

Горький и Бердяев являются представителями диаметрально противоположных мнений о будущем России, отношении к религии, пути развития страны, и естественно это сказывается на объективности высказываний.

О власти пространств над русской душой

Огромная территория Российской империи оставляет неизгладимый след в русской душе. Она влияет как на конкретного человека, так и на государственное устройство в целом. "Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности". "Государственное овладение необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением свей жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и общественных сил". Является закономерной эта взаимосвязь. Ведь при такой территории человек может просто раствориться, пропасть, спрятаться от невзгод, как крепостные бежавшие на Дон, отряды Ермака, завоевывавшие Сибирь. С трудом представляется такое положение вещей в Европе, где государства по размерам бывают меньше нашего района. Это, конечно, накладывает отпечаток на сознание отдельной личности и нации в целом. Автор закономерно сравнивает Россию и Европу: "Над русским человеком властвует русская земля, а не он властвует над ней. Западноевропейский человек чувствует себя сдавленным малыми размерами пространств земли и столь же малыми пространствами души".

"Самобытный тип русской души уже выработан и навеки утвержден. Русская культура и русская общественность могут твориться лишь из глубины русской души, из ее самобытной творческой энергии. Но русская самобытность должна, наконец, проявиться не отрицательно, а положительно, в мощи, в творчестве, в свободе".

Развитие научно-технического прогресса, уровня образования населения, закономерно сказывается на уменьшении проблем больших расстояний и приводит к консолидации нации, ее объединению.

Централизм и народная жизнь

Влияние столицы, центра, на жизнь остальной России всегда было проблемой. Большие расстояния и территория оказывали свое влияние на организацию власти, ее действенность и эффективность. Москва и Санкт-Петербург - это не есть вся Россия, это лишь вершина огромного айсберга, называемого Россией, внутри которого происходят скрытые процессы, часто невидимые из центра. "Большая часть наших политических и культурных идеологий страдает централизмом. Всегда чувствуется какая-то несоизмеримость между этими идеологиями и необъятной русской жизнью. Недра народной жизни огромной России все еще остаются неразгаданными, таинственными".

Даже в наше время, спустя почти 100 лет, стоит отъехать от Москвы хотя бы на 100 километров, и вы окажетесь в совершенно другом мире с другими ценностями, стремлениями, уровнем жизни. Время как будто застыло в XX веке, а скорее в XIX веке, где преобладает натуральное хозяйство, обмен, долговые книги в магазинах. Бердяев чувствовал эту проблему: "Народная жизнь не может быть монополией какого-нибудь слоя или класса. Духовную и культурную децентрализацию России, которая совершенно неизбежна для нашего национального здоровья, нельзя понимать, как чисто внешнее пространственное движение от столичных центров к глухим провинциям. Это, прежде всего внутреннее движение, повышение сознания и рост соборной национальной энергии в каждом русском человеке по всей земле русской. Россия совмещает в себе несколько исторических и культурных возрастов, от раннего средневековья до XX века, от самых первоначальных стадий, предшествующих культурному состоянию, до самых вершин мировой культуры".

Как современно звучат слова Бердяева: "Россия - страна великих контрастов по преимуществу,- нигде нет таких противоположностей высоты и низости, ослепительного света и первобытной тьмы. Вот почему так трудно организовать Россию, упорядочить в ней хаотические стихии. Все страны совмещают много возрастов. Но необъятная величина России и особенности ее истории породили невиданные контрасты и противоположности". Эта цитата настолько полна и лаконична, что не хочется портить ее своим комментарием.

Мысли автора об общенациональной ориентировке жизни, стирании границ между провинцией и столицей, общем духовном оздоровлении нации актуальны и в настоящее время. "Россия погибает от централистического бюрократизма, с одной стороны, и темного провинциализма, с другой. Децентрализация русской культуры означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности".

О святости и честности

"К.Леонтьев говорит, что русский человек может быть святым, но не может быть честным. Честность - западно-европейский идеал. Русский идеал - святость". Проблема честности актуальна в России всегда. Взять, что плохо лежит, открутить гайку с рельс для грузила, принести что-то с работы, никогда не считалось зазорным на Руси, не считалось воровством. Воровство в понимании большинства - это когда украли у тебя или близкого, а когда "ничье", значит "общее".

"Европейский буржуа наживается и обогащается с сознанием своего большого совершенства и превосходства, с верой в свои буржуазные добродетели. Русский буржуа, наживаясь и обогащаясь, всегда чувствует себя немного грешником и немного презирает буржуазные добродетели". Наглядный пример этого мы видим сейчас, когда после накопления первоначального капитала, наши "ново-русские" соотечественники с жаром кинулись спонсировать строительство, реконструкцию церквей, замаливая свои многочисленные грехи.

"Русский человек и весь русский народ должны сознать божественность человеческой чести и честности. Тогда инстинкты творческие победят инстинкты хищнические".

Об отношении русских к идеям

"И одним из самых печальных фактов нужно признать равнодушие к идеям и идейному творчеству, идейную отсталость широких слоев русской интеллигенции". Автор рассматривает проблемы отрицания мысли, свободы идейного творчества в России. Мысль отрицалась как с точки зрения религиозной, так и материалистической. Катехизисы - вот что легко и просто применялось во всех случаях. Возрождение, ренессанс, развитие творчества, все это прошло мимо России, не отразилось на ее развитии. Географически, духовно Россия нацелена на защиту Европы от Востока. Со времен татаро-монгольского ига Россия стоит на страже границ Европы.

Интеллигенция "аполитична и необщественна, она извращенными путями ищет спасения души, чистоты, быть может ищет подвига и служения миру, но лишена инстинктов государственного и общественного строительства". Интеллигенция всегда была отдалена от народа, жила в своем мирке, пытаясь не вмешиваться в происходящее. Революции, репрессии, давление власти - все это покорно сносилось большей частью интеллигенции. Да и в наше время интеллигенция и простой народ сильно удалены друг от друга. Личность продолжает быть менее значимой, чем коллектив, хотя в Европе, США и других развитых странах приоритет личности над коллективом, общностью постепенно становится доминирующим.

"Вершина человечества вступила уже в ночь нового средневековья, когда солнце должно засветиться внутри нас и привести к новому дню. Внешний свет гаснет. Крах рационализма, возрождение мистики и есть этот ночной момент". Рационализм и мистика по прошествии ста лет продолжают идти рядом в восприятии людей. Мы продолжаем верить в колдовство, шаманизм, наблюдая огромные шаги в науке к созданию искусственного интеллекта, клонированию, созданию альтернативных источников энергии. Наверное, где-то в сознании каждого человека, с древнейших времен, заложена вера в сверхъестественное, божественнное, то, что нами управляет и от нас не зависит.

Анализируя духовное состояние общества перед мировой войной, автор отмечает: " Почва разрыхлена и настало благоприятное время для идейной проповеди, от которой зависит все наше будущее. В самый трудный и ответственный час нашей истории мы находимся в состоянии идейной анархии и распутицы, в нашем духе совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной и революционной, идей правых и левых. Но в глубине русского народа есть живой дух, скрыты великие возможности. На разрыхленную почву должны пасть семена новой мысли и новой жизни. Созревание России до мировой роли предполагает ее духовное возрождение".

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

1. Психология нации

1.2.2 Динамические компоненты психологии нации

2. Особенности психологии русской нации

2.1 Особенности формирования русского национального самосознания

2.2 Психологические особенности русских

Заключение

Список используемых источников и литературы

Введение

Из всего многообразия явлений и социально-психологических проблем общности предметом наибольшего внимания исследователей-философов, социологов и психологов всегда была психология наций. Исследование национальной психологии вызывало интерес в обществе с древних времен, с тех пор как образовались сами нации с присущими им психологическими особенностями. Развитие человеческого общества сопровождалось расширением знаний об окружающем мире, накоплением сведений о близких и дальних народах. Уже в древности наряду с этнографическими наблюдениями, в основе которых лежали естественная человеческая любознательность, военные, политические и экономические интересы, предпринимались попытки теоретического обобщения этнопсихологических данных. Среди выдающихся исследователей психологии наций были Геродот (490-425 гг. до н.э.), Гиппократ (ок. 460-370 гг. до н.э.), Демокрит (ок. 460-350 гг. до н.э.). Большой вклад в разработку теории психологии наций внесли К. Гельвеций (1715-1771), Ш. Монтескье (1689-1755), Д. Юм (1711-1776), Г. Гегель (1770-1831).

Начало собственно этнической психологии как самостоятельной отрасли знания было положено М. Лацарусом (1824-1903) и Х. Штейнталем (1823-1899), идеи которых получили затем развитие в трудах В. Вундта (1832-1920), Г. Лебона (1841-1931), Г. Тарда (1843-1904), Н.К. Михайловского (1842-1904), Н.А. Бердяева (1874-1948), В.М. Бехтерева (1857-1927), Д.Н. Овсянико-Куликовского (1853-1920), Г.Г. Шпета (1879-1937) и других ученых.

Конечно, современная психология этносов значительно обогатилась по сравнению с прошлыми временами. Значительный вклад в ее развитие внесли труды отечественных ученых С.М. Арутюняна, Ю.В. Бромлея, Г.Д. Гачева, П.И. Гнатенко, В.Г. Крысько, А.А. Налчаджяна, Ю.П. Платонова, З.В. Сикевич, Г.У. Солдатовой, Т.Г. Стефаненко и других.

Актуальность курсовой работы. Сегодня интерес к основам национальной психологии продиктован насущными потребностями действительности, суровой реальностью современного мира. Процессы расширения межнациональных связей, распад целого ряда многонациональных государств, агрессивный национализм, целая череда кровопролитных этнических конфликтов, международный терроризм полностью опровергают гуманистические иллюзии о едином человечестве, грядущем стирании национальных локальных различий. Глобализация и модернизация общества, в том числе в нашей стране, отмечены этнической напряженностью. Эти процессы отражаются на психологической атмосфере общества, в том числе на состояние психологии народов России. В последнее время, наблюдается много преобразований в разных областях деятельности, которые происходят как «под копирку», по западным лекалам. Это связано с тем, что с либеральными реформами и глобализмом в нашу страну приходят ценности, культура, технологии, идеи, научная мысль, образы Западного мира. И очень часто, эти нововведения не учитывают нашу родную специфику, специфику русского народа и общества, которые формировались на протяжении всего периода нашей русской истории. В этой связи, изучение психологии русской нации особенно актуально.

В ходе этого исследования хотелось бы затронуть и некоторые проблемы, связанные непосредственно с этнической обусловленностью личности, с проблемой самоопределения индивида, живущего в обществе разнородном по своим национальным составляющим.

Психология нации имеет свою основу: язык; сознание и самосознание, в том числе национальную этничность, национальные стереотипы, национальные ценности; национальные интересы и вкусы; культуру; своих конкретных носителей. Психология нации - это неповторимое в своей индивидуальности сочетание свойств каждой конкретной нации, образующее единство и отражающее то общее, что есть у этой общности. Национальная психология состоит из следующих структурных элементов: национального темперамента, национального характера, национального склада ума, национальных традиций, национальных чувств и эмоциональных состояний. Необходимо отметить, что в реальной действительности в национальной жизнедеятельности все выделенные компоненты выступают как нерасчлененное целое, поэтому разделение национальной психологии возможно лишь в абстракции, как методический прием, необходимый для их более детального изучения.

Объектом исследования является психология русской нации.

Предметом исследования является специфика психологии русской нации.

Цель данной работы заключается в изучении такого явления как психология русской нации.

Для реализации поставленной цели необходимо решить ряд задач:

1. изучить психологическую основу наций;

2. изучить содержание психологии наций;

3. обобщить особенности формирования русского национального самосознания

4. выявить психологические особенности русской нации

Структура курсовой работы. Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

1. Психология нации

1.1 Психологическая основа нации

психология нация русский самосознание

Присущую представителям данного народа совокупность традиционных, передающихся из поколения в поколение особенностей поведения и психической деятельности принято рассматривать как психологию наций или национальную психологию. Она представляет собой одну из устойчивых основ поведения людей одной нации, даже принадлежащих к различным социальным слоям. Имплицитно имеются две составляющие данного словосочетания - «национальная» и «психология». Слово «психология» имеет два значения: житейское, бытовое и научное. В обыденном языке слово «психология» используется для характеристики психического склада личности (ее «психически окрашенной» части), особенностей того или иного человека, группы людей: «у него (у них) такая психология».

Нация - весьма неопределенное в современной науке полисемантическое понятие, применяемое для характеристики крупных социокультурных общностей индустриальной и постиндустриальной эпохи. Существует два основных подхода к пониманию нации. В историческом материализме нация - это высшая форма исторической общности, которая, кроме этнических признаков, предполагает еще экономическую, политическую (имеет собственную государственность), культурную общность. В современной европейской науке нация - это гражданская общность, включающая в себя людей разной этничности, но объединенных государством, правом, политико-правовой культурой. Нациями являются немцы, французы, американцы и т.п. .

Оригинальную концепцию основных черт и условий формирования нации предложил русско-американский социолог П.А. Сорокин. Согласно П.А. Сорокину , нация является многообразной (многофункциональной) солидарной, организованной, полузакрытой социально-культурной группой, по крайней мере, отчасти осознающей факт своего существования и развития. Эта группа состоит из индивидов, которые:

1) являются гражданами одного государства;

2) имеют общий или похожий язык и общую совокупность культурных ценностей, происходящих из общей прошлой истории этих индивидов и их предшественников;

3) занимают общую территорию, на которой живут они или жили их предки.

П.А. Сорокин подчеркивает, что сами по себе государственные, языковые, культурные и территориальные общности еще не дают нации. Только тогда, когда группа индивидов принадлежит к единому государству, связана общим языком и территорией, она действительно образует нацию .

Таким образом, нация представляет собой историческую общность людей, состоящую из национальной элиты, интеллигенции, народной массы, объединенных национально-цивилизационной идеей, духовной культурой, государственной властью, общественной формацией, образом жизни и конкурирующую с другими нациями за место в человеческом и земном пространстве. В этой связи нация выступает исторически более ранней общностью по сравнению с цивилизацией и является основой и препятствием развития последней. Важнейшим структурным элементом нации является национальная элита (духовная, политическая, экономическая), это его мозг и сознание, она управляет нацией в сложных исторических условиях.

Поясним некоторые важные признаки нации (народа). Историческая судьба включает в себя совокупность исторических событий, которые были пережиты представителями данного народа за время его существования. Монголо-татарское иго, Куликовская битва, Смута XVI века, нашествие Наполеона, Октябрьская революция, построение социализма, Великая Отечественная война и т.п. - вот те события, которые были пережиты россиянами и о которых они знают из обучения и общения со старшими.

Одним из главных признаков существования нации является историческая память, представляющая собой заветы старины, предания отцов, чувство единородства, т.е. приобщенности к духовной миссии своего рода, народа, нации, Родины. Человек, обладающий исторической памятью, осознает свое место в духовной эстафете поколений. Представитель той или иной нации может понять, кем он является, только вспомнив, кем были его предки.

Важнейшим признаком нации является самоидентификация ее членов. Так, Э. Геллнер пишет, что группа людей становится народом, если и когда члены этой группы твердо признают определенные общие права и обязанности по отношению друг к другу в силу объединяющего их членства. Именно взаимное признание такого объединения и превращает их в нацию, а не другие качества - какими бы они ни были, - которые отделяют эту группу от всех стоящих вне ее. Э. Геллнер настаивает на том, что именно сознательные, мировоззренческие стороны людей, а не объективные (территория, язык, экономика, государство, как считалось в марксизме-ленинизме) факторы превращают людей в нации.

Понятие «нация» несколько шире и сложнее понятия «этнос». «Этнос» в переводе с греческого означает «племя», «народ». Понятие это очень многозначно и многогранно. В разговорном языке оно традиционно именуется народом. В научном дискурсе ученые не пришли к общему мнению по поводу его содержания. Одни считают главным отличительным признаком этноса расовые различия, т.е. особое сочетание таких наследственных биологических признаков, как цвет кожи, черты лица и телосложение. Другие исследователи, такие как американский социолог Н. Смелзер , рассматривают этнос как социальную общность, третьи, например, Л.Н. Гумилев - как поведенческую. Существуют и другие подходы к определению этноса. Заметим, что, несмотря на разнообразие существующих точек зрения, все исследователи ведут речь примерно об одном и том же наборе признаков.

Нации могут быть гомогенными и гетерогенными. Различие между ними в том, что первые сформировались на основе одного этноса (например, польская нация), а вторые - в результате взаимодействия различных этнических групп (пример - почти все латиноамериканские нации). Поэтому для национальной общности в отличие от этнической наиболее характерными признаками являются социально-экономические (прежде всего, наличие общего рынка в рамках всей территории страны), политические (наличие определенной формы государственности, а также унификация языка и др.).

Производным от слова «нация» является термин «национальность» - определенная генетическая, социально-экономическая и культурная общность людей, социальная характеристика представителей конкретных наций. В традиционном понимании человек может принадлежать только одной нации (русский, кореец, японец и т.д.). Это позволяет выявить принадлежность человека или группы людей к определенной народности или нации (например, в переписи населения, анкетном опросе, системе паспортного учета).

Каждая нация существует за счет системы устойчивых внутренних связей и отношений составляющих ее людей. Возможность длительного существования нации обусловливается функционированием и постоянным совершенствованием основ самобытной национальной психологией, находящих выражение в национальном языке, сознании и самосознании, национальных интересах и вкусах. Проявление всех этих компонентов составляет жизнь нации.

Первоосновой любой нации является язык - объективная форма аккумуляции, сохранения и передачи человеческого опыта. Термин «язык» имеет, по крайней мере, два взаимосвязанных значения:

1) язык вообще, язык как определенная совокупность звуковых, словарных и грамматических средств выражения мыслей;

2) конкретный, так называемый национальный язык - конкретная реально существующая знаковая система, используемая в конкретной общности, в конкретное время и в конкретном пространстве. Множественность языков обратно пропорциональна количеству людей, которые на них говорят: из 1500 языков 22 принадлежат 75% человечества, а 7 языков - 50% человечества.

В мире существует около 3 тыс. языков, из них описано 2796, еще 4 тыс. языков умерло. Весь этот многообразный материал на основе генеалогической классификации сводится в родственные группы и ветви, объединенные в высшей классификационной форме - языковой семье. Язык - явление общественно-историческое, поэтому понятие семьи в применении к ним означает лишь то, что данные языки связаны между собой в процессе происхождения и исторического развития, характер которого определяется его общественной природой.

Те, которые не обнаруживают никаких генетических связей, выделены в особую группу изолированных (или самостоятельных) языков. К последним относятся баскский (Испания, Франция), андаманский (Россия), айнский (Россия, Япония), японский и корейский (в последнее время находят связи корейского с тунгусо-маньчжурскими языками). Одна из самых изученных и многочисленных языковых семей - индоевропейская, на языках которых говорят 45% населения мира. Эта семья подразделяется на 11 групп, в том числе на славянскую, которая включает три подгруппы: восточнославянскую (русские, украинцы, белорусы); западнославянскую (поляки, лужичане, чехи, словаки) и южнославянскую (словенцы, хорваты, боснийцы, сербы, черногорцы, македонцы, болгары). До сих пор время образования индоевропейской языковой семьи и место первоначального формирования входящих в нее народов не установлены точно - эти вопросы продолжают оставаться предметом дискуссий .

Национальный язык - это тот понятийно-логический аппарат, который присущ мировосприятию того или иного народа.

Структурные свойства языка:

а) словарь символов - склад элементов для создания сообщений. Например, в английском языке около 500 тыс. общеупотребительных и 500 тыс. специальных слов. Но в обычном общении используется около 5 тыс. слов. Образованный человек может знать до 15 тыс. Словарь Шекспира составляет примерно 30 тыс. слов.

б) грамматика - правила, по которым строятся предложения (образцы). Грамматики различаются по сложности. Английская относится к простым, а немецкая или русская к сложным.

в) синтаксис - правила управления словами. Русский язык синтаксически более свободен, чем английский. Возможно, это связано с отношением русских людей к порядку.

г) языки избыточны: одним словом можно выразить разные смыслы. Например, полный словарь английского языка приводит около 14 000 возможных определений к 500 наиболее употребительным словам. У такого простого слова, как round (круг, круглый) есть 79 значений.

Язык не только дифференцирован (разнообразен), но и стратифицирован по уровням. Выделяют основные формы языка: литературный, народно-разговорный, просторечие, территориальные диалекты, социальные диалекты (социолекты).

Очевидно, что представители разных наций смотрят на мир разными глазами. Дело даже не в глазах. Мы можем знать обычаи другого народа, предпочтения и табу, можем даже усвоить его верования и философию, но только изучение его языка позволило бы нам сбросить (в отношении способности описывать мир) оковы родного языка и воспринимать реальность столь же полно, как он. Различным языкам соответствуют различный опыт, и нам не остается ничего другого, кроме как изучать языки. Мы не можем выучить их все, но уже одно то, что мы знакомы с проблемой, и учитываем картину миру иноземного друга, поможет установить такой уровень взаимопонимания, какой возможен при различии национальных психологий.

Благодаря единому языку общения для всего сообщества реализуются наиболее важные информационные связи, осуществляются правосудие и государственное управление. В Советском Союзе официально провозглашалось равноправие языков всех народов, населявших огромную страну. Но формальное равноправие не означает фактического равенства. Разные языки не могут быть реально равными уже по объему выполняемых ими функций. Поэтому в многонациональном государстве непременно устанавливается - стихийно или законодательно - определенная иерархия языков. Первостепенную важность приобретает язык межнационального общения. Исторически сложилось так, что эту роль на территории Российской империи, а затем СССР играл русский язык. В новообразованных государствах ситуация коренным образом изменилось. Положение русского и русскоязычного населения почти везде становилось все более сложным. Цивилизованное решение этой проблемы видится в законодательном введении двуязычия .

Итак, общий язык закладывает фундамент для формирования единой национальной культуры и этики. А также такого тонкого психологического феномена, который в психологии называется коллективным бессознательным. Национальный язык, будучи действенным средством общения, накопления и выражения опыта членов нации, позволяет придать их культуре и всей жизни специфическое звучание и самовыражение. И, конечно же, на основе его возникают и постоянно проявляются взаимные симпатии, доверительность межличностных отношений, совместимость всех представителей нации, функционирующих в результате как единый и неделимый организм.

Взаимодействие таких признаков национальной общности, как территория, историческая память, язык и др., их суммарное влияние на ее сохранение выражаются в виде вторичного явления - национального сознания. Национальное сознание - совокупность представлений нации о своем происхождении, истории, месте в современном мире, отношениях с другими аналогичными общностями. Это часть общественного сознания (теоретического и обыденного, общественной психологии, политического, правого, морального, религиозного, философского сознания и др.), которая несет на себя черты национального своеобразия.

Национальное сознание существует на теоретическом и обыденном уровнях. Теоретический уровень национального сознания представляет собой научно оформленную, систематизированную конструкцию, состоящую из национальных идей, выработанных нацией за длительное время ее существования и определяющих стратегию ее развития.

Национальная идея - это представления, во-первых, о национальном обществе, которое в национальном сознании представляется идеалом, во-вторых, о месте этого национального общества в общемировой системе. Это системное качество нации (народа) и характеризует ее во взаимоотношениях с другими народами человечества. Такая идея ориентирует государство на определенные цели-задачи, имеющие в данных конкретно-исторических условиях определяющее значение. Национальная идея характеризует нацию как государственное целое и является ядром национального самосознания и определяющим признаком нации. Приобретая свою идею, нация поднимается на более высокую ступень самосознания, организации, сплоченности, самодеятельности и активности.

Идей, которые народы в лице своих правящих элит выбирают в качестве национальных, можно перечислить несколько:

1) сохранение себя среди других народов в демографическом, культурном, экономическом, политическом отношении;

2) государственное самоопределение в составе федерации или создание независимого национального государства с целью обустройства своей земли, сохранения и развития своей национальной культуры и цивилизационной самобытности;

3) участие вместе с другими народами в обустройстве Земли и организации жизни землян;

4) стремление к региональному или мировому господству и т.п.

Перечисленные виды национальных идей могут комбинироваться. Выбор той или иной идеи в качестве национальной зависит от численности народа, размеров его территории, экономической мощи, военного потенциала, господствующего класса, правящей элиты, проповедуемой идеологии, вождей.

Сегодня в общественном сознании россиян выявился широкий диапазон самых разных, порой взаимоисключающих идей - от ностальгии по «развитому социализму» до безоглядного стремления к «чистому капитализму», от крайнего «западничества» до современных версий евразийства. В некоторых кругах общественности звучат призывы к выдвижению национальной идеи России. Считается, что она должна быть сформулирована кратко, выразительно, понятно для народа и соответствовать мировоззрению нашего идеократического общества, привыкшего жить под сенью какой-либо вдохновляющей идеи.

Обыденный уровень национального сознания включает в себя потребности, интересы, ценностные ориентации, установки, стереотипы, чувства, настроения и традиции членов этой общности, проявляющиеся в повседневной жизни и деятельности. Все эти компоненты находятся в тесном единстве, и неразрывно связаны друг с другом. Следует отметить, что обыденное национальное сознание является главной психологической основой различного рода межнациональных трений и конфликтов, поскольку именно в нем формируются национальные предрассудки, негативные установки, нетерпимость к другим особенностям.

В целом национальному сознанию присущи следующие характеристики:

Наличие целостной этнической картины мира, представляющей собой совокупность устойчивых, связных представлений и суждений об общественном бытии, жизни и деятельности, присущих членам конкретной этнической общности;

Его «правильная» передача из поколения в поколение в процессе нормально выработанной данной этнической общностью социализации;

Детерминирование им всего целостного и многосложного восприятия жизни этнической общностью;

Его корреляция с поведенческими стереотипами, свойственными членам данного этноса;

Его соответствие социальным условиям жизни этнической общности, стадии ее общественного развития, структуре жизнеобеспечения (материальной базе), а также соотношение этнической картины мира с нормами и ценностями, доминирующими у других народов, что может выражаться как включение себя в некоторое межэтническое культурное единство или как обособление, противопоставление себя другим народам.

Национальное сознание является продуктом длительного исторического развития, а его центральным компонентом выступает национальное самосознание, под которым понимается осознание членами этноса своего группового единства и принадлежности к определенной этнической общности. Национальное самосознание может выражать интересы как отдельной группы этноса (западные и восточные буряты, северные и южные удмурты), так и нации в целом (русские, французы).

В национальном самосознании обычно выделяются три основных компонента - когнитивный, эмоционально-оценочный и поведенческий. Когнитивный компонент самосознания характеризует содержание представлений этнофора (индивида как носителя национального сознания) о себе. В него включается все, что позволяет ему, с одной стороны, чувствовать общность со своим народом, другими этническими группами, объединять себя с ними, а с другой - отличать себя от всех, осознавать себя как особую, неповторимую личность.

Эмоционально-оценочное отношение к себе проявляется в самооценке. Национальная самооценка - ценность, которой в той или иной степени значимости наделяют как свою нацию в целом, так и отдельные ее стороны. В ней сочетается оценка личностью своих возможностей и качеств, своей роли в этнической общности с оценкой значимости нации в целом среди других народов. Национальная самооценка может быть:

Заниженной, когда человек не знает возможностей и достоинств своего народа, не раскрыл свои и его потенциалы, тяготится мнимой ущербностью своих соплеменников и поэтому по возможности открещивается от них (в этом случае проявляются такие состояния человека, как униженность, подавленность, угнетенность, смирение и т.п., которые нередко трансформируются на состояние этноса в целом);

Адекватно низкой, когда человек убежден в значимости и ценности своей нации, сознает ее пока что незначительный или не до конца оцененный вклад в межэтническое сотрудничество, но не удручен этим, верит в перспективу, хотя и не выставляет напоказ эту убежденность (он вместе со своим народом принимает на себя все тяготы его реального положения);

Адекватно высокой, когда человек убежден в значимости и ценности своей нации, знает ее исторический и современный вклад в мировое содружество, гордится известными представителями своего народа, боготворит их и стремится следовать их путем (гордость, чувство национального достоинства, уважение к себе и своему этносу - вот что испытывает такой человек);

Завышенной, при которой человек по каким-то причинам пере-оценивает вес собственной нации среди других, намеренно подчеркивает ее исключительность, постоянно выпячивает ее известные и малоизвестные достоинства, неадекватно завышает значение ее представителей, при этом идентифицируя себя с ними:

Уровень самооценки предопределяет поведение человека по отношению как к своему, так и к другим этносам. Негативно сказываются крайние уровни самооценок - как заниженная, так и завышенная. Опасность первой заключается в том, что личность с заниженной национальной самооценкой ведет себя инертно, пассивно, не стремится изменить создавшееся положение и может стать безмолвным орудием в руках нечистоплотных людей. Не менее, если не более, опасна для межэтнических контактов и завышенная национальная самооценка, особенно для тех людей, кто догматически верит в ее непогрешимость. Такая оценка естественно детерминирует соответствующее поведение по отношению к другим людям. Весьма тонко, хотя и с определенной тенденциозностью, подметил это Д. Карнеги, говоря о неуемной тяге к осознанию собственной высокой значимости у людей разных национальностей: «Не считаете ли вы, что стоите выше японцев? А ведь, по правде говоря, японцы полагают, что стоят гораздо выше вас. Так, консервативно настроенный японец приходит в бешенство при виде белого человека, танцующего с японкой….» .

Результатом и итогом процесса идентификации выступает этническая идентичность. Этническая идентичность личности - это осознание себя представителем определенного этноса, переживание человеком своего тождества с одной этнической общностью и отделения от других. Необходимо разводить понятия этнической идентичности и этничности - социологической категории, относящейся к определению этнической принадлежности по ряду объективных признаков: этнической принадлежности родителей, месту рождения, языку, культуре. Если этничность - аскриптивная (приписываемая обществом) характеристика, то этническая идентичность достигается индивидом в процессе конструирования социальной реальности на основе этничности, но не сводится к ней.

В структуре этнической идентичности выделяют два основных компонента:

1. Когнитивный, который характеризует содержательное наполнение этнической идентичности и состоит из:

Этнической осведомленности - объективные знания и субъективные представления об этнической принадлежности, о своей и чужих этнических группах, их истории и традициях;

Этнического ярлыка-этнонима (самоназвания).

2. Эмоционально-оценочный, который объединяет:

Переживания человеком тождественности с этнической общностью;

Удовлетворенность собственной этнической принадлежностью и оценку ее значимости;

Желание принадлежать этнической группе;

Комплекс этнических эмоций и чувств (гордости, любви, преданности, приверженности, солидарности, обиды, стыда, вины, ущемленности, униженности и др.).

Признание единства своего происхождения с другими членами общности и отличия от других фиксируется в имени народа - этнониме. Он формируется и в процессе этногенеза, и во взаимодействии в контактах с другими народами. Этнонимы разделяются на эндоэтнонимы (эндононимы) и экзоэтнонимы (экзононимы). Эндононимы - самоназвания, т.е. то, как себя называет сам народ. Экзононим, в отличие от эндононима, это название, которое дается этносу другим этносом.

Этническая идентичность сильнее выражена у тех людей, которые живут в культурной среде, значительно отличающейся от их собственной. Важную роль играет то обстоятельство, к какой группе этнического большинства (или меньшинства) принадлежит человек. Представления об этнических группах быстрее и острее формируются у представителей этнического меньшинства, но порой в детстве представители меньшинства предпочитают не свою группу, а хотят быть в группе этнического большинства.

Выделяют три основных типа этнической идентичности: этноцентрическую, полиэтническую и трансэтническую. Этноцентрическая идентичность обозначает ориентацию личности только на одну, свою этническую общность, с которой она связывает свои ожидания, жизненные планы, установки, свою судьбу. Все свое, «наше» является самым лучшим, превосходит все остальное. Но бывают случаи, когда люди не только не считают свою культуру, нравы, обычаи самыми лучшими, но, напротив, обнаруживают нечто вроде комплекса неполноценности, благоговея перед всем чужеземным. Полиэтническая идентичность характеризуется равноценным отношением к нескольким этносам, знанием или желанием знать несколько языков, желанием одновременно пребывать в двух или нескольких культурных средах. Трансэтнизм проявляется тогда, когда личность, не причисляя себя ни к одному этносу, относит себя ко всему человечеству, выходя на надэтнический уровень представления о своем «Я» как о субъекте мирового сообщества (гражданина мира).

Под влиянием различных факторов этническая идентичность актуализируется, претерпевает определенные трансформации. Выделяют следующие виды трансформаций:

а) этническая индифферентность (равнодушие к своей этнической принадлежности, национальным ценностям, независимость от традиций своего этноса и др.);

б) гиперидентичность (национальный фанатизм, этноизоляционизм, этноэгоизм);

в) гипоидентичность (этнонигилизм - отрицание ценности этничности как таковой, связанное обычно с уничижительной оценкой статуса этноса, с которым личность связана по происхождению).

Этническая идентичность, являясь одним из важнейших составляющих социальной идентичности, тесно взаимосвязана с гражданской, конфессиональной, европейской и др. идентичностью.

Важными элементами национального самосознания являются стереотипы. Национальный стереотип - это упрощенный, схематизированный, эмоционально окрашенный и чрезвычайно устойчивый образ какой-либо национальной общности, легко распространяемый на всех ее представителей (этнический образ), а также схематизированная программа поведения, типичная для представителей какого-либо этноса.

Западные социальные психологи выделяют четыре характеристики стереотипа:

2. Единообразие - степень согласованности людей в приписывании национальной группе тех или иных характеристик.

3. Направленность - общее положительное или отрицательное восприятие объекта стереотипизирования.

4. Интенсивность - степень предубежденности по отношению к стереотипизируемой группе, выраженная в стереотипе.

Национальные стереотипы формируются на основе избирательности - сопоставления своей нации с другими. Стереотипы бывают позитивные, негативные и нейтральные; чрезмерно обобщенные и чрезмерно упрощенные; точные и приблизительные.

Стереотип поведения - система устойчивых, регулярно повторяющихся форм поведения, передаваемая из поколения в поколение через обучение и воспитание и в большей мере через условный рефлекс подражания. Первое относится к сознательным действиям - к социосфере, второе к подсознательным - к биосфере, а также к этносфере. Исторически, формирование каждого этноса всегда было связано с определенной территорией, однако в современном мире очень небольшое количество этносов проживает компактно - многие из них разбросаны по странам и континентам.

Национальные различия проявляются в том, как люди одеваются, едят, в их излюбленных позах стояния или сидения, хотя все люди на земле и одеваются, и едят и сидят. Эти различия проявляются в оформлении действий, в то время как характер действий остается универсальным (можно есть ложкой, палочками, руками и пр., но не есть вообще - нельзя). Даже попадая в дорожную аварию, представители одной национальности объясняют это объективными причинами (допустим, плохой видимостью, состоянием дороги), в то время как в отношении представителя другой национальности причина приписывается личности водителя. К стереотипным формам поведения относят обряды, обычаи, стандарты общения (этикет), технологических процессов (трудовые приемы и навыки), традиционные способы воспитания и обучения детей, игрового поведения, организации отдыха, праздников, моды, способов ухаживания, оскорбления, наказания и т.д.

Изменения национальных стереотипов происходят очень медленно и обусловлены взаимоотношением национальных и этнических групп; например, стереотип венгров изменялся несколько раз, хотя национальный характер с такой скоростью изменяться не мог.

С национальным самосознанием тесно связано явление этноцентризма. Этноцентризм определяется как свойство национального самосознания и национального сознания воспринимать и оценивать окружающий мир сквозь призму традиций и ценностей собственного этноса, который признается заведомо лучше всех остальных. Крайней формой этноцентризма является вера в биологическое и культурное превосходство членов собственной этнической группы над другими группами, но даже в самых мягких формах этноцентризм проявляется как тенденция оценивать все другие этносы с позиций интересов своего собственного.

Являясь одним из механизмов сплочения этноса, этноцентризм зачастую целенаправленно стимулируется и эксплуатируется идеологическими и политическими структурами в целях быстрой и эффективной этнополитической мобилизации и консолидации. Этноцентризм может иметь как позитивные последствия, выступая основой патриотизма, так и негативные, приводя к национализму и шовинизму. Национализм - идеология, социальная практика и политика, в основе которых лежит идея превосходства одних, «высших» наций над другими, «низшими», «неполноценными». Для национализма характерна проповедь исключительности и превосходства, пренебрежительное отношение к другим нациям и народностям.

Особую роль в жизни нации играют ее национальные интересы, под которыми понимается обобщенное выражение насущных потребностей большинства членов конкретного этноса, связанных с обеспечением его существования и развития. Они являются результатом осмысления истории, действительного положения вещей и перспективной цели развития нации. К долговременным национальным интересам относятся: сохранение или восстановление территориальной целостности регионов проживания этноса, сохранение или достижение им национальной независимости, обеспечение его оптимальной численности, сохранение национального языка и культуры и т.п.

Национальные интересы - основа патриотизма, канализированных эмоций, таких как исторический оптимизм, вера в будущее и пр. Национальные интересы являются одной из мощных движущих сил поведения и деятельности как самого этноса, так и его членов - отдельных личностей. Поэтому любые попытки ущемления национальных интересов воспринимаются как покушение на жизненные устои соответствующей этнической общности и чреваты обострением межэтнических отношений. Попытка ущемить интересы нации всегда рассматривается ее членами как покушение на их свободу и жизненные права. Обладая развитым национальным сознанием, представители различных этнических общностей стремятся к единству, не поступаются своими национальными интересами, защищая их всеми возможными средствами, не только политическими, но и правовыми, а также вооруженным путем.

Национальные интересы русского народа, например, всегда выражались в стремлении его представителей жить в мире с другими нациями, желании оказывать им помощь и поддержку и, таким образом, сохранять атмосферу дружбы и взаимопомощи в многонациональном российском обществе, обеспечивая тем самым его сплоченность.

В основе национальных интересов лежат ценности нации. В самом широком смысле под ценностями обычно понимают явления действительности (факты идеального и материального мира), имеющие то или иное значение для обществ, его групп или отдельных людей. Они появились в истории человеческого рода как некие духовные опоры, помогающие человеку упорядочить действительность и внести в ее осмысление оценочные моменты. Ценности выявляются в связи между субъектом, познающим и преобразующим мир, и объектом, на который направлено воздействие субъекта.

В условиях глобализации остро встает вопрос о соотношении общечеловеческих и национальных ценностей. В ряде документов и деклараций крупнейших международных организаций (ООН, ЮНЕСКО) отмечается первостепенное значение общечеловеческих ценностей и утверждается, что именно они должны составлять духовную основу современного общества, выходить за социальные, конфессиональные и национальные рамки. Эти утверждения порой встречают ироническое или даже явно негативное отношение. Тем не менее, общечеловеческие ценности, несомненно, существуют. Например, среди общих для русских и европейцев общечеловеческих ценностей можно назвать следующие : 1) уважение к интеллекту, к науке, образованию и просвещению; 2) любовь к родине, патриотизм; 3) склонность гордиться историей своей страны, ее культурой и великими деятелями; 4) естественное желание быть счастливым; 5) преобладание традиций, консерватизм; 6) жажда справедливости; 7) темперамент и чувствительность; 8) чувство юмора; 9) артистизм, вкус, склонность к художественному творчеству; 10) общительность, любовь к беседе.

Национальные ценности выступают в роли социальных и психологических регуляторов поведения людей одной этнической принадлежности. Различные этносы могут отдавать предпочтение разным ценностям: например, в одной общности ценится героизм на поле боя, а жизнь рассматривается как война, в другой на первый план выступает смирение, отказ от радостей жизни, т.е. аскетизм. При этом такие ценности являются если не всеобщими, то очень распространенными, характерными для данной нации.

Специфику национальным интересам придают национальные вкусы, представляющие собой исторически сложившееся своеобразие в понимании, оценках и отношении к значимым ценностям, явлениям жизни, хорошему и плохому у большинства представителей той или иной этнической общности. Национальные вкусы проявляются в поведении, бытовой культуре, образе жизни, домашнем убранстве, одежде, в отношениях между людьми, в искусстве, литературе, живописи, танцах и музыке представителей конкретных этносов.

Психология нации представляет собой сложное структурное образование. Она включает в себя статические (системообразующие, консервативные, долговременные) и динамические (мобильные, кратковременные) компоненты.

1.2.1 Статистические компоненты психологии нации

Основными элементами статического компонента национальной психологии являются психологический склад (в узком смысле слова), национальный склад ума и традиции. В психологический склад обычно включают в качестве компонентов национальный темперамент и характер. Понятие «национальный темперамент» заимствовано из общей психологии. В ней темперамент определяют как постоянные и устойчивые природные свойства личности, определяющие динамику психической деятельности независимо от ее содержания. В качестве свойств темперамента выделяют : 1) экстраверсию и интроверсию; 2) сензитивность; 3) темп протекания реакций; 4) пластичность и ригидность; 5) реактивность и активность. Экстраверсия - интроверсия определяет, от чего преимущественно зависят реакции и деятельность человека - от внешних впечатлений, возникающих в данный момент (экстраверт), или от внутренних образов человека, связанных с прошлым и будущим (интроверт). К экстравертам относят сангвиника и холерика, к интровертам - флегматика и меланхолика. Сензитивность характеризует наименьшую силу внешнего воздействия, необходимую для возникновения той или иной психической реакции, и скорость ее развития. Человек, которому свойственна сензитивность тонко чувствует чужое настроение, умеет считаться с ним, знает, как утешить и поддержать другого человека. Высокая сензитивность при отсутствии невротических реакций делает человека спокойным. Такой человек чуток, внимателен, но не потерпит некорректного поведения и спокойно ответит, либо откажется от общения. От природы самые сензитивные меланхолики.

Темп протекания реакций характеризует скорость протекания психических процессов и реакции (быстрота ума, темп речи, динамика жестов). Темп протекания реакций повышен у холериков, сангвиников и хорошо отдохнувших меланхоликов и понижен у флегматиков и уставших меланхоликов. Реактивность - степень непроизвольности реакций на внешние и внутренние воздействия и раздражения (критическое замечание, обидное слово, резкий тон, внешнее воздействие). Это автоматизированные реакции защиты и ориентировки. Высокая реактивность у холерика и сангвиника, низкая - у флегматика. Активность - характеризует выраженность энергетического потенциала личности, с которым человек преодолевает препятствия и добивается цели. Активность выражается в настойчивости, целенаправленности, сосредоточения внимания и является основным качеством темперамента, которое способствует достижению цели. Наиболее высока активность у флегматика, хотя в силу низкой реактивности он включается в работу медленнее. Флегматик высокоактивен, ему не грозит переутомление. У холерика высокая активность сочетается с реактивностью. Сангвиники достаточно активны, но если деятельность однообразна, они могут потерять к ней интерес. Меланхолики характеризуются низкой активностью.

Темперамент накладывает свой отпечаток на деловое общение: общительность, или коммуникабельность, у людей с разным типом темперамента разная. Наиболее выражены коммуникативные способности у сангвиников, которые легко и быстро устанавливают психологический контакт с партнерами по общению, поддерживают активный диалог с ними.

Флегматики, по сравнению с сангвиниками, не столь легко устанавливают контакт с людьми, но они способы длительно поддерживать устойчивые деловые отношения с партнерами, хотя, конечно, круг их общения менее широк, чем у сангвиников.

Меланхолики испытывают специфические трудности в общении, которые связаны с внутренним страхом перед новыми ситуациями и новыми людьми. В процессе делового общения меланхолики часто теряются и смущаются, требуется психологическая поддержка со стороны других.

Психологически сложным в общении является холерик: и ему сложно общаться и с ним сложно общаться. Установлению хорошего и долговременного психологического контакта холерику препятствует его вспыльчивость и несдержанность. Холерик постоянно стремится к лидерству в межличностных отношениях, что вызывает противодействие со стороны других партнеров.

Национальный темперамент определяется генетическим фактором, преобладающим в данной стране типом высшей нервной деятельности. Его своеобразие объясняется влиянием физико-климатической среды, образа жизни, рода занятий этнофоров, специфической этнической культурой. Отсюда и наглядные различия в эмоциональных реакциях на жизненные ситуации, явления привычной и непривычной среды. В научно-популярной литературе, как правило, выделяют «южный» (субтропический) темперамент южных народов и «холодный» темперамент северных народов. Принято считать, например, что жители средней полосы России по темпераменту - сангвиники, представители кавказских народов - холерики. Однако это не исключает наличия среди этих людей других темпераментов.

Особенности темперамента нередко маскируются и преобразуются системами связей, выработанными под влиянием жизни, воспитания и самовоспитания, т.е. характером - индивидуальным сочетанием устойчивых психологических особенностей человека, обуславливающих типичный для данной личности способ поведения и эмоционального реагирования в определенных жизненных ситуациях и обстоятельствах.

В структуру характера входят такие взаимосвязанные существенные компоненты, которые являются общими для всех людей. Структура и содержание характера каждого человека определяются:

а) динамикой воли (от того, насколько способен человек осуществить свои цели, т.е. слаба или сильна его воля);

б) спецификой проявления эмоций человека и эмоционального фона (например, конфликтного), который сопровождает те или иные его поступки;

в) интеллектуальными особенностями человека;

г) взаимосвязью всех этих компонентов (для структуры характера важно то, насколько они слиты воедино, гармоничны между собой или же, наоборот, находятся в конфликте, противоречат друг другу.

Характер человека определяется его отношением к миру, другим людям, к делу и самому себе. Отношения же связаны с убеждениями и мировоззрением. Убеждение - определенное психическое состояние, для которого характерна генетическая нерасчлененность интеллектуально-рационального, чувственно-эмоционального и волевого компонентов. Это чувственное переживание знания как ценностно-значимого, достоверного, наполненного энергией воли.

В убеждениях содержится то, чему люди в действительности привержены, чем руководствуются в повседневной деятельности, что воплощают в образцах и моделях поведения. При изменении убеждений в корне меняется весь комплекс личностных ориентаций в окружающем мире. Эволюция убеждений относится, прежде всего, к их содержательной стороне. В них все больше проступают черты мировоззрения личности, которое составляет стержень характера.

Практически всеми учеными признается, что характер может быть разложен на некие элементы (черты, свойства, качества и т.п.). Каков конкретный перечень этих элементов, способ их организации, другие проблемы структуры? Различные теории дают разноречивые ответы на эти вопросы. Ученые более едины в общих требованиях к структуре черт, чем в описании исчерпывающих структур, которых очень немного на сегодня в науке. Так, Н.Д. Левитов предложил одну из наиболее полных классификаций черт характера. Под чертами он понимает сложные индивидуальные показательные для человека особенности. Главным при изучении черт является выделение среди них ведущих. Все черты он делит на две группы: черты направленности и волевые черты. К чертам, связанным с содержанием и предметом направленности, относятся вопросы мировоззрения и культуры, отношение к науке и искусству, отношение к себе и другим людям, отношение к труду, направленность на несуществующие цели. К чертам, связанным с психологической природой направленности, Н.Д. Левитов относит осмысленность, рассудочность; эмоциональные черты; волевую устремленность, энтузиазм. К чертам, связанным с силой направленности, относятся глубина, устойчивость и гибкость.

Н.Д. Левитов считает, что тип характера - это конкретное выражение в индивидуальном характере общих черт. Поскольку характер человека - это всегда продукт общества, в котором отражаются многообразные типические черты: профессиональные, возрастные, национальные.

Интегральной характеристикой представителя нации является национальный характер - исторически сложившая совокупность устойчивых психологических черт представителей той или иной этнической общности, определяющих привычную манеру их поведения и типичный образ действий и проявляющихся в их отношении к социально-бытовой среде, к окружающему миру, к труду, к своей и другим нациям.

В понятие «национальный характер» входят лишь те черты характера, которые свойственны большинству представителей этноса, возникшие в результате общих для них коммуникаций, переживаний, образа жизни.

Национальный характер может быть описан по таким параметрам, как консерватизм, религиозность, оптимизм, пессимизм, деловитость, практичность, аккуратность, пунктуальность, обязательность, предприимчивость, пассивность, неорганизованность. Например, представители некоторых этнических групп выглядят, по мнению россиян, следующим образом : англичанин: чопорный, спокойный, рассудительный, критичный, умный; немец: практичный, организованный, трудолюбивый, пунктуальный, результативный; русский: откровенный, щедрый, бесшабашный, добрый, непрактичный, доверчивый, миролюбивый; грузин: себялюбивый, импульсивный, боевитый, агрессивный; татарин: гордый, самоуверенный, сметливый, трудолюбивый, хитрый, вспыльчивый.

В основе характера лежит установка - неосознаваемая предрасположенность человека определенным образом воспринимать и оценивать те или иные ситуации, людей и неосознаваемая готовность действовать определенным, заранее сформированным образом, без учета конкретной ситуации, т.е. установка - это готовность к определенной деятельности.

В социологии имеется понятие «социального характера», который включает в себя социально определенные элементы характера личности, прежде всего потребности, интересы, убеждения, т.е. те элементы характера, которые ориентируют личность в социальной среде. В этой связи выделяют «рыночный характер» , традиционный характер (ориентированный на традиции общества), индивидуалистический характер (ориентированный на себя), коллективистский характер (ориентированный на других) и т.п.

В последнее время понятие «национальный характер» все реже используется в научной литературе, ему на смену для обозначения психологических особенностей этнических общностей приходят понятия «менталитет» и «ментальность». Категория «менталитет» ведет свое происхождение от прилагательного mentalis, появившегося в ХIV веке и обозначавшего в средневековой схоластике принадлежность разуму, рассудку, уму. В науку пришествие термина произошло из разговорного языка постепенно. Его начали использовать этнология, психология, антропология.

Менталитет - это обобщенно социально-психологическое свойство субъекта (народа, нации, народности, социальной группы, человека), сложившееся в результате исторически длительного и достаточно устойчивого воздействия естественно-географических, этнических, социально-политических и культурных условий проживания на субъект менталитета, возникающее на основе органической связи прошлого с настоящим.

Подобные документы

Основные отличительные признаки, характеризующие то или иное человеческое сообщество как единую нацию. Пути формирования единой нации в многоэтническом государстве. Структура и психологическая характеристика нации, ее основные системообразующие элементы.

реферат , добавлен 13.04.2009


Национальный менталитет как предмет социально-психологического исследования и компонент психического склада нации. Соотношение понятий "менталитет" и "ментальность". Специфика проявления элементов национального менталитета через ценностные ориентации.

дипломная работа , добавлен 24.03.2013


Этапы формирования личности как сознательного субъекта. Формирование взаимоотношения индивидов с окружающими людьми. Понятие Я в психологии, характеристика и функция самосознания в становлении личности. Задачи и роль психологии в человеческой жизни.

контрольная работа , добавлен 17.06.2012


Личность и ее характеристики. Темперамент как свойство личности. Ментальность как этнопсихологической признак нации. Особенности кросс-культурных исследований личности. Культурные различия в самооценке. Особенности этнопсихологических черт личности.

курсовая работа , добавлен 09.08.2016


Факторы формирования национальной психологии русского народа, особенности национального менталитета. Проблема национального эгоизма. Борьба народа за выживание в невероятно трудных условиях. Система ценностей русского человека. Национальный эгоизм.

реферат , добавлен 06.11.2012


презентация , добавлен 25.06.2013


Особенности этикета США. Быт, традиции США. Основные правила поведения в стране. Законы США. Особенности американской нации. Характерные черты типичного американца. Особенности ведения переговоров. Индивидуальность и права человека. Доверие в Америке.

реферат , добавлен 19.12.2014


Борьба против методологических принципов в зарубежной психологии. Антисенсуалистические тенденции как проблема мышления. Кризис психологии, проявившийся в период формирования ее поведенческого направления. Содержание русской рефлексологии В.М. Бехтерева.

реферат , добавлен 04.11.2013


Значение изучения истории психологии. Анализ предпосылок формирования концепций, особенности их развития. Основы материалистической русской психологии, вклад наиболее выдающихся ученых. Сущность главных проблем, их решение и используемые методы.

реферат , добавлен 21.02.2011


Осознание себя как индивида в определенной этнической группе. Подростковый возраст как ключевой момент формирования национального самосознания. Исследование национального самосознания белорусской молодежи. Основные компоненты национального самосознания.