Золотой фонд мировой классики - Гамлет, принц датский (пер. Б. Пастернака). Читать книгу «Гамлет, принц датский» онлайн полностью — Уильям Шекспир — MyBook Шекспир гамлет читать онлайн полностью

Едва ли еще чье-нибудь творчество оказало такое могу­чее влияние на развитие литературы и культуры разных стран и народов, как творчество Шекспира.

Едва ли найдется в мировой литературе писатель, о ко­тором написано и сказано больше, чем о Шекспире.

Таков настоящий гений. Он неисчерпаем. Каждое поко­ление стремилось сказать о нем свое слово. Каждое поко­ление хотело понять его глубже, чем предыдущее. В этом стремлении наше поколение далеко не первое и далеко не последнее. Это познание будет продолжаться до тех пор, пока существует литература.

Из всего необозримого богатства, созданного Шекспиром, внимание больше всего всегда привлекал «Гамлет» . В том, что было написано об этой трагедии, больше всего было сказано об ее главном герое. А все, что за четыреста лет было сказано о датском принце, так или иначе, рано или поздно сходилось и концентрировалось вокруг его знамени­того монолога.

Почему из всех монологов Гамлета (а их около 20) имен­но этот стал настолько знаменит, что явился центром прило­жения сил многих переводчиков Шекспира, их экзаменом на мастерство и превратился в своего рода “a must to know” , став достоянием даже тех, кто никогда не знал или не понимал Шекспира? Потому что, во-первых, этот монолог, как это бывает с лучшими оперными ариями, является абсолют­но законченным и совершенным в своем роде маленьким про­изведением, написанным гениальною рукой и могущим существовать само по себе и восхищать проникших его бездонный смысл. Во-вторых, потому, - и это делает его действительно вершиной творчества Шекспира, шпилем, венчающим архитектурный ансамбль его трагедии, - что это монолог центральный и с точки зрения композиции, и с точки зрения сути образа, и, главное, с точки зрения смысла всей трагедии в целом. Это - квинтэссенция «Гам­лета» как трагедии, Гамлета как образа, и, наконец, всего Шекспира как драматического гения.

Что такое этот монолог в немногих словах? Это вечная проблема борьбы добра со злом в ее преломлении в душе чуткой и возвышенной, тоскующей по утраченным идеалам, созданной любить, но вынужденной ненавидеть, раздвоен­ной и одинокой, мучимой непониманием и грубой беспощад­ностью текущей вкруг нее жизни. По словам Н. Россова, одного из первых критиков переводов «Гамлета», этот моно­лог - «внутреннее состояние мыслящей и сомневающейся (одно с другим почти не раздельно) части человечества».

Гамлеты и их проблемы существовали, видимо, во все времена, и поэтому неудивительно, что каждая новая эпо­ха, новое поколение по-своему читали шекспировского ге­роя. Поэтому так различны, так непохожи при всем внешнем сходстве переводы «Гамлета» на русский язык. Центральный монолог, естественно, не является исключением. История переводов «Гамлета» в России - едва ли не самая богатая переводческая история зарубежных произведений. Введен­ный на русскую сцену еще в 1748 году в переделке А. Сума­рокова «Гамлет» переводился более 30 раз, а центральный монолог трагедии, став пробным камнем мастерства, с бур­ным развитием русской переводческой школы, превзошел по количеству переводов как аналогичные фрагменты дру­гих классических произведений, так и самого «Гамлета» в целом.

При всех превратностях, пережитых этой трагедией в России (я имею в виду беспощадные переделки XVIII и начала XIX веков), именно этому монологу удалось хоть и в самых разных вариантах, пройти без существенного искажения смысла почти через все переводы, переделки и адаптации. Даже Сумароков при всей псевдо-классиче­ской нелепости его «обработки» обошелся с этим моно­логом с несвойственной ему в отношении Шекспира осторож­ностью. С течением же времени, по мере того, как Шекспир в трудной борьбе со всяческими условностями завоевывал уважение и восхищение всех народов, стремление исказить оригинал перерастало в стремление сохранить его, а пос­леднее - в благоговение перед каждой шекспировской стро­кой, которое подчас влекло за собой фанатический буква­лизм, вредивший самой литературной форме перевода.

История переводов монолога Гамлета

Мы рассмотрим здесь лишь наиболее значительные пере­воды монолога Гамлета , взятые как фрагменты из перево­дов всей трагедии в целом, в попытке проследить историю перевода этого монолога с начала XIX века вплоть до пос­лереволюционных переводов, которые заслуживают от­дельного анализа.

Вот основные вехи этой истории : М. Вронченко (1828 г.), Н. Полевой (1837 г.), А. Кронеберг (1844 г.), М. Загуляев (1861 г.), А. Соколовский (1883 г.), П. Гнедич (1891 г.), Д. Аверкиев (1895 г.), К. Р. (Романов) (1899 г.). Их мы и рассмотрим.

To be, or not to be: that is the question:

Whether ’tis nobler in the mind to suffer

The slings and arrows of outrageous fortune,

Or to take arms against a sea of troubles,

And by opposing end them? To die: to sleep;

No more; and by a sleep to say we end

The heart-ache and the thousand natural shocks

That flesh is heir to, ’tis a consummation

Devoutly to be wish’d. To die, to sleep;

To sleep: perchance to dream: ay, there’s the rub;

For in that sleep of death what dreams may come

When we have shuffled off this mortal coil,

Must give us pause: there’s the respect

That makes calamity of so long life;

For who would bear the whips and scorns of time,

The oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,

The pangs of despised love, the law’s delay,

The insolence of office and the spurns

That patient merit of the unworthy takes,

When he himself might his quietus make

With a bare bodkin? who would fardels bear,

To grunt and sweat under a weary life,

But that the dread of something after death,

The undiscover’d country from whose bourn

No traveller returns, puzzles the will

And makes us rather bear those ills we have

Than fly to others that we know not of?

Thus conscience does make cowards of us all;

And thus the native hue of resolution

Is sicklied o’er with the pale cast of thought,

And enterprises of great pith and moment

With this regard their currents turn awry,

And lose the name of action.

Первым, кто задался целью воссоздать «Гамлета» на русском языке, «так, как написал бы его по-русски сам автор», был Михаил Павлович Вронченко , военный геоде­зист, генерал-майор и . Он поло­жил начало настоящим переводам с английского, став пер­вым из тех, кто вдохновением и кропотливым трудом соз­давал русского Шекспира.

Перевод “Гамлета” М. Вронченко (1828 г.)

В 1828 г. он опубликовал перевод «Гамлета» , который по точности и верности букве и духу оригинала в течение десятилетий оставался соперником лучших переводов тра­гедии. Это тем более поразительно, что его «Гамлет» по­явился всего 18 лет спустя после чудовищной переделки С. Висковатова, сделанной по французскому переводу; создан в то время, когда русская литература еще только- только’ просыпалась от летаргического сна классицизма с его условностями и канонами, с его враждебностью к вульгарному и «непросвещенному» Шекспиру.

Вот как выглядел монолог Гамлета в этом первом рус­ском переводе трагедии:

Быть иль не быть - таков вопрос; что лучше,

Удары стрел враждующей фортуны

Или возстать противу моря бедствий

И их окончить? Умереть - уснуть -

Не боле; сном всегдашним прекратить

Все скорби сердца, тысячи мучений,

Наследье праха - вот конец достойный

Желаний жарких! Умереть - уснуть!

Уснуть? - Но сновиденья? - Вот препона:

Какие будут в смертном сне мечты,

Когда мятежную мы свергнем бренность,

О том помыслить должно. Вот источник

Столь долгой жизни бедствий и печалей!

И кто б снес бич и поношенье света,

Обиды гордых, притесненья сильных,

Законов слабость, знатных своевольство,

Осмеянной Любови муки, злое

Презренных душ презрение к заслугам Когда кинжала лишь один удар -

И он свободен? Кто в ярме ходил бы,

Стенал под игом жизни и томился,

Когда бы страх грядущего по смерти, -

Неведомой страны, из коей нет

Сюда возврата, - не тревожил воли,

Не заставлял скорей сносить зло жизни,

Чем убегать от ней к бедам безвестным?

Так робкими творит всегда нас совесть,

Так яркий в нас решимости румянец

Под тению тускнеет размышленья,

И замыслов отважные порывы,

От сей препоны уклоняя бег свой,

Имен деяний не стяжают…

Не правда ли, на первый взгляд, перевод этот прекрасен и почти не оставляет желать лучшего. Настолько целен, точен и архаично поэтичен этот монолог. Кажется, что это о нем сказаны слова Белинского, относящиеся к другому переводу М. Вронченко - к переводу «Макбета» (1837 г.): «Несмотря на видимую жесткость языка в иных местах, от этого перевода веет духом Шекспира , и когда вы читаете его, вас объемлют идеи и образы царя мировых поэтов». Правда, тот же Белинский писал позднее, что и бездарный перевод не убьет до конца произведения великого, которое вопреки нему и через него все равно захватит читателя или зрителя. Но в данном случае перевод служит не барьером, а языковым фильтром, переливающим английскую поэзию в русские стихи. Помимо всего прочего, этот перевод был первым!

Это не означает, что он свободен от недостатков. Но нужно отметить, что большинство из них лежит в области языка, формы, а не неправильного толкования оригинала, причем часть из них сегодня умножена временем.

Что мы видим при подробном анализе?

Конечно, с расцветом русской литературы и развитием русского языка этот перевод не мог долго оставаться впол­не современным: такие слова и выражения, как «враждую­щая фортуна», «противу», «препона», «любови муки», «под тению», «сей», «деяния» очень скоро, буквально в течение десяти лет, сделали его архаичным. Но общая верность духу и некоторые особенно счастливо найденные выра­жения долго оставались объектом подражания.

Везде ли перевод безусловно верен? Разумеется, нет. Это была бы слишком непосильная задача для первого перевода такого (!) произведения. «Вот конец достойный желаний жарких» - это перевод желаемого, а не действи­тельного. У Шекспира нет этих слов. Стоящие в английском тексте слова означают, что смерть, вечный сон, который окончит страданья души и тела - это желанный конец, исход, успокоение. Вронченковский же Гамлет как бы иро­низирует над смертью, говоря, что она - достойный конец желаний жарких, и таким образом совершенно искажается его мысль о смерти. Правда, эту же фразу Вронченко мож­но прочесть и по-другому: «конец, достойный желаний жарких», то есть «конец, достойный того, чтобы его хотеть». Такая интерпретация возвращает словам Гамлета смысл оригинала, но тогда очевидно, что выражение Вронченко неудачно. В любом, даже в лучшем случае, оно двусмыс­ленно.

Затем, не совсем верно толкуется слово “dreams” . Гам­лет говорит о сновиденьях смертного сна, а не о мечтах. «Мятежная бренность» - сочинение переводчика. “Mor­tal coil” -смертная оболочка, тело, о которых так часто говорит Гамлет, противопоставляя их духу, душе. Смысл этих слов: «когда мы избавимся от телесной, смертной обо­лочки духа, освободив его». Мятеж здесь совершенно ни при чем, и как всякое излишество, нарушает целостность картины.

Далее. ‘‘The law’s delay” - это, конечно, не «слабость законов», а по удачному выражению одного из поздних переводчиков, - «медлительность законов». Словам “he himself might his quietus make with a bare bodkin” не впол­не соответствует перевод «кинжала лишь один удар - и он свободен». Речь идет не о свободе, а об успокоении, избав­лении от «скорби сердца», «тысячи мучений», от «долгой жизни бедствий и печалей».

В строках «Когда бы страх … неведомой страны, из коей нет сюда возврата» пропущен образ путника, столь яркий для того времени пилигримов и путешественников.

“Puzzles the will.” Это особенно важные слова. Они заключают и разряжают весь этот длинный и напряженный смысловой период, начавшийся со слов “Who would bear…” , означая, что именно в страх «грядущего по смерти» упи­рается воля человека, увидевшего спасительный выход в смерти. Страх сковывает волю, а не «тревожит» ее; в этом весь смысл трагических сомнений Гамлета; соответст­вующее слово перевода должно быть также сильно и кульминационно - с него начинается новый период, как волна откатывающийся от этой преграды смущенной страхом во­ли; ниже Гамлет развертывает эту мысль. Недостаточно точно передан и смысл слов «… не заставлял скорей сносить те беды, которые мы имеем, чем бежать к другим, еще неиз­вестным». У Вронченко: «не заставлял скорей сносить зло жизни, чем убежать от ней (sic!) к бедам безвестным». Это нюанс, но и он представляется важным в таком монологе.

На этом, пожалуй, кончаются неточности в передаче смысла. Может возникнуть сомнение относительно верности перевода слова “conscience” как «совесть», но такого рода требования мы не считаем себя вправе предъявлять к перво­му переводу. (Тем более, что достоинств, причем весьма кон­кретных, этому переводу не занимать: «скорби сердца» , «притесненье сильных», «знатных своевольство», «презренных душ презрение к заслугам», «яркий в нас решимости румя­нец» и другие найденные Вронченко выражения принадле­жат к лучшим находкам русских переводов этого монолога). — Гораздо больше в переводе Вронченко недостатков сти­левого порядка, формального выражения. «Тысячи муче­ний/Наследье праха» - в лучшем случае пустозвучно. Гамлет опять-таки имеет в виду мучения, связанные с бренной плотью, с земным существованием, которое в них повинно; не забудем, что Гамлет ищет причину страданий и избавление от них - в себе, весь его вопрос - бороться ли против моря бедствий внешней жизни или покончить с ними, умертвив их воспринимающую, неотторжимую от них и потому виновную(!) в их невыносимости плоть, земную жизнь, их первоисточник. Гамлет-философ не знает, искать ли начало несчастий в жизни, кипящей вокруг него, или же в том, что воспринимает их,- то есть в своих чувствах, восприятии, плоти - flesh! - которая как бы наследует их от жизни. Это очень трудное место. Вот как переводят его через сто с лишним лет: «… Тысячу природных мук / На­следье плоти» (М. Лозинский), «… тысячи лишений, / При­сущих телу» (Б. Пастернак): можно сказать, что им удается наиболее близко подойти к смыслу подлинника.

Нельзя признать удачным и выражение «О том помыслить должно» . Не говоря уже о слове «помыслить» как таковом, все оно невыразительно растянуто по сравнению с резким “must give us pause” Шекспира. Поздние переводчики вооб­ще толковали эти слова в ином смысле: «Вот в чем труд­ность» М. Лозинского, может быть, вольнее по букве, но точнее и ближе по духу оригинальной мысли. «Обиды гор­дых» - тоже не совсем удачно. Чьи обиды? И кому? Выра­жение Вронченко двусмысленно. Дословный перевод: ос­корбления гордеца (ср. «насмешка гордеца» Лозинского).

И наконец, последняя, заключительная строка. Извест­но, какой эмоциональной силой отличаются все концовки Шекспира - как всего произведения в целом, так и отдель­ных актов, сцен и монологов. Последние слова Гамлета- это растущий по ритму и напряженности период из шести стихов. Вслушайтесь в силу и естественность слов “and lose the name of action” . Слова Вронченко «имен деяний не стя­жают» архаичны. Тем не менее по выразительности они с успехом соперничают с последующими переводами.

Таковы во многом спорные достоинства и недостатки первого русского перевода. В целом же, за ним, безусловно, нельзя не признать той верности духу и слову Шекспира, которую отмечали, но не всегда могли оценить по достоин­ству еще современники Вронченко и за которую так по-раз­ному боролись последующие переводчики «Гамлета».

Перевод “Гамлета” Н. Полевого (1837 г.)

В 1837 г. был опубликован новый перевод «Гамлета» - Н. Полевого , и трагедия была впервые поставлена на рус­ской сцене. С этого времени начинается театральная исто­рия «Гамлета» в России - бурная история. Театр долгое время — не мог воспринять Шекспира без изменений «сог­ласно требованиям сцены», хотя и Шекспир как будто бы писал для театра. Первые представления «Гамлета» с Моча­ловым в главной роли прекрасно описаны Белинским, ко­торый дал и развернутую критику перевода Полевого. Не вдаваясь в подробности «обработки» Полевым Шекспира, мы рассмотрим монолог Гамлета, который по своей счаст­ливой судьбе почти не пострадал при пересадке на рус­скую сцену.

Вот текст, который читал Мочалов:

Быть иль не быть - вот в чем вопрос!

(Заметим, что первый стих монолога в той форме, в ка­кой он сохранился по сей день, был написан Полевым.)

Что доблестнее для души: сносить

Удары оскорбительной судьбы,

Или вооружиться против моря зол

И победив его, исчерпать разом?

Умереть - уснуть, не больше, и окончить сном

Страданья сердца, тысячи мучений -

Наследство тела: как не пожелать

Такого окончанья!..

Умереть, уснуть…

Уснуть - быть может грезить?

Вот и затрудненье…

Да, в этом смертном сне какие сновиденья

Нам будут, когда буря жизни пролетит?

Вот остановка, вот для чего хотим мы

Влачиться лучше в долгой жизни -

И кто бы перенес обиды, злобу света,

Тиранов гордость, сильных оскорбленья,

Любви отвергнутой тоску, тщету законов,

Судей бесстыдство и презренье это

Заслуги терпеливой за деянья чести,

Когда покоем подарить нас может

Один удар!

И кто понес бы иго

С проклятием, слезами тяжкой жизни?

Но страх: что будет там? там,

В той безвестной стороне, откуда

Нет пришлецов… Трепещет воля

И тяжко заставляет нас страдать,

Но не бежать к тому, что так безвестно…

Ужасное сознанье робкой думы

И яркий цвет могучего решенья

Бледнеет перед мраком размышленья,

И смелость быстрого порыва гибнет,

И мысль не переходит в дело…

Блестящий монолог! В самом деле, можно сказать, что этот перевод еще более театрален, чем текст Шекспира. Во всяком случае он гораздо более легок, гладок и изящен, чем верный, поэтичный, но тяжеловатый перевод Вронченко. Именно эти качества и обеспечили переводу Полевого такой невиданный дотоле успех на сцене. Но как уже в то время глубоко подмечал Белинский, внимательно следивший за ро­стом влияния Шекспира на русскую литературу, успех пере­вода Полевого объяснялся самими его недостатками. Дело в том, что Полевой не считал Шекспира безусловно великим поэтом , говоря, что и у него есть «пятки, не омоченные в Стиксе», коль скоро его пьесы заставляют зрителей зевать. Исходя из этой, в общем,верной посылки, он делал вывод, что Шекспира нужно приспособить к среднему уровню тогдаш­ней публики вместо того, чтобы заниматься неблагодарной еще в то время пропагандой искусства Шекспира и обучением зрителя сначала по книгам воспринимать настоящего Шекс­пира, как того требовал Белинский. Публика того времени еще не доросла до Шекспира (нельзя сказать, что она впол­не доросла до него, и сейчас), и Полевой объективно, знал он это или не знал, приноравливал старомодного поэта к «современным» запросам. В монологе Гамлета это как раз, как мы уже говорили, заметно меньше всего, но тем не менее и на нем сказался общий подход. Обратите внимание, за счет чего дается Полевому этот блеск, эта легкость, это изящество:

«Что доблестнее для души?» - Гамлет думает не столь­ко о доблести, сколько о благородстве. «Оскорбительная судьба» - оригинально, но вряд ли вполне по-русски. Да и не так выразительно, как у Шекспира.

Затем идет довольно удачный перевод шести строк: «море зол», «страданья сердца», «наследство тела»(!). «Вот и затрудненье» - современнее, чем у Вронченко, но само по себе все-таки неудачно.

Вторая половина монолога сильнее испытала на себе Полевого. «Когда буря жизни проле­тит» - красивый, но вольный перевод. «Вот остановка» - тоже. «Вот для чего хотим мы / Влачиться лучше в долгой жизни» - пересказ, а не перевод. У Шекспира: вот, что превращает долгую жизнь в мучение, заставляет так долго терпеть страдание. «Обиды, злобу света» - неточно. Унич­тожен сохраненный у Вронченко образ («бич»). Вообще сло­ва «злоба света» пристали скорее обществу времен Полево­го, а не Гамлета. «Тиранов гордость» - и неудачно, и не­верно. Гамлет говорит не о гордости тиранов (как будто гордость - самое злое качество тиранов!), а об оскорбле­ниях надменных, то есть сильных мира сего. Правда, потом идет «сильных оскорбленья», но это перевод уже слов “th’ oppressor’s wrong” . Следующая строка очень удачна, хотя «тщета законов» - переводческая вольность. «Судей бес­стыдство» - очень хорошо, но «презренье это заслуги тер­пеливой …» и т. д. -и неудобочитаемо, и неточно (ср. у Вронченко). Следующие строки очень хороши, хотя и не везде точны (например, «слезы» вместо «пота». Полевой «облагораживает» Гамлета). Обратите внимание, как Поле­вой заменяет для большей театральности синтаксическую связь Шекспира - эмоциональной после слов «С про­клятием, слезами тяжкой жизни», где у Полевого - игро­вая пауза. То же и после слов «откуда / Нет пришлецов». Кстати, это неудачные слова, так как пришлецы-то есть (дух отца Гамлета), а нет возврата путешественникам, ушедшим в «неведомую страну». «Трепещет воля» - лучше, чем у Вронченко, но все равно недостаточно сильно.

Следующие две строки совсем уже далеки от текста Шекспира. Совершенно отсутствует, тонкая игра Гамлета на слове “ills” , и пропадает лежащий в ней смысл (ср. у Б. Пастернака: «мириться лучше со знакомым злом, чем бег­ством к незнакомому стремиться»). «Ужасное сознанье робкой думы» - очень красиво, но почти лишено того четкого смысла, который передает фраза Шекспира. Красивость («самый страшный враг красоты») вытесняет простоту и из последующих строк (ср. у Вронченко: «Так яркий в нас решимости румянец…»). Последние же три стиха вообще сокращены с ущербом для экспрессивности заключитель­ных строк Шекспира.

Вообще весь перевод Полевого являет яркий пример затушевывания классика современностью. Вероятно, пере­водчик считал, что при таком переводе зрители перестанут зевать. Современный ему уровень восприятия подтвердил его правоту.

Но время не стояло на месте. Условности отмирали. На их месте возникали другие.

Историческая заслуга Полевого заключалась в том, что он дал своим переводом мощный толчок ко все более упорным попыткам примирить Шекспира и современность, Шекспира и театр. Задача в то время была неимоверно сложной. Чем ближе к оригиналу, тем меньше шансов иметь успех у широкой публики. И наоборот. Переводы Вронченко и Полевого представляли собой два пути, два метода.

Перевод “Гамлета” А. Кронберга (1844)

А. Кронеберг, создавший в 1844 г. новый перевод «Гамлета», выбрал первый из них. Вот как выглядел моно­лог Гамлета в его переводе:

Быть иль не быть? Вот в чем вопрос!

Что благороднее? Сносить ли гром и стрелы

Враждующей судьбы, или восстать

На море бед и кончить их борьбою?

Окончить жизнь,- уснуть,-

Не более!- И знать, что этот сон

Окончит грусть и тысячи ударов,

Удел живых…

Такой конец достоин Желаний жарких!

Умереть - уснуть…

Уснуть! -

Но если сон виденья посетят?..,

Что за мечты на смертный сон слетят,

Когда стряхнем мы суету земную?

Вот,’что дальнейший заграждает путь,

Вот отчего беда так долговечна!

Кто снес бы бич и посмеянье века,

Бессилье прав, тиранов прйтесненье,

Обиды гордого, забытую любовь,

Презренных душ презрение к заслугам,

Когда бы мог нас подарить покоем

Один удар?

Кто нес бы бремя жизни,

Кто гнулся бы под тяжестью трудов?

И только страх чего-то после смерти,-

Страна безвестная, откуда путник

Не возвращался к нам, - смущает волю

И мы скорей снесем земное горе,

Чем убежим к безвестности за гробом.

Так всех нас совесть обращает в трусов,

Так блекнет в нас румянец сильной воли,

Когда начнем мы размышлять; слабеет

Живой полет отважных предприятий

И робкий путь склоняет, прочь от цели …

Не нужен подробный анализ, чтобы увидеть, что это новая ступень в переводе монолога. Можно спорить лишь об отдельных его местах.

По-прежнему, камнем преткновения остается “outra­geous fortune” . «Гром … враждующей судьбы» - не самое удачное выражение. Зато следующий стих прекрасен.

«Окончить жизнь» - оригинальная, но вряд ли верная амплификация. Кронеберг, видимо, хочет подчеркнуть, что это не естественная смерть.

«Окончит грусть». “Heart-ache” - не грусть, да и вряд ли состояние Гамлета определяется этим словом. Зато — «удел живых» - очень верно по смыслу, хоть и неточно.

Следующая строка, как мы видим, заимствована у Вронченко, причем, ввиду прежних замечаний,- это не самое удачное заимствование . Этот стих двусмыслен. Не­удачно заимствовано и слово «мечты».

Перевод «когда стряхнем мы суету земную» можно счи­тать удачным, несмотря на некоторую буквальность. «Вот отчего беда так долговечна» - хорошо, сжато, но, может быть, не вполне понятно. (У Шекспира яснее: вот, что дела­ет жизнь страданий столь долгой).

Затем идет период, когда Гамлет говорит о самих злах окружающей его жизни . Здесь представляется, что для верного воссоздания образа принца необходимо сохранить именно ту картину, которую рисует он. «Бич и посмеянье века» - прекрасно, «бессилье прав» - выдумано, хоть и удачно, «тиранов притесненье» - точно и хорошо, «обиды гордого» - опять-таки, чьи обиды? «Забытая любовь» - сжато, но далеко не так выразительно, как у Шекспира. Стих: «Презренных душ презрение к заслугам» взят у Вронченко, точно так же, как последующий - у Полевого.

Следующие два стиха удачно пересказывают мысль Гамлета.

Строка «И только страх …» - самая точная и самая лучшая из трех переводов, равно как и две следующие; но вот опять знакомый нам камень преткновения: «смущает волю», «Тревожит», «трепещет»» «смущает». Может быть, «смущает» и самое удачное слово, но все равно, оно кажет­ся недостаточно выразительным. В следующих двух строках не передано, во-первых, важное слово “ makes ”-застав­ляет, а во-вторых, все та же не поддающаяся пока переводу словесная игра … “ ills we have …”. “ Conscience ” все еще переводится как «совесть».

Строки: «Так блекнет в нас … когда начнем мы размыш­лять» едва ли не лучшие из всех переводов, хотя шекспи­ровский образ сохранен не полностью.

Заключительные же строки монолога кажутся нам опять-таки слабыми по сравнению с необыкновенно выразитель­ными словами Шекспира.

Интересно отметить, что в свое время перевод Кронеберга именно в силу его достоинств имел так же мало успеха у широкой публики, как и перевод Вронченко - в свое.

Перевод “Гамлета” М. Загуляева (1861 г.)

Следующий перевод «Гамлета» был создан в 1861 г. М. Загуляевым, который в попытке решить проблему при­мирения Шекспира с театром и современностью стремился создать перевод одновременно «верный и удобочитаемый». Эти две цели долго еще оставались несовместимыми. «Я решил, - , - переводить каждое сло­во, обращаясь с ним, как с святыней, завещанной нам вели­ким гением». Мы не станем приводить весь монолог цели­ком, а рассмотрим только характерные его черты.

“…Должна ли Великая душа сносить удары рока..?”

Это, конечно, неверно. Гамлет говорит не о «великой» душе. Он говорит о любом человеке вообще.

“…покончить навсегда

С страданьями души и с тысячью болезней,

Природой привитых к немощной плоти нашей…”

Это, как мы видим, совершенно оригинальная интерпре­тация. Действительно, что такое “natural shocks” ? Нужно ли толковать эти слова в философском смысле’, как это делали до Загуляева? Или же, действительно, Гамлет имеет в виду обыкновенные человеческие болезни, в которых виновата немощность нашей плоти?

“Tis a consomation… ’’ опять переводится по Кронебергу и Вронченко.

“Ay, there’s the rub” -«Да, вот-помеха!» (Ср. у Врон­ченко и Полевого). “Must give us pause” - «Тут есть о чем подумать!» Удачно переведен стих “There’s the respect…” «Эта мысль / И делает столь долгой жизнь несчастных».

После этого у Загуляева вопреки его «решению» идет хоть и очень хороший, но всего лишь пересказ моно­лога “а la Полевой”:

И кто бы в самом деле захотел

Сносить со стоном иго тяжкой жизни

Когда б не страх того, что будет там, за гробом.

(Перестановка. Эти строки должны были бы идти позд­нее, после картины «зол».)

Кто б захотел сносить судьбы все бичеванья

И все обиды света, поруганье

Тирана, оскорбленья гордеца,

Отверженной любви безмолвное (?) страданье,

Законов медленность и дерзость наглеца,

Который облечен судьбой всесильной властью,

Презрение невеж к познаньям и уму (??),

Когда довольно острого кинжала,

Чтоб успокоиться навек?..

В перевод последующих строк Загуляев привносит ма­ло нового. Оригинальны (хотя малоудачны и не вполне верны) лишь заключительные стихи:

Да, малодушными нас делает сомненье (!?)…

Так бледный свой оттенок размышленье

Кладет на яркий цвет уж твердого решенья,

И мысли лишь одной достаточно, чтоб вдруг

Остановить важнейших дел теченье…

Перевод “Гамлета” А. Соколовского (1883 г.)

Другой переводчик «Гамлета» - А. Л. Соколовский (1883 г.) тоже пытался решить все ту же проблему, отдавая, однако, предпочтение духу, «впечатлению» перед буквой оригинала , стремясь «взрастить живой цветок из семян подлинника». Вот что у него получилось:

Жить иль не жить - вот в чем вопрос. Честнее ль (?)

Безропотно сносить удары стрел Враждебной нам (!) судьбы, иль кончить разом

С безбрежным морем радостей и бед,

Восстав на все? Окончить жизнь - уснуть.

(Вряд ли Гамлет наивно думал, что «восстав на все», он кончит беды «разом». «Окончить жизнь - уснуть» - взя­то у А. Кронеберга.)

Не более! - Когда ж при этом вспомнить,

Что с этим сном навеки отлетят

И сердца боль, и горькие обиды (??) -

Наследье нашей плоти, - то не в праве ль

Мы все желать подобного конца?..

(При чем здесь «право»? Гамлет говорит, что это желан­ный конец.)

…Вот остановка!

Какого рода сны тревожить будут

Нас в смертном сне, когда мы совлечем

С себя покрышку плоти?

(Вряд ли это удачно)

Вот, что может

Связать решимость в нас, заставя вечно

Терпеть и зло и бедственную жизнь!..

Кто стал бы в самом деле выносить

Безропотно обиды, притесненья,

Ряд (?) горьких мук обманутой (?) любви,

Стыд бедности (??), неправду власти (??), чванство

И гордость знатных родом - словом все,

Что суждено достоинству терпеть От низости - когда бы каждый (!) мог Найти покой при помощи удара Короткого ножа?

В этом отрывке пропущены “the whips and scorns of time” , “the law’s delay”, “the insolence of office” ; на их месте - беды, придуманные Соколовским. Что касается «короткого ножа», то Соколовский был первым, кто пра­вильно толковал слово “bodkin”-«шило». Как отмечал М. М. Морозов, оно не случайно у Гамлета. Именно шило, нож, а не кинжал, то есть орудие, доступное каждому.

…Когда бы страх пред тою непонятной,

Неведомой страной, откуда нет И не было возврата, не держал

В оковах нашей воли (!!!) и не делал

Того, что мы скорей сносить готовы

Позор (?) и зло, в которых родились,

Чем ринуться в погоню за безвестным?

(Новая попытка передать слово “ills”; опять-таки нель­зя сказать, что она удачна.)

Всех трусами нас сделала боязнь!

(??Почему боязнь? Это бессмысленно.)

Решимости роскошный (?) цвет бледнеет Под гнетом (?) размышленья. Наши все

Прекраснейшие (?) замыслы, встречаясь

С ужасной этой мыслью, отступают,

Теряя имя дел…

Стремясь «взрастить живой цветок», Соколовский отсту­пает перед оригиналом , заменяя перевод пересказом, отчего перевод только теряет. Тем не менее, он первый дает вер­ный перевод слов “puzzles the will” хорошо передает по-рус­ски “outrageous fortune” и “bare bodum” . Но на этом, кажет­ся, и кончаются удачные находки перевода Соколов­ского; остальные достоинства - это достоинства пере­сказа.

Перевод “Гамлета” П. Гнедича

После А. Соколовского за перевод,Гамлета“ взялся такой большой мастер как П. П. Гнедич. Несмотря на столь плодотворный труд выдающихся русских переводчи­ков , так упорно стремившихся ко все более совершенному переводу трагедии, театр неизменно отдавал предпочтение пересказу Полевого, который неоднократно переиздавался. Недостатки его всеми осознавались, но замены ему не на­ходили. Гнедич решил еще раз попытаться приспособить Шекспира к сцене, не нарушая, так сказать, этики перево­да. Подобная попытка была обречена; еще не пришло то время, когда театр осознал, что это он должен приспосаб­ливаться к Шекспиру, а не Шекспир - к нему. Гнедич очень долго , переделывая и улучшая его, но название оставалось неизменным: «Гамлет, принц Датский… С сокращениями согласно требованиям сцены».

Вот монолог принца в переводе П. П. Гнедича:

Быть или не быть? вот в чем вопрос!

Что благороднее: сносить удары Неистовой (!) судьбы, - иль против моря Невзгод вооружиться, в бой вступить

И все покончить разом…

(Как и А. Соколовский, Гнедич полагал, что Гамлет покончит с морем зла «одним ударом». Если бы это было так легко, Гамлет вряд ли бы колебался!)

…Умереть…

Уснуть - не больше, - и сознать - что сном Мы заглушим все эти муки сердца,

Которые в наследство бедной плоти достались (!!)

О, да, это столь желанный

Конец!.. Да, умереть - уснуть… Уснуть?

Жить в мире грез, быть может? - вот преграда!(!!)

Какие грезы в этом мертвом сне

Пред духом бестелесным реять будут? -

(Пересказ!)

Вот в чем препятствие! - и вот причина,

Что скорби долговечны на земле…

А то кому снести бы поношенье,

Насмешки ближних (?), дерзкие обиды

Тиранов, наглость пошлых гордецов,

Мучения отвергнутой любви (!),

Медлительность законов (!), своевольство

Властей (!)… пинки, которые дают

Страдальцам заслуженным негодяи, -

Когда бы можно было вековечный

Покой и мир найти - одним ударом

Простого шила! (!) Кто бы на земле

Нес этот жизни груз, изнемогая

Под тяжким гнетом, - если б страх невольный

Чего-то после смерти, та страна

Безвестная, откуда никогда

Никто (?) не возвращался, - не смущал

Решенья нашего… О, мы скорее

Перенесем все скорби тех мучений,

Что возле нас, чем бросив все, навстречу

Пойдем другим, неведомым бедам…

И эта мысль нас в трусов обращает,

Могучая решимость остывает

При размышленьи и деянья наши

Становятся ничтожеством…

Это, безусловно, один из лучших переводов . Настолько верно и поэтично передано состояние принца в целом, так много в нем удачно переведенных мест. Лишь некоторые недостатки составляют исключение.

Гнедич обходит такие подводные камни, как “mortal coil” или “calamity of so long life” , обесцвечивая эти об­разы. Он считает, что трудный поэтический образ вредит восприятию текста со сцены.

«Насмешки ближних» - пожалуй, единственное невер­ное выражение в блестяще переданной в общем картине зол, о которых говорит Гамлет. Общее впечатление портит выражение «страдальцам заслуженным».

Опять упущен образ «путника», хотя Гнедичу ничего не стоило передать его.

«… не смущал / Решений нашего…» - трижды верно по смыслу, но все же Гамлет говорит о воле; это слово тоже хотелось бы видеть сохраненным. «Скорби мучений» - то­же не лучшее выражение; зато оригинально и, в общем, верно (если не считать неудачного слова «пойдем»-“fly” (!) передается, наконец-то, смысл слов “those ills we have…” .

Вслед за А. Соколовским Гнедич переводит “conscience” - «эта мысль». Это и верно, и неверно. То, что он отказывает­ся, наконец, от неточного слова «совесть», - это шаг впе­ред. Но Гамлет в данном случае говорит не об этой мысли, а о мысли, о мышлении, о раздумье вообще, философски - это ключ к его трагедии. И уж совсем обескураживающ конец: пропущен образ здорового румянца решимости,

блекнущего в облаке размышлений. Таковы были во вре­мена Гнедича «требования сцены». И совсем уже не звучат выпотрошенные Гнедичем простые и гениально выразитель­ные последние слова монолога.

П. Гнедич дал, наконец, русскому театру перевод, ко­торого он так долго ждал, чтобы заменить переделку Поле­вого. Все увидели, что примирение между Шекспиром и современным театром возможно.

Перевод “Гамлета” Д. Аверкиева (1895)

Д. В. Аверкиев попытался в 1895 г. сблизить их еще теснее. Он сознавал обе задачи, стоявшие перед ним. Тем не менее, буквальность взяла верх над живостью и естественностью. Непримиримое, ка­жется, противоречие!

Жизнь или смерть - таков вопрос.

Что благородней для души: сносить ли

И пращу, и стрелу (??) судьбы свирепой,

Иль, встав с оружьем против моря зол,

Борьбой покончить с ними? (!) - Умереть, -

Уснуть, - не больше … И подумать только (I)

Что сном окончатся и скорби сердца,

И тысячи страданий прирожденных,

Наследье плоти!..

Вот исход, достойный

Благоговейного желанья!… Умереть, -

Уснуть … Уснуть!… Быть может, видеть сны.

Вот в чем препятствие. Что мы, избавясь

От этих преходящих бед, (?!) увидим

В том мертвом сне, - не может не заставить

Остановиться нас.

По этой-то причине

Мы терпим бедствие столь долгой жизни, -

(Этот отрывок, как нам кажется, показывает, чего можно достичь, усваивая то положительное, что было сделано предшественниками, и подавляя стремление к оригиналь­ности).

Кто снес бы бичеванье и насмешки Людской толпы, презренье к бедняку (?)

Неправду притеснителя, томленье (?)

Отверженной любви, бессилье (?) права,

Нахальство власть имущих и пинки,

Что терпеливая заслуга сносит От недостойного (!!), когда он (?) может Покончить с жизнью счеты (?)

Простым стилетом (?) … Кто бы стал таскать

Все эти ноши и потеть, и охать

Под тягостною жизнью (!), если б страх

Чего-то после смерти, той страны Неведомой, из-за границ которой

Не возвращаются, - не путал (?) воли,

Уча (?), что лучше нам сносить земные беды,

Чем броситься к другим, нам неизвестным (!).

Так в трусов обращает нас сознанье (!),

Так и решимости природный диет

От бледного оттенка мысли тускнет

И оттого-то также предприятья

Великие по силе и значенью,

Сбиваясь в сторону в своем теченьи,

Не переходят в дело…

Так был сделан новый вклад в совершенствование пере­вода этого удивительного по своей глубине монолога. Образ Гамлета приобретал все новые, скрытые дотоле черты.

Перевод “Гамлета” К. Романова (1899 г.)

Перевод трагедии, сделанный в 1899 г. К. Романовым, известным поэтом и переводчиком, - символичен. Это был последний перевод XIX века. Это был перевод новый и вместе с тем традиционный, в том смысле, что он гармонич­но впитал в себя почти все лучшее, что было сделано за 70 лет после М. Вронченко. Это был первый перевод «стих в стих», сопровожденный английским текстом «en regard» и двухтомным комментарием к трагедии, вобравшим в себя все, что европейская наука знала о «Гамлете». Современни­ки очень высоко оценили «точность», «тонкость» и замеча­тельную добросовестность перевода К. Р.

Вот как выглядел монолог Гамлета в этом последнем переводе XIX века, переводе, созданном в результате упорного труда талантливых переводчиков пяти поколе­ний:

Быть иль не быть? Вот в чем вопрос! Что выше:

Сносить в душе с терпением удары

Пращей и стрел (!) судьбы жестокой (!) или

Вооружившись против моря бедствий,

Борьбой покончить с ними? (!) Умереть - уснуть, -

Не более; и знать, что этим сном покончишь

С сердечной мукою и с тысячью терзаний,

Которым плоть обречена (!) - о, вот исход

Многожеланный! Умереть, - уснуть; -

Уснуть! и видеть сны, быть может? Вот оно! (?)

Какие сны в дремоте смертной снятся,

Лишь тленную стряхнем мы оболочку (!), - вот что

Удерживает нас (!). И этот довод (?)

Причина долговечного страданья.

Кто бы стал терпеть насмешки и обиды,

Гнет притеснителей, кичливость гордецов,

Любви отвергнутой терзание, законов

Медлительность, властей бесстыдство и презренье

Ничтожества к заслуге терпеливой, (!)

Когда бы сам все счеты мог покончить

Каким-нибудь ножом. Кто б нес такое бремя,

Стеная, весь в поту под тяготою жизни (!)

Когда бы страх чего-то после смерти,

В неведомой стране, откуда ни единый

Не возвращался путник (!) воли не смущал,

Внушая нам скорей испытанные беды

Сносить, чем к неизвестности бежать? И вот

Как совесть делает из всех нас трусов;

Вот как решимости природный цвет

Под краской (?) мысли чахнет и бледнеет,

И начинанья важности великой,

От этих дум теченье изменив,

Теряют и названье дел…

Разве это не настоящий Гамлет?

Разве этот перевод не мог бы с успехом звучать с сегод­няшней сцены? Да, настоящий. Да, мог бы.

Разве нужны были новые переводы? Новый век сказал: да, нужны.

Таковы основные вехи истории монолога Гамлета в пере­даче крупнейших переводчиков шекспировской трагедии в XIX веке. Своим кропотливым трудом и талантом они создали русского Гамлета, проникнув в глубины шекспи­ровских мыслей и образов и позволив переводчикам следу­ющего века пойти еще дальше по пути к совершенному пе­реводу и создать своего, нового, современного Гамлета, увиденного и понятого иным поколением. Поэты и перевод­чики нового века не остановились на том, что уже было сделано. Время требовало нового восприятия глубочайшей из всех существовавших трагедий. И XX век дал новые переводы «Гамлета» . Н. Россов (1907 г.), А. Радлова (1937), М. Лозинский (1938) и Б. Пастернак (1940) создали, насле­дуя накопленный опыт и богатство, своих, оригинальных героев. Не всегда это было заслугой. Иногда они стреми­лись перевести по-своему то, что и без того уже было пере­ведено хорошо, вместо того, чтобы, сохраняя достигнутое, улучшать еще несовершенное. Именно поэтому идеального, совершенного перевода так и не было создано. Но возника­ют два вопроса: возможен ли он? и нужен ли он?

Источник

Тетради переводчика, выпуск 6. «Монолог Гамлета «Быть иль не быть». Русские переводы 19 века» (А. Дранов)

Гамлет, принц датский (пер. Б. Пастернака)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Клавдий , король датский. Гамлет , сын прежнего и племянник нынешнего короля. Полоний , главный королевский советник. Горацио , друг Гамлета. Лаэрт , сын Полония. Вольтиманд,Корнелий – придворные. Розенкранц, Гильденстерн – бывшие университетские товарищи Гамлета. Озрик . Дворянин . Священник . Марцелл, Бернардо – офицеры Франциско , солдат. Рейнальдо , приближенный Полония. Актеры . Два могильщика . Призрак отца Гамлета . Фортинбрас , принц норвежский. Капитан . Английские послы . Гертруда , королева датская, мать Гамлета. Офелия , дочь Полония. Лорды , леди , офицеры , солдаты , матросы , вестовые , свитские . Место действия – Эльсинор.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Эльсинор. Площадка перед замком. Полночь. Франциско на своем посту. Часы бьют двенадцать. К нему подходит Бернардо . Бернардо Кто здесь? Франциско Нет, сам ты кто, сначала отвечай. Бернардо Да здравствует король! Франциско Бернардо? Бернардо Он. Франциско Вы позаботились прийти в свой час. Бернардо Двенадцать бьет; поди поспи, Франциско. Франциско Спасибо, что сменили: я озяб, И на сердце тоска. Бернардо Как в карауле? Франциско Все, как мышь, притихло. Бернардо Ну, доброй ночи. А встретятся Гораций и Марцелл, Подсменные мои, – поторопите. Франциско Послушать, не они ли. – Кто идет? Входят Горацио и Марцелл . Горацио Друзья страны. Марцелл И слуги короля. Франциско Прощайте. Марцелл До свиданья, старина. Кто вас сменил? Франциско Бернардо на посту. Прощайте. Уходит. Марцелл Эй! Бернардо! Бернардо Вот так так! Гораций здесь! Горацио Да, в некотором роде. Бернардо Гораций, здравствуй; здравствуй, друг Марцелл Марцелл Ну как, являлась нынче эта странность? Бернардо Пока не видел. Марцелл Горацио считает это все Игрой воображенья и не верит В наш призрак, дважды виденный подряд. Вот я и предложил ему побыть На страже с нами нынешнею ночью И, если дух покажется опять, Проверить это и заговорить с ним. Горацио Да, так он вам и явится! Бернардо Присядем, И разрешите штурмовать ваш слух, Столь укрепленный против нас, рассказом О виденном. Горацио Извольте, я сажусь. Послушаем, что скажет нам Бернардо. Бернардо Минувшей ночью, Когда звезда, что западней Полярной, Перенесла лучи в ту часть небес, Где и сейчас сияет, я с Марцеллом, Лишь било час… Входит Призрак Марцелл Молчи! Замри! Гляди, вот он опять. Бернардо Осанкой – вылитый король покойный. Марцелл Ты сведущ – обратись к нему, Гораций. Бернардо Ну что, напоминает короля? Горацио Да как еще! Я в страхе и смятенье! Бернардо Он ждет вопроса. Марцелл Спрашивай, Гораций. Горацио Кто ты, без права в этот час ночной Принявший вид, каким блистал, бывало, Похороненный Дании монарх? Я небом заклинаю, отвечай мне! Марцелл Он оскорбился. Бернардо И уходит прочь. Горацио Стой! Отвечай! Ответь! Я заклинаю! Призрак уходит Марцелл Ушел и говорить не пожелал. Бернардо Ну что, Гораций? Полно трепетать. Одна ли тут игра воображенья? Как ваше мненье? Горацио Богом поклянусь: Я б не признал, когда б не очевидность! Марцелл А с королем как схож! Горацио Как ты с собой. И в тех же латах, как в бою с норвежцем, И так же хмур, как в незабвенный день, Когда при ссоре с выборными Польши Он из саней их вывалил на лед. Невероятно! Марцелл В такой же час таким же важным шагом Прошел вчера он дважды мимо нас. Горацио Подробностей разгадки я не знаю, Но в общем, вероятно, это знак Грозящих государству потрясений. Марцелл Постойте. Сядем. Кто мне объяснит, К чему такая строгость караулов, Стесняющая граждан по ночам? Чем вызвана отливка медных пушек, И ввоз оружья из-за рубежа, И корабельных плотников вербовка, Усердных в будни и в воскресный день? Что кроется за этою горячкой, Потребовавшей ночь в подмогу дню? Кто объяснит мне это? Горацио Постараюсь. По крайней мере слух таков. Король, Чей образ только что предстал пред нами, Как вам известно, вызван был на бой Властителем норвежцев Фортинбрасом. В бою осилил храбрый Гамлет наш, Таким и слывший в просвещенном мире. Противник пал. Имелся договор, Скрепленный с соблюденьем правил чести, Что вместе с жизнью должен Фортинбрас Оставить победителю и земли, В обмен на что и с нашей стороны Пошли в залог обширные владенья, И ими завладел бы Фортинбрас, Возьми он верх. По тем же основаньям Его земля по названной статье Вся Гамлету досталась. Дальше вот что. Его наследник, младший Фортинбрас, В избытке прирожденного задора Набрал по всей Норвегии отряд За хлеб готовых в бой головорезов. Приготовлений видимая цель, Как это подтверждают донесенья, - Насильственно, с оружием в руках, Отбить отцом утраченные земли. Вот тут-то, полагаю, и лежит Важнейшая причина наших сборов, Источник беспокойства и предлог К сумятице и сутолоке в крае. Бернардо Я думаю, что так оно и есть. Не зря обходит в латах караулы Зловещий призрак, схожий с королем, Который был и есть тех войн виновник. Горацио Он как сучок в глазу души моей! В года расцвета Рима, в дни побед, Пред тем как властный Юлий пал, могилы Стояли без жильцов, а мертвецы На улицах невнятицу мололи. В огне комет кровавилась роса, На солнце пятна появлялись; месяц, На чьем влиянье зиждет власть Нептун, Был болен тьмой, как в светопреставленье, Такую же толпу дурных примет, Как бы бегущих впереди событья, Подобно наспех высланным гонцам, Земля и небо вместе посылают В широты наши нашим землякам. Призрак возвращается Но тише! Вот ой вновь! Остановлю Любой ценой. Ни с места, наважденье! О, если только речь тебе дана, Откройся мне! Быть может, надо милость сотворить Тебе за упокой и нам во благо, Откройся мне! Быть может, ты проник в судьбу страны И отвратить ее еще не поздно, Откройся! Быть может, ты при жизни закопал Сокровище, неправдой нажитое, - Вас, духов, манят клады, говорят, - Откройся! Стой! Откройся мне! Поет петух. Марцелл, Держи его! Марцелл Ударить алебардой? Горацио Бей, если увернется. Бернардо Вот он! Горацио Вот! Призрак уходит. Марцелл Ушел! Мы раздражаем царственную тень Открытым проявлением насилья. Ведь призрак, словно пар, неуязвим, И с ним бороться глупо и бесцельно. Бернардо Он отозвался б, но запел петух. Горацио И тут он вздрогнул, точно провинился И отвечать боится. Я слыхал, Петух, трубач зари, своею глоткой Пронзительною будит ото сна Дневного бога. При его сигнале, Где б ни блуждал скиталец-дух: в огне, На воздухе, на суше или в море, Он вмиг спешит домой. И только что Мы этому имели подтвержденье. Марцелл Он стал тускнеть при пенье петуха. Поверье есть, что каждый год, зимою, Пред праздником Христова рождества, Ночь напролет поет дневная птица. Тогда, по слухам, духи не шалят, Все тихо ночью, не вредят планеты И пропадают чары ведьм и фей, Так благодатно и священно время. Горацио Слыхал и я, и тоже частью верю. Но вот и утро в розовом плаще Росу пригорков топчет на востоке. Пора снимать дозор. И мой совет: Поставим принца Гамлета в известность О виденном. Ручаюсь жизнью, дух, Немой при нас, прервет пред ним молчанье. Ну как, друзья, по-вашему? Сказать, Как долг любви и преданность внушают? Марцелл По-моему, сказать. Да и к тому ж Я знаю, где найти его сегодня. Уходят. Русская школа художественного перевода начала складываться в начале девятнадцатого столетия под влиянием уже существовавшей к тому моменту немецкой школы. Однако литературных произведений делались и до этого. Правда, принцип для современного читателя был несколько непривычен. Переводчик брал основную сюжетную линию и просто пересказывал содержание. Характерные для оригинала детали заменялись на более понятные русскому читателю, а то и вовсе исчезали. Именно этими особенностями отличается Сумарокова, который до появления варианта Гнедича считался лучшим.

«Гамлет» в переложении Сумарокова интересен и современному читателю, но необходимо учитывать, что язык восемнадцатого столетия имеет некоторые отличия от современного, поэтому читать его не всегда легко.

«Гамлет» Гнедича

Н.И. Гнедич переводил «Гамлета» в ту эпоху, когда русская переводческая школа уже активно формировалась. Он следовал принципу, что настоящий не только передает смысл и сюжетные линии, но в максимальной степени использует художественные особенности оригинала. Пьеса в переводе Гнедича не раз ставилась в театрах, этот вариант «Гамлета» и по сей день. Переводчик хорошо знал среду, в которой происходит действие, и достаточно точно передавал ее особенности.

«Гамлет» Лозинского

Вариант шекспировской , предложенный М.Л. Лозинским, сейчас считается классикой русского художественного перевода. Михаил Леонидович обладал недюжинным поэтическим даром, прекрасно владел русским языком. Кроме того, он отличался въедливостью и дотошностью, всегда проявлял большое внимание к деталям. Его перевод хорош и с литературной, и с исторической точки зрения. Это наиболее точный вариант из существующих.

«Гамлет» Пастернака

Не прошел мимо гениального шекспировского творения и великий русский поэт Б.Л. Пастернак.

Лозинский сделал свой вариант раньше Пастернака. Тем не менее Борису Леонидовичу издательство предложило эту работу, и он согласился, извинившись перед Лозинским.

Перевод Пастернака отличается прекрасным русским языком, немалыми поэтическими достоинствами, однако у него есть и серьезные недостатки. Борис Леонидович порой пренебрегал важными деталями. Поэтому его перевод хорош с литературной точки зрения, но не очень достоверен с точки зрения исторической.

Современный вариант

Автор наиболее интересного современного варианта – Анатолий Агроскин. Его «Гамлет» выполнен по чужому подстрочнику (все предыдущие значимые работы делались непосредственно с оригинала). Но этот вариант отличается грамотным языком и вниманием к историческим реалиям. Он, конечно, по своим достоинствам уступает варианту Пастернака или Лозинского, но зато у переводчика получилась отличная пьеса, которая идеально подходит для современного театра.

Мучающийся от проблемы выбора между честью и долгом Гамлет вот уже 500 лет заставляет задуматься читателей и любителей театра над смыслом жизни, человеческого предназначения и несовершенством общества. Бессмертное произведение «Трагическая история о Гамлете, принце датском» считается одной из знаменитых трагедий в мире. Эта история – не просто убийство на высшем уровне, случившееся в Датском королевстве. Ценность образа юного принца заключается в чувствах, которые принуждают читателя переживать.

История создания

В бытность Уильяма Шекспира произведения для постановок в театрах создавали на основе существующих пьес. «Гамлет» не стал исключением – еще в 7 веке датский летописец Саксон Грамматик записал легенду о принце Гамлете, входящую в свод скандинавских саг. По ее мотивам современник и соотечественник английского драматурга (предполагают, что это был Томас Кид) сложил пьесу, которая ставилась в театрах, но не сохранилась до наших дней. В те времена ходила шутка о «куче Гамлетов, рассыпающих пригоршнями трагические монологи».

В период 1600-1601 годов Шекспир просто переделал литературное произведение. От скандинавского первоисточника работа великого поэта отличается утонченностью художественной канвы и смысла: автор сместил акцент с внешней борьбы на духовные страдания главного персонажа. Хотя зрители все равно видели, прежде всего, кровавую историю.

При жизни Шекспира трагедия претерпела три издания. Однако исследователи считают, что все они созданы без разрешения автора и считаются «пиратскими», потому что в каждом полностью записаны лишь некоторые монологи, тогда как речи других персонажей либо представлены скудно, либо вовсе отсутствуют. Дело в том, что издатели платили актерам за «слив» пьес, но лицедеи могли дословно воспроизвести только свои слова в постановке.

Сцена V из пьесы "Гамлет": Акт IV (Офелия перед королем и королевой)

Позднее литературоведам удалось составить полный текст пьесы. Единственное, что осталось «за кадром», так это конечный вид произведения, который представляли публике. Современное деление пьесы на акты и действия не принадлежит автору.

В России переводить «Гамлета» пробовали десятки литераторов. Самую знаменитую трагедию Шекспира читают «со слов» поэта и переводчика Михаила Лозинского и писателя . Последний наделил произведение более ярким художественным языком.

Сюжет и персонажи

В список главных героев трагедии Шекспир включил немало персонажей:

• Клавдий – король датский;
• Гамлет – сын покойного и племянник короля;
• Полоний – приближенный вельможа царствующего короля;
• Горацио – ученый друг Гамлета;
• Лаэрт – сын Полония;
• Офелия – дочь Полония, возлюбленная Гамлета;
• Гертруда – мать Гамлета, вдова предыдущего короля, супруга Клавдия;
• Розенкранц и Гильдестерн – друзья Гамлета;
• Призрак отца Гамлета.

В основе сюжета пьесы лежит жажда отмщения принца датского действующему королю за убийство своего отца. Перед замком в Эльсиноре каждую ночь появляется призрак. Однажды Горацио убеждается, что это не слухи, а реальность, и рассказывает об увиденном Гамлету, приехавшему с учебы на похороны отца. Скорбь юноши усугубляется еще и предательством матери – Гертруда сразу после кончины мужа вышла замуж за его брата.

Молодому человеку удается поговорить с ночной тенью умершего самодержца, которая поведала правду: короля отравил Клавдий, когда тот мирно отдыхал в саду. Призрак молит сына отомстить за него. Гамлет решает притвориться сумасшедшим, чтобы вывести дядю на чистую воду.

Первой подозревать о безумстве Гамлета начала его любимая девушка Офелия. Вскоре новость о том, что принц сошел с ума, долетела и до короля. Но монарха не так просто провести, и он отправляет друзей юноши – Розенкранца и Гильдестерна – выяснить истину. Цель подосланных товарищей Гамлет тут же раскрывает, поэтому продолжает играть в безумного.

У принца рождается очередной план, связанный с приездом в город артистов. Гамлет просит труппу вставить в пьесу пару стихов собственного сочинения об убийстве главного героя Приама. Присутствующий на представлении король не выдерживает такого прямого указания на вину и покидает театр, тем самым выдав свое преступление.

Принца Гамлета приглашает в покои королева, возмущенная поведением сына. Во время разговора тот ошибочно принимает спрятавшегося за ковром Полония за короля и пронзает его шпагой.

Потрясенный убийством отца из Парижа приезжает Лаэрт, но дома ждет еще один сюрприз – с ума сошла сестра Офелия. А король Клавдий решает уничтожить Гамлета руками разгневанного Лаэрта, придумав хитрую идею: отпрыск Полония встретится с принцем в поединке, в котором поразит его отравленным мечом.

Перед поединком правитель для верности ставит на стол кубок с вином и ядом, чтобы дать выпить Гамлету. В этом представлении суждено было умереть всем: Лаэрт ранил противника, при смене рапир принц датский нанес смертельный удар ядовитым мечом Лаэрту и королю, королева же случайно выпила отравленное вино.

При анализе произведения литературоведы дают вполне конкретную характеристику герою. Главный персонаж трагедии становится мизантропом, потому как оставаться филантропом, храня при этом честь, в таком обществе невозможно. По соционике тип личности Гамлета – этико-интуитивный экстраверт: нетерпимый к злу романтик склонен к бесконечным рассуждениям, сомнениям и колебаниям, сосредоточен на глобальных проблемах человечества. Задается вопросами, достойны ли люди счастья, в чем смысл жизни, есть ли возможность искоренить зло.

Гуманиста, человека нового времени, его терзает необходимость отомстить. Но решения даются Гамлету с трудом, потому как он не уверен в том, что мир изменится к лучшему с уходом Клавдия. Да и убийство сравняет его с теми, кто на «темной стороне». Героя ждут сплошные разочарования, даже в любви. Он приходит к выводу, что человек – существо слабое перед злом. Не может смириться с несправедливостью, но и найти силы на решительные шаги тоже непросто.

Философская суть «Гамлета» – трагедия конфликта высокой личности с обществом, где процветают ложь, предательство и лицемерие. Рассуждения принца говорят о внутренней борьбе, герой разрывается между чувством долга и своим мировоззрением. А знаменитый монолог «Быть или не быть» не просто отражает вопрос всех времен: что проще – смириться с несчастьями и продолжать жить или же прекратить душевные страдания смертью. На первый план выводится вопрос о выборе: бороться с несправедливостью или же покорно смириться.

Постановки и экранизации

Количество театральных и кинопостановок бессмертного произведения не поддается счету. Первым образ шекспировского Гамлета воплотил Ричард Бербедж в лондонском театре «Глобус» в начале XVII века. В дальнейшем на подмостки храмов Мельпомены переносили историю принца датского чуть ли не в каждом уголке земного шара. В кино Гамлет появился в 1907 году – француз Жорж Мельес представил зрителям немой короткометражный фильм. Кому отошла главная роль, до сих пор непонятно.

Отметим самые любопытные постановки английской трагедии в кино и театре:

«Гамлет» (1964)

Двухсерийную драму к 400-летнему дню рождения Уильяма Шекспира снял Григорий Козинцев, выбрав на ключевую роль неподражаемого . За 10 лет до экранизации Козинцев ставил пьесу в театре драмы им. , и проходила она с оглушительным успехом. Экранизацию ждал такой же градус популярности, причем не только в Советском Союзе.

Вынашивая идею о фильме, постановщик сразу определился с Гамлетом. Впрочем, актеры на остальные главные роли не уступали в таланте Смоктуновскому. Офелию сыграла хрупкая , уже знакомая зрителям как Ассоль из «Алых парусов» и Гуттиэре из «Человека-амфибии». В фильме задействованы Михаил Названов (король Клавдий), Эльза Радзинь (королева Гертруда), Юрий Толубеев (Полоний).

«Гамлет I Коллаж» (2013)

Спектакль канадского режиссера Робера Лепажа покорил публику нестандартностью, став гвоздем сезона Театра Наций. Необычность работы в том, что все образы воплотил , а в самой постановке применены высокие 3D-технологии.

Миронов являет миру чудеса перевоплощения, мгновенно меняя образы. Авторы постановки умудрились гармонично объединить цирковые трюки и анимацию, усиленные блестящей актерской игрой. Биография Гамлета при этом претерпела значительные изменения.

«Гамлет» (2015)

Восторг английских театралов вызвал спектакль с участием . Постановку прославило имя актера, но в целом она получила не лестные отзывы.

Билеты начали продавать летом за год до премьеры, а к середине осени кассы опустели. Бенедикта назвали бесподобным Гамлетом.

«Гамлет» (2016)

Весной 2016 года в Петербургском Малом драматическом театре презентовал нового «Гамлета». Современность принца датского выдает одежда - в главной роли носит на сцене джинсы.

Но новации вовсе не в одежде, а в смысле: Додин переориентировал помыслы Гамлета с жажды восстановления справедливости к мести в чистом ее проявлении. Юноша предстает одержимым убийцей. Офелию играет .

• Роль Гамлета – самая длинная в пьесах Шекспира. Объем текста, звучащего из его уст, составляет 1506 строк. Да и в целом трагедия крупнее других работ автора – растянулась на 4 тысячи строк.
• Для современников автора трагедия была повестью о кровавой мести. И только в конце XVIII века перевернул восприятие произведения – увидел в главном персонаже не мстителя, а думающего представителя эпохи Возрождения.
• В 2012 году персонаж занял второе место в «Книге рекордов Гиннеса» по частоте появления книжных героев из числа людей в кино и на телевидении (в лидерах оказался ).

• Крым часто становился площадкой для съемок советских фильмов. Сцену монолога «Быть или не быть…» в исполнении Иннокентия Смоктуновского сняли на «Детском пляже» в Алупке.
• По соционике гармоничный деловой или семейный союз составят такие типажи, как Гамлет (этико-интуитивный экстраверт) и (логико-интуитивный экстраверт). В паре «Гамлет и Джек» отношения могут оставаться в балансе долго время: первый партнер отвечает за коммуникабельность, эмоциональную составляющую, второй – за разумное использование и распределение ресурсов.

Цитаты

«Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

«И дальше – тишина».

«Как часто нас спасала слепота,
Где дальновидность только подводила!»

«Поближе сына, но подальше друга».

«Ты повернул глаза зрачками в душу».

«Не пей вино, Гертруда!»

«Великие в желаниях не властны».

«Безумье сильных требует надзора».

«Назовите меня любым инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя».

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Уильям Шекспир.
Гамлет, принц датский

Действующие лица [ Действующие лица. – Имя Гамлет было известно Шекспиру с юных лет. В стретфордских записях встречается имя Hamnet, которое носил сын Шекспира, родившийся в 1584 и умерший 27 августа 1596 г.; имя это писалось то Hamnet, то Hamlet или даже Amblett.
Большие трудности встречает определение возраста Гамлета в пьесе, ибо указания текста на этот счет явно противоречивы. Лаэрт в разговоре с Офелией (I, 3) говорит о Гамлете как о юноше («на заре весны»), и такое же заключение можно сделать из сцены призрака и Гамлета (I, 5); однако из слов первого могильщика можно сделать вывод, что в данный момент Гамлету тридцать лет. Некоторые комментаторы пытаются устранить противоречие тем соображением, что Шекспир, задумав своего героя юношей по пылкости чувств, постепенно развил его характер и придал его мышлению глубину, свойственную зрелому возрасту. Вообще определению возраста крупнейших трагических героев Шекспира часто недостает полной отчетливости (Отелло, Лир, леди Макбет).
Имена Розенкранц и Гильденстерн были распространены среди датчан тех времен. Первое носил один из спутников датского посла, прибывшего в Англию по случаю вступления на престол в 1603 г. Иакова I. По другим данным, на похоронах в 1588 г. датского короля Фридриха II, отца принцессы Анны, на которой в следующем году женился Иаков I, присутствовали два датских сановника: Розенкранц и Гильденстерн. Установлено также, что оба эти имени встречаются в списках датчан, учившихся в Виттенбергском университете, что имена эти названы также в числе предков известного астронома Тихо Браге на гравированном портрете последнего, сделанном до 1602 г., и что в 1603 г. некий Гюльденстерн упомянут в числе датчан, путешествовавших по Англии. Таким образом, это были довольно распространенные датские имена, которые, между прочим, могли быть известны Шекспиру и от актеров близкой ему лондонской труппы, ездившей на гастроли в Данию в 1586 г.
Многие имена трагедии либо выдуманы Шекспиром, либо взяты им из разных литературных источников, не имеющих никакого отношения к сюжету. Так, например, весьма вероятно, что имя Офелии почерпнуто из популярного в Англии пасторального романа итальянского писателя конца XV в. Саннадзаро «Аркадия», где его носит влюбленная пастушка (Ofelia) и где, кстати сказать, встречается также имя Монтано, каким в первом кварто назван слуга Полония.
Международного новеллистического происхождения, по-видимому, и имя Полоний, ничем не связанное с Данией (как не связано с ней и имя Клавдий). В подлиннике Полоний определен как lord chamberlain (нечто вроде одного из первых министров); ввиду отсутствия в русском языке эквивалента для обозначения этой должности, в переводе он условно назван «ближним вельможей».
Офицеры и солдаты сплошь носят иностранные, притом романские имена (Бернардо, Франсиско, Марцелл). Делать из этого какие-либо выводы нет оснований, так как подобные наименования военных, слуг и иных персонажей принадлежат к числу условностей тогдашней драматургии. Такие имена в данной трагедии носят также Горацио, Полоний, Офелия, Лаэрт.
Два могильщика (V, 1) названы у Шекспира «клоунами»: это профессиональные шуты (как шут Лира или шуты из многих ранних комедий Шекспира), а «шутовские персонажи», вызывающие невольно смех своими простоватыми прибаутками и выходками (см. о них вступительную статью в т. 1).

Клавдий , король Датский.

Гамлет , сын покойного и племянник царствующего короля.

Фортинбрас , принц Норвежский.

Полоний , ближний вельможа.

Горацио , друг Гамлета.

Лаэрт , сын Полония.

Вольтиманд , Корнелий , Розенкранц , Гильденстерн , Озрик , Первый дворянин , Второй дворянин – придворные.

Священник .

Марцелл , Бернардо – офицеры.

Франсиско , солдат.

Рейнальдо , слуга Полония.

Актеры .

Два могильщика .

Капитан .

Английские послы .

Гертруда , королева Датская, мать Гамлета.

Офелия , дочь Полония.

Призрак отца Гамлета .

Вельможи, дамы, офицеры, солдаты, моряки, гонцы и другие слуги.

Место действия – Эльсинор . [ Эльсинор , точнее Хельсингер, – город в Дании – (в Зеландии), расположенный на берегу пролива, отделяющего Данию от Скандинавского полуострова, в 38 км к северу от Копенгагена. В 1573-1584 гг. там был построен замок Кронберг.

Акт I

Сцена 1

Эльсинор. Площадка перед замком.

Франсиско на страже. Входит Бернардо.

Бернардо

Кто здесь?

Франсиско

Нет, сам ответь мне; стой и объявись.

Бернардо

Король да здравствует!

Франсиско

Бернардо?

Бернардо

Франсиско

Вы в самое пожаловали время.

Бернардо

Двенадцать бьет; иди ложись. – Франсиско.

Франсиско

Спасибо, что сменили; холод резкий,

И мне не по себе.

Бернардо

Все было тихо?

Франсиско

Мышь не шевельнулась.

Бернардо

Ну, доброй ночи.

И если встретишь остальных – Марцелла

Или Горацио, – поторопи их.

Франциско

Я их как будто слышу. – Стой! Кто тут?

Входят Горацио и Марцелл.

Горацио

Друзья стране.

Марцелл

И люди датской службы.

Франциско

Покойной ночи.

Марцелл

С богом, честный воин;

А кто сменил тебя?

Франциско

Пришел Бернардо.

Покойной ночи.

(Уходит.)

Марцелл

Эй! Бернардо!

Бернардо

Горацио с тобой?

Горацио

Кусок его. [ Кусок его – шуточное выражение, вроде нашего: «Я за него».

Бернардо

Привет, Горацио; Марцелл, привет.

Марцелл

Ну что, опять сегодня появлялось?

Бернардо

Я ничего не видел.

Марцелл

Горацио считает это нашей

Фантазией, и в жуткое виденье,

Представшее нам дважды, он не верит;

Поэтому его я пригласил

Посторожить мгновенья этой ночи,

И, если призрак явится опять,

Пусть взглянет сам и пусть его окликнет.

Горацио

Чушь, чушь, не явится.

Бернардо

Давайте сядем

И двинем вновь на штурм твоих ушей,

Для вашего рассказа неприступных, [ …на штурм твоих ушей, для нашего рассказа неприступных… – Образованный Горацио – скептик, не верящий в рассказы о духах.

Все, что мы видели.

Горацио

Ну хорошо,

Присядем и послушаем Бернардо.

Бернардо

Минувшей ночью,

Когда вон та звезда, левей Полярной,

Пришла светить той области небес,

Где блещет и теперь, Марцелл и я,

Едва пробило час…

Входит Призрак.

Марцелл

Тсс, замолчи; смотри, вот он опять!

Бернардо

Совсем такой, как был король покойный.

Марцелл

Ты книжник; обратись к нему, Горацио. [ Ты книжник; обратись к нему, Горацио. – Горацио знает латынь, а заклинания духов произносились по-латыни.

Бернардо

Похож на короля? Взгляни, Горацио.

Горацио

Да; я пронизан страхом и смущеньем.

Бернардо

Он ждет вопроса. [ Он ждет вопроса. – Согласно древнему поверью, призраки не могли заговорить первыми.

Марцелл

Спрашивай, Горацио.

Горацио

Кто ты, что посягнул на этот час

И этот бранный и прекрасный облик,

В котором мертвый повелитель датчан

Ступал когда-то? Заклинаю, молви!

Марцелл

Он оскорблен.

Бернардо

Смотри, шагает прочь!

Горацио

Стой! Молви, молви! Заклинаю, молви!

Призрак уходит.

Марцелл

Ушел – и не ответил.

Бернардо

Ну что, Горацио? Дрожишь и бледен?

Пожалуй, это не одна фантазия?

Что скажешь ты?

Горацио

Клянусь вам богом, я бы не поверил,

Когда бы не бесспорная порука

Моих же глаз.

Марцелл

Похож на короля?

Горацио

Как ты сам на себя.

Такой же самый был на нем доспех,

Когда с кичливым бился он Норвежцем; [ Норвежец – норвежский король, так же как дальше Датчанин – датский король. Британец – английский и т. д.

Вот так он хмурился, когда на льду

В свирепой схватке разгромил поляков.

Как странно!

Марцелл

И так он дважды в этот мертвый час

Прошел при нашей страже грозным шагом.

Горацио

Что в точности подумать, я не знаю;

Но вообще я в этом вижу знак

Каких-то странных смут для государства.

Марцелл

Не сесть ли нам? И пусть, кто знает, скажет,

К чему вот эти строгие дозоры

Всеночно трудят подданных страны?

К чему литье всех этих медных пушек

И эта скупка боевых припасов,

Вербовка плотников, чей тяжкий труд

Не различает праздников от будней?

В чем тайный смысл такой горячей спешки,

Что стала ночь сотрудницею дня?

Кто объяснит мне?

Горацио

Я; по крайней мере

Есть слух такой. Покойный наш король,

Чей образ нам сейчас являлся, был,

Вы знаете, норвежским Фортинбрасом,

Подвигнутым ревнивою гордыней,

На поле вызван; и наш храбрый Гамлет –

Таким он слыл во всем известном мире –

Убил его; а тот по договору,

Скрепленному по чести и законам,

Лишался вместе с жизнью всех земель,

Ему подвластных, в пользу короля;

Взамен чего покойный наш король

Ручался равной долей, каковая

Переходила в руки Фортинбраса,

Будь победитель он; как и его

По силе заключенного условья

Досталась Гамлету. И вот, незрелой

Кипя отвагой, младший Фортинбрас

Набрал себе с норвежских побережий

Ватагу беззаконных удальцов [ …ватагу беззаконных удальцов… – Вместо lawless («беззаконных»), как стоит в большинстве рукописей, фолио 1623 г. дает: londless («безземельных»). Разницы мало: в обоих случаях речь идет о шайке авантюристов, которым нечего терять.

За корм и харч [ …за корм и харч… – Это выражение (for food and diet), похожее на тавтологию, было в те времена традиционной формулой, писавшейся в договорах о найме на личную службу. Оно здесь подготовляет следующее stomach (буквально – «желудок», «аппетит») с оттенком смысла: «алчность», «жадность» и «решимость», «отвага» (объединено в выражении «зуб»).

] для некоего дела,

Где нужен зуб; и то не что иное –

Так понято и нашею державой, –

Как отобрать с оружием в руках,

Путем насилья сказанные земли,

Отцом его утраченные; вот

Чем вызваны приготовленья наши

И эта наша стража, вот причина

И торопи и шума в государстве.

Бернардо

Я думаю, что так оно и есть.

Вот почему и этот вещий призрак

В доспехах бродит, схожий с королем,

Который подал повод к этим войнам.

Горацио

Соринка, чтоб затмился глаз рассудка.

В высоком Риме, городе побед,

В дни перед тем, как пал могучий Юлий, [ …пал могучий Юлий… – Юлий Цезарь, гибель которого в Капитолии от руки заговорщиков, возглавляемых Брутом, описана Шекспиром в трагедии «Юлий Цезарь», упоминается не раз и в данной пьесе.

Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц

Визжали и гнусили мертвецы;

Кровавый дождь, [ Между строкой, кончающейся словами «гнусили мертвецы», и строкой, начинающейся словами «Кровавый дождь», как свидетельствуют метрические и иные соображения, выпала по меньшей мере одна строка.

] косматые светила,

Смущенья в солнце; влажная звезда, [ Влажная звезда – луна, по старинному представлению, управляющая приливами и отливами.

В чьей области Нептунова держава,

Болела тьмой, почти как в судный день;

Такие же предвестья злых событий,

Спешащие гонцами пред судьбой

И возвещающие о грядущем,

Явили вместе небо и земля

И нашим соплеменникам и странам.

Призрак возвращается.

Но тише, видите? Вот он опять!

Иду, я порчи не боюсь. [ Иду, я порчи не боюсь. – Считалось, что человеку грозит «порча», если он ступит на то место, где явился призрак.

] – Стой, призрак!

Когда владеешь звуком ты иль речью,

Молви мне!

Когда могу я что-нибудь свершить

Тебе в угоду и себе на славу,

Молви мне!

Когда тебе открыт удел отчизны,

Предвиденьем, быть может, отвратимый,

Или когда при жизни ты зарыл

Награбленные клады, по которым

Вы, духи, в смерти, говорят, томитесь,

То молви; стой и молви! – Задержи

Его, Марцелл.

Марцелл

Ударить протазаном? [ Протазан – алебарда, бердыш, широкое копье.

Горацио

Да, если двинется.

Бернардо

Он здесь!

Горацио

Он здесь!

Призрак уходит.

Марцелл

Напрасно мы, раз он так величав,

Ему являем видимость насилья;

Ведь он для нас неуязвим, как воздух,

И этот жалкий натиск – лишь обида.

Бернардо

Он бы ответил, да запел петух.

Горацио

И вздрогнул он, как некто виноватый

При грозном оклике. Я слышал, будто

Петух, трубач зари, своей высокой

И звонкой глоткой будит ото сна

Дневного бога, и при этом зове,

Будь то в воде, в огне, в земле иль в ветре,

Блуждающий на воле дух спешит

В свои пределы; то, что это правда,

Нам настоящий случай доказал.

Марцелл

Он стал незрим при петушином крике.

Есть слух, что каждый год близ той поры,

Когда родился на земле спаситель,

Певец зари не молкнет до утра;

Тогда не смеют шелохнуться духи,

Целебны ночи, не разят планеты,

Безвредны феи, ведьмы не чаруют, –

Так благостно и свято это время.

Горацио

Я это слышал и отчасти верю.

Но вот и утро, рыжий плащ накинув,

Ступает по росе восточных гор.

Прервемте стражу; и, я так бы думал,

То, что мы ночью видели, не скроем

От молодого Гамлета; клянусь,

Что дух, немой для нас, ему ответит.

Согласны вы, чтоб мы ему сказали,

Как это нам велят любовь и долг?

Марцелл

Да, я прошу; и я сегодня знаю,

Где нам его найти всего верней.

Сцена 2

Парадная зала в замке.

Трубы. Входят король, королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, вельможи и слуги.

Король

Смерть нашего возлюбленного брата

Еще свежа, и подобает нам

Несть боль в сердцах и всей державе нашей

Нахмуриться одним челом печали,

Однако разум поборол природу,

И, с мудрой скорбью помня об умершем,

Мы помышляем также о себе.

Поэтому сестру и королеву,

Наследницу воинственной страны,

Мы, как бы с омраченным торжеством –

Одним смеясь, другим кручинясь оком,

Грустя на свадьбе, веселясь над гробом,

Уравновесив радость и унынье, –

В супруги взяли, в этом опираясь

На вашу мудрость, бывшую нам вольной

Пособницей. За все – благодарим.

Теперь другое: юный Фортинбрас,

Ценя нас невысоко или мысля,

Что с той поры, как опочил наш брат,

Пришло в упадок наше королевство,

Вступил в союз с мечтой самолюбивой

И неустанно требует от нас

Возврата тех земель, что в обладанье

Законно принял от его отца

Наш достославный брат. То про него.

Теперь про нас и про собранье наше.

Здесь дело таково: мы просим этим

Письмом Норвежца, дядю Фортинбраса,

Который, немощный, едва ль что слышал

О замыслах племянника, пресечь

Его шаги, затем что и наборы

И все снабженье войск обременяют

Его же подданных; и мы хотим,

Чтоб ты, мой Вольтиманд, и ты, Корнелий,

Свезли посланье старому Норвежцу,

Причем мы вам даем не больше власти

В переговорах с королем, чем здесь

Дозволено статьями. Добрый путь.

Поспешностью отметьте ваше рвенье.

Корнелий и Вольтиманд

Здесь, как во всем, мы явим наше рвенье.

Король

Мы в том не сомневались; добрый путь, –

Вольтиманд и Корнелий уходят.

А ты, Лаэрт, что нам расскажешь ты?

О чем ты нас хотел просить, Лаэрт?

Не прозвучит. Что мог бы ты желать,

Чего бы сам тебе не предложил я?

Не так родима сердцу голова,

Не так рука услужлива устам,

Как датский скипетр твоему отцу.

Что б ты хотел, Лаэрт?

Лаэрт

Мой государь,

Дозвольте мне во Францию вернуться;

Хотя оттуда я и прибыл сам

Исполнить долг при вашей коронации,

Но, сознаюсь, теперь мои надежды

И помыслы опять назад стремятся

И ждут, склонясь, от вас соизволенья.

Король

А как отец? Что говорит Полоний?

Полоний

Он долго докучал мне, государь,

Настойчивыми просьбами, пока

Я не скрепил их нехотя согласьем,

Я вас прошу, дозвольте ехать сыну.

Король

Что ж, в добрый час, Лаэрт; твоим будь время

И трать его по мере лучших сил! –

А ты, мой Гамлет, мой племянник милый…

Гамлет

(в сторону)

Племянник – пусть [ Племянник – пусть… – В подлиннике на слова Клавдия: But now, my cousin Hamlet, and my son (то есть «А ты, мой Гамлет, мой племянник милый…») Гамлет откликается фразой: A little more than kin, and less than kind, смысл которой довольно темен. Большинство комментаторов согласны в том, что эту фразу Гамлет говорит в сторону, а не обращается прямо к королю. Kin значит «родственный», «родственник»; kind может означать «род», «порода», а также «ласковый», «благосклонный», «милый». В зависимости от принятия того или другого смысла это слово в устах Гамлета можно отнести либо к Клавдию, либо к самому Гамлету.

]; но уж никак не милый.

Король

Ты все еще окутан прежней тучей?

Гамлет

О нет, мне даже слишком много солнца.

Королева

Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет, [ Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет… – Заслуживает внимания интонация ласки и заботливости в этом и в обоих следующих обращениях королевы к сыну, являющихся вообще первыми ее тремя репликами в пьесе. Как известно, первые реплики персонажа у Шекспира весьма рельефно выделяют существо данного характера, подчеркивая основное чувство или мысль, которые им владеют на протяжении всей пьесы.

Взгляни как друг на датского владыку.

Нельзя же день за днем, потупя взор,

Почившего отца искать во прахе.

То участь всех: все жившее умрет

И сквозь природу в вечность перейдет.

Гамлет

Да, участь всех.

Королева

Так что ж в его судьбе

Столь необычным кажется тебе?

Гамлет

Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу

Того, что кажется. Ни плащ мой темный,

Ни эти мрачные одежды, мать,

Ни бурный стон стесненного дыханья,

Нет, ни очей поток многообильный,

Ни горем удрученные черты

И все обличья, виды, знаки скорби

Не выразят меня; в них только то,

Что кажется и может быть игрою;

То, что во мне, правдивей, чем игра;

А это все – наряд и мишура.

Король

Весьма отрадно и похвально, Гамлет,

Что ты отцу печальный платишь долг;

Но и отец твой потерял отца;

Тот – своего; и переживший призван

Сыновней верностью на некий срок

К надгробной скорби; но являть упорство

В строптивом горе будет нечестивым

Упрямством, так не сетует мужчина;

То признак воли, непокорной небу,

Души нестойкой, буйного ума,

Худого и немудрого рассудка.

Ведь если что-нибудь неотвратимо

И потому случается со всеми,

То можно ль этим в хмуром возмущеньи

Тревожить сердце? Это грех пред небом,

Грех пред усопшим, грех пред естеством,

Противный разуму, чье наставленье

Есть смерть отцов, чей вековечный клич

От первого покойника доныне:

«Так должно быть». Тебя мы просим, брось

Бесплодную печаль, о нас помысли

Как об отце; пусть не забудет мир,

Что ты всех ближе к нашему престолу

И я не меньшей щедростью любви,

Чем сына самый нежный из отцов,

Тебя дарю. Что до твоей заботы

Вернуться для ученья в Виттенберг, [ Виттенберг. – Виттенбергский университет, упоминаемый несколько раз и далее, не случайно избран местом ученья Гамлета. Он был одним из центров античных штудий и свободомыслия той эпохи и прославился деятельностью в нем Лютера и Меланхтона. Английским зрителям того времени он был хорошо известен как место действия трагедии Кристофера Марло «Доктор Фауст» (1588).

Она с желаньем нашим в расхожденьи.

И я прошу тебя, склонись остаться

Здесь, в ласке и утехе наших взоров,

Наш первый друг, наш родич и наш сын.

Королева

Пусть мать тебя не тщетно просит, Гамлет;

Останься здесь, не езди в Виттенберг.

Гамлет

Сударыня, я вам во всем послушен.

Король

Вот любящий и милый нам ответ;

Будь здесь, как мы. – Сударыня, идемте;

В согласьи принца, вольном и радушном, –

Улыбка сердцу; в знак чего сегодня

На всякий ковш, что Датчанин осушит,

Большая пушка грянет в облака,

И гул небес над королевской чашей

Земным громам откликнется, – Идем.

Все, кроме Гамлета, уходят.

Гамлет

О, если б этот плотный сгусток мяса

Растаял, сгинул, изошел росой!

Иль если бы предвечный не уставил

Запрет самоубийству! Боже! Боже!

Каким докучным, тусклым и ненужным

Мне кажется все, что ни есть на свете!

О, мерзость! Это буйный сад, плодящий

Одно лишь семя; дикое и злое

В нем властвует. До этого дойти!

Два месяца, как умер! Меньше даже.

Такой достойнейший король! Сравнить их

Феб и сатир. Он мать мою так нежил,

Что ветрам неба не дал бы коснуться

Ее лица. О небо и земля!

Мне ль вспоминать? Она к нему тянулась,

Как если б голод только возрастал

От насыщения. А через месяц –

Не думать бы об этом! Бренность, ты

Зовешься: женщина! – и башмаков

Не износив, в которых шла за гробом,

Как Ниобея, вся в слезах, она –

О боже, зверь, лишенный разуменья,

Скучал бы дольше! – замужем за дядей,

Который на отца похож не боле,

Чем я на Геркулеса. Через месяц!

Еще и соль ее бесчестных слез

На покрасневших веках не исчезла,

Как вышла замуж. Гнусная поспешность –

Так броситься на одр кровосмешенья!

Нет и не может в этом быть добра. –

Но смолкни, сердце, скован мой язык!

Входят Горацио, Марцелл и Бернардо

Горацио

Привет вам, принц!

Гамлет

Я очень рад вас видеть, –

Горацио? Или я сам не я.

Горацио

Он самый, принц, и бедный ваш слуга.

Гамлет

Мой добрый друг; пусть то взаимно будет, [ …пусть то взаимно будет – то есть отнеситесь и вы ко мне как к доброму другу.

Но почему же вы не в Виттенберге? –

Марцелл

Мой добрый принц…

Гамлет

Я очень рад вас видеть.

(К Бернардо.)

Добрый вечер. –

Так почему же вы не в Виттенберге?

Горацио

По склонности к безделью, добрый принц.

Гамлет

Мне этого и враг ваш не сказал бы,

И слух мой не насилуйте и вы,

Чтоб он поверил вашему извету

На самого себя; вы не бездельник.

Но что у вас за дело в Эльсиноре?

Пока вы здесь, мы вас научим пить.

Горацио

Я плыл на похороны короля.

Гамлет

Прошу тебя, без шуток, друг-студент;

Скорей уже – на свадьбу королевы.

Горацио

Да, принц, она последовала быстро.

Гамлет

Расчет, расчет, приятель! От поминок

Холодное пошло на брачный стол.

О, лучше бы мне встретился в раю

Мой злейший враг, чем этот день, Горацио!

Отец!.. Мне кажется, его я вижу.

Горацио

Где, принц?

Гамлет

В очах моей души, Горацио.

Горацио

Его я помню; истый был король.

Гамлет

Он человек был, человек во всем;

Ему подобных мне уже не встретить.

Горацио

Мой принц, он мне явился нынче ночью.

Гамлет

Явился? Кто?

Горацио

Король, отец ваш.

Гамлет

Мой отец, король?

Горацио

На миг умерьте ваше изумленье

И слушайте, что я вам расскажу,

В свидетели взяв этих офицеров,

Об этом диве.

Гамлет

Ради бога, да.

Горацио

Две ночи кряду эти офицеры,

Бернардо и Марцелл, неся дозор,

В безжизненной пустыне полуночи

Видали вот что. Некто, как отец ваш,

Вооруженный с ног до головы,

Является и величавым шагом

Проходит мимо. Трижды он прошел

Пред их замершим от испуга взором,

На расстоянии жезла; они же,

Почти что в студень обратясь от страха,

Стоят, храня безмолвье. Это мне

Они поведали под страшной тайной.

На третью ночь я с ними был на страже;

И, как они сказали, в тот же час

И в том же виде, подтвердив все точно,

Явилась тень. Я помню короля:

Так схожи две руки.

Гамлет

Где ж это было?

Марцелл

Принц, на площадке, где мы сторожим.

Гамлет

Вы с ним не говорили?

Горацио

Но он не отвечал; хотя однажды

Он поднял голову, и мне казалось,

Как будто он хотел заговорить;

Но в этот самый миг запел петух;

При этом звуке он метнулся быстро

И стал невидим.

Гамлет

Это очень странно.

Горацио

Как то, что я живу, принц, это правда,

И мы считали предписаньем долга

Сказать вам это.

Гамлет

Да-да, конечно, только я смущен.

Сегодня кто на страже? Вы?

Марцелл и Бернардо

Да, принц.

Гамлет

Вооружен, сказали вы?

Марцелл и Бернардо

Да, принц.

Гамлет

От головы до ног?

Марцелл и Бернардо

От пят до темя.

Гамлет

Так вы не видели его лица?

Горацио

Нет, как же, принц; он шел, подняв забрало.

Гамлет

Что, он смотрел угрюмо?

Горацио

В лице была скорей печаль, чем гнев.

Гамлет

И бледен, иль багров?

Горацио

Нет, очень бледен.

Гамлет

И смотрел на вас?

Горацио

Да, пристально.

Гамлет

Жаль, что я не был там.

Горацио

Он ужаснул бы вас.

Гамлет

Весьма возможно. И он долго пробыл?

Горацио

Вы счесть могли бы до ста не спеша.

Марцелл и Бернардо

Нет, дольше, дольше.

Горацио

При мне не дольше.

Гамлет

Борода седая?

Горацио

Такая, как я видел у живого, –

Чернь с серебром.

Гамлет

Сегодня буду с вами;

Быть может, вновь придет он.

Горацио

Я ручаюсь.

Гамлет

И если вновь он примет вид отца,

Я с ним заговорю, хоть ад разверзнись,

Веля, чтоб я умолк. Прошу вас всех –

Как до сих пор об этом вы молчали,

Так вы и впредь храните это в тайне

И, что бы ни было сегодня ночью,

Всему давайте смысл, но не язык;

Я за любовь вам отплачу. Прощайте;

Так я приду в двенадцатом часу

К вам на площадку.

Принц, наш долг примите.

Гамлет

Приму любовь, а вы – мою; прощайте.

Все, кроме Гамлета, уходят.

Дух Гамлета в оружье! Дело плохо;

Здесь что-то кроется. Скорей бы ночь;

Терпи, душа; изобличится зло,

Хотя б от глаз в подземный мрак ушло.

(Уходит.)

Сцена 3

Комната в доме Полония

Входят Лаэрт и Офелия.

Лаэрт

Мой скарб уже на корабле; простимся;

И если ветер выдастся попутный

И будет случай, то не спи, сестра,

И весть пришли.

Офелия

Ты сомневался в этом?

Лаэрт

А Гамлет и его расположенье –

Так это лишь порыв, лишь прихоть крови,

Цветок фиалки на заре весны,

Поспешный, хрупкий, сладкий, неживучий,

Благоухание одной минуты;

И только.

Офелия

Только и всего?

Лаэрт

Поверь мне;

Природа, зрея, умножает в нас

Не только мощь и статность: с ростом храма

Растет служенье духа и ума.

Сейчас тебя он, может быть, и любит;

Ни скверна, ни лукавство не пятнают

Его благих желаний; но страшись:

Великие в желаниях не властны;

Он в подданстве у своего рожденья;

Он сам себе не режет свой кусок,

Как прочие; от выбора его

Зависят жизнь и здравье всей державы,

И в нем он связан изволеньем тела,

Которому он голова. И если

Тебе он говорит слова любви,

То будь умна и верь им лишь настолько,

Насколько он в своем высоком сане

Их может оправдать; а это будет,

И взвесь, как умалится честь твоя,

Коль ты поверишь песням обольщенья,

Иль потеряешь сердце, иль откроешь

Свой чистый клад беспутным настояньям.

Страшись, Офелия, страшись, сестра,

И хоронись в тылу своих желаний,

Вдали от стрел и пагубы страстей.

Любая девушка щедра не в меру,

Давая на себя взглянуть луне;

Для клеветы ничто и добродетель;

Червь часто точит первенцев весны,

Пока еще их не раскрылись почки,

И в утро юности, в росистой мгле,

Тлетворные опасны дуновенья.

Будь осторожна; робость – лучший друг;

Враг есть и там, где никого вокруг.

Офелия

Я стражем сердца моего поставлю

Урок твой добрый. Только, милый брат,

Не будь как грешный пастырь, что другим

Указывает к небу путь тернистый,

А сам, беспечный и пустой гуляка,

Идет цветущею тропой утех,

Забыв свои советы.

Лаэрт

О, не бойся.

Но я замешкался; вот и отец.

Входит Полоний.

Вдвойне блажен благословенный дважды;

Мне улыбнулся случай вновь проститься,

Полоний

Ты здесь еще? Стыдись, пора, пора!

У паруса сидит на шее ветер,

И ждут тебя. Ну, будь благословен!

(Кладя руку на голову Лаэрта.)

И в память запиши мои заветы:

А необдуманную мысль – от действий.

Будь прост с другими, но отнюдь не пошл.

Своих друзей, их выбор испытав,

Прикуй к душе стальными обручами,

Но не мозоль ладони кумовством

С любым бесперым панибратом. В ссору

Вступать остерегайся; но, вступив,

Так действуй, чтоб остерегался недруг.

Сбирай все мненья, но свое храни.

Шей платье по возможности дороже,

Но без затей – богато, но не броско:

По виду часто судят человека;

А у французов высшее сословье

Весьма изысканно и чинно в этом.

В долг не бери и взаймы не давай;

Легко и ссуду потерять и друга,

А займы тупят лезвее хозяйства.

Но главное: будь верен сам себе;

Тогда, как вслед за днем бывает ночь,

Ты не изменишь и другим. Прощай;

Благословеньем это все скрепится.

Лаэрт

Почтительно прощаюсь, господин мой.

Полоний

Иди, взывает время; слуги ждут.

Лаэрт

Прощай, Офелия, и не забудь

Мои слова.

Офелия

Я их замкнула в сердце,

И ключ от них уносишь ты с собой.

Лаэрт

Прощайте.

(Уходит.)

Полоний

О чем он говорил с тобой, Офелия?

Офелия

О принце Гамлете, коль вам угодно.

Полоний

Что ж, это кстати;

Мне сообщили, будто очень часто

Он стал с тобой делить досуг и ты

Ему весьма свободно даришь доступ;

Коль это так, – а так мне говорили,

Желая остеречь, – то я скажу,

Что о себе ты судишь неразумней,

Чем дочь мою обязывает честь.

Что это там у вас? Скажи мне правду.

Офелия

Он мне принес немало уверений

В своих сердечных чувствах.

Полоний

В сердечных чувствах! Вот слова девицы,

Неискушенной в столь опасном деле.

И что ж, ты этим увереньям веришь?

Офелия

Не знаю, что и думать, господин мой.

Полоний

А думать ты должна, что ты дитя,

Раз уверенья приняла за деньги.

Уверь себя, что ты дороже стоишь;

Не то – совсем заездил это слово! –

Боюсь увериться, что я дурак.

Офелия

Он о своей любви твердил всегда

С отменным вежеством.

Полоний

Ты это вежеством зовешь; ну-ну!

Офелия

И речь свою скрепил он, господин мой,

Едва ль не всеми клятвами небес.

Полоний

Силки для куликов! Я знаю сам,

Когда пылает кровь, как щедр бывает

Язык на клятвы; эти вспышки, дочь,

Которые сияют, но не греют

И тухнут при своем возникновенье,

Не принимай за пламя. Впредь скупее

Будь на девичье общество свое;

Цени свою беседу подороже,

Чем встреча по приказу. Что до принца,

То верь тому, что молод он и может

Гулять на привязи длиннее той,

Которая дана тебе; но клятвам

Его не верь, затем что это сводни

Другого цвета, чем на них наряд,

Ходатаи греховных домогательств,

Звучащие как чистые обеты,

Чтоб лучше обмануть. Раз навсегда:

Я не желаю, чтобы ты отныне

Губила свой досуг на разговоры

И речи с принцем Гамлетом. Смотри,

Я это приказал. Теперь ступай.

Офелия

Я буду вам послушна, господин мой.