Традиционный русский быт. Подготовил Сергей Дрокин

По словам известного ученого Ю. М. Лотмана, «быт - это обычное протекание жизни в ее реально- практических формах; быт - это вещи, которые окружают нас, наши привычки и каждодневное поведение. Быт окружает нас, как воздух, и, как воздух, он заметен только тогда, когда его не хватает или он портится. Мы замечаем особенности чужого быта, но свой быт для нас неуловим - мы склонны считать его «просто жизнью», естественной нормой практического бытия. Итак, быт всегда находится в сфере практики, это мир вещей прежде всего» (Лотман 1994, 10).

Словосочетание «традиционный быт» буквально означает протекание повседневной жизни человека в формах, определенных традицией, - в обществе, где принятые и устоявшиеся правила поведения, навыки, система представлений передаются из поколения в поколение. Естественно, что традиционный быт всегда имеет этническую окраску. Именно поэтому словосочетание «традиционный быт» часто заменяется словами «народный быт», «национальный бытовой уклад », «традиционная бытовая культура» и др. В книге идет речь главным образом о бытовом укладе жизни крестьян и населения небольших провинциальных городов, сохранивших связь с сельской местностью. Это обусловлено тем, что в России XVIII - первой четверти XIX в. именно крестьянство было носителем традиционных форм культуры и быта.

Русское дворянство, большая часть купечества, рабочие крупных промышленных предприятий жили в рамках европейской культуры, урбанистической в своей основе и наднациональной по сути. Образ жизни дворянина и крестьянина настолько различались, что это позволило говорить о наличии у русских людей двух разных цивилизаций: дворянской и крестьянской. По мнению известного историка А. А. Зимина, «расхождения между цивилизациями в XVIII и XIX веках было настолько разительным, что могло создаться впечатление о двух мирах, живших каждый своей жизнью» (Зимин 2002, 11). Такой разрыв в бытовой культуре русского народа произошел в петровскую эпоху, на рубеже XVII-XVIII вв. До этого времени представители всех слоев русского общества жили в рамках традиционной культуры, характерными чертами которой были статичность, замкнутость, верность старине.

Реформы Петра Первого и его преемников в экономической и политической сферах жизни, развитие промышленности, торговли, установление прочных контактов с европейскими странами произвели переворот в культурном сознании страны. Обновление русской жизни было связано с ориентацией на светскую культуру Западной Европы - верхние слои русского общества и горожане оказались готовыми к ее восприятию и усвоению. Русское крестьянство, наоборот, в массе своей тяготело к традиционному патриархальному укладу жизни. Протопоп Аввакум в XVII в. выразил это мироощущение так: «Держу до смерти, якоже приях; не прелагаю предел вечных, до нас положено: лежи оно так во веки веком!» Стремление жить, как жили отцы и деды, поддерживалось верой в раз и навсегда обретенную «правду-истину» православия, принятого Русью в X в.

Появление каких-либо новшеств рассматривалось как откат в сторону, нарушение установленного Богом миропорядка. Замкнутость русского средневекового сознания, неготовность к общению с другими культурами вырастала из веры в особую миссию России, в избранность православного народа. В крестьянской среде постепенный отход от традиций начался в середине - второй половине XIX в. Новые веяния, зародившиеся в торговых и ремесленных селах, население которых имело прочные контакты с городом, затем достигли многих деревень, в том числе и самых отдаленных от крупных промышленных центров. В наши дни образ жизни русских крестьян строится по городской модели, но у них сохранилось и множество «остатков милой старины», безвозвратно исчезнувших из быта горожан.

Мир русской деревни представлен в книге через описание крестьянского жилища и вещей, которыми люди пользовались в своей повседневной практике. Такой подход вполне правомерен. И дом, и любой предмет обихода наделены «памятью», и потому, изучая их, можно немало узнать о социальных, религиозных, хозяйственных сторонах жизни их владельцев. Дом был средоточием жизненных сил человека, здесь он был защищен от непогоды и врагов, от опасностей внешнего мира. Здесь сменяли друг друга поколения предков, здесь он продолжал свой род, здесь столетиями формировался русский традиционный быт, который включал в себя множество предметов, необходимых человеку для жизни и работы.

Прежде всего это были орудия труда: пахотные и для боронования почвы, уборки и дальнейшей обработки урожая, с помощью которых добывался хлеб насущный; приспособления для ухода за скотом; инструменты, применявшиеся в ремеслах и промыслах. Немалое значение имел зимний и летний транспорт. Жизнь проходила в доме, внутреннее убранство которого было организовано для работы и отдыха. Дом был заполнен вещами, использовавшимися для его украшения, придания ему уюта, предметами религиозного культа, а также разнообразной утварью. Человек не мог обходиться без одежды: повседневной и праздничной, без обуви, головных уборов и др. Все эти предметы народного быта создавались либо самими крестьянами, либо деревенскими или городскими ремесленника- ми, учитывавшими потребности и вкусы своих заказчиков.

Вещи, выходившие из рук мастера, были хорошо продуманы и нередко поражали удивительной красотой. В. С. Воронов, известный специалист в области русского народного декоративного творчества, писал: «Все многообразное обилие бытовых памятников - от мощного резного наличника и расписных саней до резной указки, цветной глиняной игрушки и вершкового медного фигурного замка - поражает богатством зрелой творческой фантазии, остроумия, выдумки, наблюдательности, декоративного чутья, конструктивной смелости, технической сноровки - всей полнотой художественной одаренности, при которой легко и просто было крестьянину-художнику разнообразно конструировать и обильно украшать любую вещь обихода, обращая повседневную жизнь в глубокий и нешумный праздник живой красоты » (Воронов 1972,32-33).

Предметный мир русских крестьян был сравнительно единообразен на всем занимаемом ими пространстве России. Это особенно касается сельскохозяйственных, ремесленных орудий, транспортных средств, предметов обстановки и убранства жилища, которые за редким исключением всюду были одинаковы, что объясняется схожими природными и климатическими условиями, земледельческим типом крестьянского хозяйства. Местным своеобразием отличались предметы, мало связанные с производственной деятельностью людей, такие, как, например, одежда или праздничная утварь. Так, костюм замужней крестьянки из Вологодской губернии был не похож на костюм женщины из Курской губернии; сосуды для подачи на стол пива из Вятской губернии были не такими, как в деревнях Воронежской губернии.

Местные различия обусловливались огромными пространствами России, разобщенностью ее отдельных территорий, влиянием соседних народов и др. Характерной особенностью предметного мира русского крестьянина была его относительная неизменность, стабильность. В XVIII - начале XX в. он был в основном таким же, как и в XII- XIII вв.: такими же были соха с двумя сошниками и перекладной пблицей, деревянная борона, серп, коса, ведро, коромысло, глиняный горшок, миска, ложка, рубаха, сапоги, стол, лавка и множество других нужных человеку вещей. Это связано с вековой устойчивостью жизненных условий русских крестьян, неизменностью их главного занятия - земледелия, которое и определяло материальные потребности. В то же время предметный мир крестьян-земледельцев не был однажды сформировавшимся и застывшим.

На протяжении столетий в него постепенно включались новые вещи, необходимость которых определялась техническим прогрессом и, как следствие этого, неизбежным, хотя и сравнительно медленным изменением образа жизни. Так, в начале XV-XVI в. появилась коса-литовка, в XVII-XVIII вв. в крестьянском обиходе стало использоваться такое пахотное орудие, как косуля, в XIX в. крестьяне стали пить чай из самовара, готовить еду на чугунной сковороде, женщины начали повязывать голову вместо старинного убруса квадратным платком, надевать вместо рубахи и сарафана парочку - юбку с кофточкой. То, что когда- то казалось чужим, постепенно укоренялось, становилось своим, традиционным. Параллельно с этим из обихода уходили вещи, изжившие себя.

В первой половине XIX в. перестали пользоваться сундуками- подголовниками для хранения денег и ценностей в пути. В конце XIX в. из праздничного обихода исчез скобкарь, который с XII в. служил для подачи пива на стол. Смена предметов происходила незаметно; с одними вещами расставались без сожаления, другие, утрачивая функциональность, превращались в обрядовые, третьи оставлялись «на поминок» об ушедших из этого мира людях. Каждый предмет русского традиционного быта имел двуединую природу: в повседневной практике вещи использовались по своему прямому, утилитарному назначению, в обрядовой практике они проявляли значения символов.

Например, метлой подметали избу, в Страстной четверг метла использовалась для защиты дома от нечистой силы: женщина садилась на нее верхом и с определенными заклинаниями объезжала свой дом. В ступе толкли пестом крупяные зерна, в руках свахи ступа с пестом превращались в символ мужского и женского соития. Шубу носили в холодное время года, - шуба, расстеленная для молодоженов на лавке, становилась знаком их плодовитости в браке. Горшок был непременным атрибутом свадебного и похоронного ритуалов, его разбивали в знак изменения статуса человека. После брачной ночи его разбивал дружка на пороге комнаты новобрачных, тем самым как бы показывая присутствующим, что ночь прошла благополучно. В ритуале похорон горшок разбивали при выносе покойника из дома, чтобы умерший не смог вернуться в мир живых. Кокошник оставался женским праздничным головным убором и символом замужества. «Вещность» и «знаковость» присутствовали во всех предметах народного быта.

Одни предметы обладали большим семиотическим статусом, другие - меньшим. Высокой степенью знаковости были наделены, например, полотенца - полотнища орнаментированной ткани, предназначенные для украшения интерьера. В родинно-крестильной, свадебной, погребально-поминальной обрядности они выступали преимущественно как знаки принадлежности человека к определенной семье - «роду-племени». В отдельных ситуациях некоторые предметы, превращаясь в символы, полностью теряли свою вещную природу.

Так,. Ю. М. Лотман в той же книге дал примеры, когда хлеб из привычной для нас сферы употребления переходит в сферу значения: в словах известной христианской молитвы «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» хлеб превращается в пищу, потребную для поддержания жизни; в словах Иисуса Христа, приведенных в Евангелии от Иоанна: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко мне не будет алкать» (Иоанн, 6:35), хлеб и обозначающее его слово образуют сложное символическое сочетание. Традиционный русский быт настолько богат и ярок, что представить его в одной книге во всей полноте фактически невозможно. В этом энциклопедическом словаре объединены статьи об устройстве крестьянского жилища, о транспорте, об орудиях труда и об основных предметах крестьянского обихода, которые дают возможность рассказать об ушедшей в прошлое жизни многих поколений людей.

Помещики брюхатили крестьянок, чтобы торговать их детьми, а на вырученные деньги ездить по заграницам

155 лет назад император АЛЕКСАНДР II, получивший от благодарного народа прозвище Освободитель, издал Манифест об отмене крепостного права. На этом закончилась «страна рабов, страна господ» и началась «Россия, которую мы потеряли». Давно назревшая, запоздалая реформа открыла дорогу к развитию капитализма. Случись она чуть раньше, у нас не было бы в 1917 году революции. А так бывшие крестьяне еще помнили, что помещики выделывали с их матерями, и простить барам подобное было выше их сил.

Самый яркий пример крепостничества - знаменитая Салтычиха. Жалобы на жестокую помещицу во множестве шли и при Елизавете Петровне, и при Петре III, но Дарья Салтыкова принадлежала к богатому дворянскому роду, поэтому крестьянским челобитным хода не давали, а доносчиков возвращали помещице для примерного наказания. Уклад нарушила Екатерина II, только что вступившая на престол. Она пожалела двух крестьян - Савелия Мартынова и Ермолая Ильина, жен которых Салтычиха убила в 1762 году. Посланный в имение следователь Волков пришел к заключению, что Дарья Николаевна «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26. Дело получило широкую огласку, и Салтыкову были вынуждены посадить в острог. Все прямо как с современными Цапками. Пока преступления не приобрели совсем уж запредельный характер, власть предпочитала закрывать глаза на влиятельных душегубов.

Алексей Иванович Смоленцев, член Союза писателей России, кандидат филологических наук, в данной публикации вновь обращается к потаенным смыслам творчества И.А. Бунина, раскрытие которых, по мысли автора, имеет не только большое значение с точки зрения литературоведения и истории русской литературы, но и является актуальным для современного россиянина. В основе авторского замысла - осмысление основ бытия человека и общества в творчестве Бунина через утверждение уклада личной и общественной жизни согласно православным духовно-нравственным ориентирам.

Данная работа, вслед за предыдущей публикацией на портале Богослов.Ru, вновь обращается к потаенным смыслам творчества И.А. Бунина, раскрытие которых, по мысли автора статьи, имеет большое значение не только с точки зрения литературоведения и истории русской литературы, но и жизненно важно, актуально в современности, необходимо в двадцать первом веке человеку и обществу как осмысление основ собственного бытия, спасительное исправление и утверждение уклада личной и общественной жизни в духовно-нравственных ориентирах православной цивилизации (здесь и далее выделения в тексте статьи принадлежат автору).

«Это ты, моя Русь державная, моя родина православная»!

Горький вопрос И.А. Бунина: «Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены? Как бы то ни было, знаю точно, что я рос во времена величайшей русской силы и огромного сознанья ее» - поставлен как основание рассказа о времени «величайшей русской силы» в главах III и IV, книги второй «Жизнь Арсеньева» (VI, 59-64)[i] . Главы воспринимаются как историческая констатация, ностальгическое воспоминание о безвозвратно ушедшем времени, сам вопрос - Как не отстояли мы..? - в таком контексте звучит риторически. Однако в действительных смыслах «Жизни Арсеньева» дело обстоит с точностью до наоборот.

Для открытия действительных смыслов необходимо соотнести указанные главы книги «Жизнь Арсеньева» с одной из ранних статей писателя, «Памяти сильного человека» (По поводу 70-летней годовщины со дня рождения И.С. Никитина - 21 сентября 1824 г.) (IX, 502-506).

Повод для подобного сопоставления прямо обозначен в тексте книги: «В гимназии я пробыл четыре года, живя нахлебником у мещанина Ростовцева (…) Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь: А стихи вам нынче задавали? (…) Потом я читал Никитина: «Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается...». Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: «Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!» - Ростовцев сжимал челюсти и бледнел.

Да, вот это стихи! - говорил он, открывая глаза, стараясь быть спокойным, поднимаясь и уходя. - Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!» (VI, 63-64).

Мы предполагаем, что в данном случае мы имеем дело не просто с упоминанием имени И.С. Никитина в тексте произведения. То, как мещанин Ростовцев воспринимает стихи Никитина, его строки о державном величии России, позволяет нам предположить, что имя и творчество И.С. Никитина помогают автору «Жизни Арсеньева» в решении локальной художественной задачи, содержание которой - не столько создание образа мещанина Ростовцева, но создание типического образа «коренного» жителя (гражданина) России (образа подлинного русского человека) «во времена величайшей русской силы и огромного сознанья ее» (VI, 62).

Тот факт, что образ Ростовцева - типичен, неоднократно подчеркивается автором. «Гордость в словах Ростовцева звучала вообще весьма не редко. Гордость чем? Тем, конечно, что мы, Ростовцевы, русские,подлинные (т.е., типичные? - А.С.) русские, что мы живем той совсем особой, простой, с виду скромной жизнью, которая и есть настоящая русская жизнь(то есть та типичная жизнь, которой живут всеподлинные русские люди, в том числе и мы, Ростовцевы, - А.С.) и лучше которой нет и не может быть, ибо ведь скромна-то она только с виду, а на деле обильна, как нигде, есть законное порожденье исконного духа России, а Россия богаче, сильней, праведней и славней всех стран в мире. Да и одному ли Ростовцеву присуща была эта гордость? Впоследствии я увидал, что очень и очень многим (здесь - прямое свидетельство автора о типичностинастроений Ростовцева - А.С.), а теперь вижу и другое: то, что была она тогда даже некоторым знамением времени, чувствовалась в ту пору особенно и не только в одном нашем городе» (VI, 62).

Типичность Ростовцева подчеркнута И.А. Буниным еще и достаточно необычным приемом. Обратим внимание на начало третьего предложения вышеприведенной цитаты: «что мы, Ростовцевы, русские, подлинные русские». Здесь «ростовцевы» могут быть восприняты в тексте с маленькой буквы, не как фамилия, а в качестве обобщения, так же как и - «русские», могут быть даже исключены из цитаты, и смысл предложения от этого не меняется. То есть в данном случае перед нами даже не «типизация», но «символизация» образа Ростовцева; Ростовцев не «тип», но «символ» подлинно русского человека. Тот образ жизни, уклад, которым живет Ростовцев, Ростовцевы, есть и реальный быт, и символическое свидетельство об укладе «подлинной настоящей русской жизни», такой, какой она должна быть на деле. Ср.: «Прочие «торговые люди» нашего города, и большие и малые, были, повторяю, не Ростовцевы» (VI, 64). То есть они, «прочие люди», не во всем соответствовали «типу» подлинного русского человека (Ростовцеву). Но все они были объединены подданством «русской короне» и «символической» (объединяющей и превосходящей «типическое») гордостью за «русскую корону». И в этом объединяющем символическом начале все - и «Ростовцевы» и «не Ростовцевы» - были одно целое. Бунин прямо пишет об этом: «И не один Ростовцев мог гордо побледнеть тогда, повторяя восклицание Никитина: «Это ты, моя Русь державная!» - или говоря про Скобелева, про Черняева, про Царя-Освободителя, слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение «благочестивейшего, самодержавнейшего, великого Государя нашего Александра Александровича» - почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона» (VI, 64).

Имя и слово Никитина повторено еще раз. И в каком ряду повторено? - в ряду имен, символизирующих величие России, русскую силу(NB: «над силами жизни» может выситься только большая сила жизни - А.С.).

Все это предлагает нам основания для того, чтобы более внимательно рассмотреть «символическое сцепление» Ростовцев-Никитин, понять природу и смысл данного взаимодействия.

Обратимся к методологии М.М. Бахтина: «В какой мере можно раскрыть и прокомментировать смысл (образа или символа)? Только с помощью другого (изоморфного) смысла (символа или образа). Растворить его в понятиях невозможно. Роль комментирования. Может быть либо относительная рационализация смысла (обычный научный анализ), либо углубление его с помощью других смыслов (философско-художественная интерпретация). Углубление путем расширения далекого контекста» .

Мы рассмотрим раннюю статью И.А. Бунина «Памяти сильного человека», рассмотрим именно в качестве контекста для определения природы «символического сцепления» Ростовцев-Никитин в главах III и IV книги второй «Жизнь Арсеньева». Насколько правомерно наше обращение к ранним работам и раннему творчеству писателя в качестве контекста книги, созданной в зрелые годы жизни?

Правомерно вполне.

Сравним: «Публикуя в 1929 году новый вариант рассказа «У истока дней» (1906), Бунин дает ему новое заглавие «Зеркало» с подзаголовком «Из давних набросков «Жизни Арсеньева» («Последние новости», Париж, 1929, № 3203, 29 декабря). Рассказы «Зеркало» и «Восемь лет» (ранее печатавшийся также под заглавием «В хлебах», «Сон Обломова-внука», «Далекое»), как отмечено автором в позднейших публикациях, являются вариантами «Жизни Арсеньева»» (VI, 325-326).

То есть писатель не только обращался к своему раннему творчеству при работе над книгой, но и подчеркивал, декларировал «служебный» (при необходимости) характер ранних произведений по отношению к «Жизни Арсеньева». В частности, А.А. Пронин отмечает аналогичный подход И.А. Бунина к явлению А.С. Пушкина на страницах «Жизни Арсеньева» .

Статья «Памяти сильного человека», в точном соответствии с заглавием, рисует читателю образ в первую очередь сильного человека: «Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом» (IX, 505). И очень важно, что принадлежность к поэзии, - а Бунин в своей статье называет И.С. Никитина «великим поэтом», - в устах Бунина, даже 24-летнего, это дорогого стоит - это лишь одно из проявлений (не главное в статье - А.С.) «благородного чистого сердца», которым обладал этот человек, «сынсвоего отца, первого бойца на кулачных боях в Воронеже, сын своего оригинального сословия. Какая полнота его лучших типическихчертсохранилась в великом поэте! Всмотритесь в его лицо на портрете: и посадка, и черты лица, и эти немного приподнятые брови, и этот взгляд прекрасных скорбных глаз - взгляд искоса - всё типично! Откройте его книгу - в языке поэта много своеобразных выражений, оборотов именно того говора, которым отличается его сословие» (IX, 502).

Мы видим, что, как и в «Жизни Арсеньева» (!), в статье для Бунина важна (подчеркнута, названа автором) типичность, то есть не единственность, распространенность такого человеческого типа в жизни сословия, то есть в русской жизни. Именно этот факт, позволяет нам утверждать, что в центре внимания статьи - не только поэт И.С. Никитин (поэт, тем более «великий поэт» - явление по определению не типическое, оригинальное, ярко-индивидуальное), - но сильный духом и телом человек, сын своего отца, сын своего сословия, сын своей почвы - родной земли. Об этом завершающий, и в нашем понимании кульминационный посыл (пафос) статьи Бунина: «Всё это умел делать Никитин, этот сильный человек духом и телом. Онв числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого словами. Все гениальныееё представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от неё был силён в жизни и творчестве. Кажется, переводятся такие люди» (IX, 505-506).

То есть Никитин, по Бунину, в числе великих, гениальных (исключительных) людей, создавших «склад русской литературы», в то же время одновременно (!) и он, Никитин, и они все, создавшие русскую литературу, - плоть от плоти (истинный сын, истинные сыны - можно сказать) своего народа, народа русского. В чем секрет этого единства? В общей почве, в земле. От родной земли, от почвы - силен в жизни русский человек, русский народ, и силен в творчестве русский писатель.

Именно на примере И.С. Никитина Бунин показывает символическуюсвязь русской литературы с почвой, с землей как основу (исток) ее, русской литературы, силы. И горькая констатация - «переводятся такие люди» - год 1894.

«Русские, подлинные русские»

Воскрешая Россию - именно так мы понимаем художественную задачу И.А. Бунина при работе над книгой «Жизнь Арсеньева». Сравним: замысел «воскреситьчей-то далекий юный образ» (VI, 325-326), воскресить во времени «величайшей русской силы и огромного сознанья ее» Бунин воскрешает и образ подлинного русского человекатого времени. Этот воскрешенный образ Сильного Человека (созданный, точнее - выявленный Буниным, в натуре (личности) русского человека на примере И.С. Никитина в статье 1894 года), получает имя Ростовцев,но это образ(и тип и символ) - именно Сильного Человека.

Никитин (IX, 502-506) Имя-отчество не упоминается «Всмотритесь в его лицо на портрете: и посадка, и черты лица, и эти немного приподнятые брови, и этот взгляд прекрасных скорбных глаз - взгляд искоса - всё типично»! Отношение к Делу «В его жизни - «дело идет своим чередом». К нему приучила его нужда и крепость и серьёзность отцов и дедов. Оно «шею ему переело» (все выражения самого поэта), но он не бросает его». Само дело «Более десяти лет был он хозяином и дворником своего постоялого двора. Целый день он хлопочет и переносит бесконечные разговоры с кухаркой о горшках, щах, солонине и пр., галдит с мужиками, размещая их телеги под навесом, отпускает овёс, торгуется». А.С.: интересно, что дело, которым занят Ростовцев было предметом художественного осмысления И.С. Никитина. Сравним: «Наиболее привлекателен для Никитина своей достаточностью образ Евграфа Антипыча из неоконченной им «Поездки на хутор». Сам Никитин мечтал добиться для себя того, чего добился Евграф Антипыч, — обзавестись хозяйством, хуторком, жильём, земледельческими орудиями, лошадьми, прислугой и т. д. Евграф не кулак, а купец, приобретший хутор. Цель егозаключается вовсе не в том, чтобы вести натуральное хозяйство, а в том, чтобы вести хозяйство капиталистическое, товарное . Характер «И какою задушевностью, силой и простотойблагородного чистого сердца звучало его заветное чувство (…) Никитин, этот сильный человек духом и телом». Отношение к Литературе «А утомившись порядочно за день, - читаем мы дальше в его письмах, - в сумерки я зажигаю свечу, читаю какой-нибудь журнал… берусь за Шиллера и копаюсь в лексиконе, покамест зарябит в глазах». Ср.: «Образ Евграфа раскрыт недостаточно полно, но в нём уже довольно ясно обозначилсякапиталистический хозяин. Вместе с тем перед нами культурный человек, интересующийся не только русской, но и мировой литературой»[v] . Отношение к Православию «Последние дни в глубоком молчании он читал Евангелие…».

Ростовцев (VI, 59-64) Имя-отчество не упоминается «Это был высокий, стройный человек с правильными чертами смуглого лица и сухой черной бородой, кое-где тронутой серебристыми волосами…». А.С.: интересно - «Портрет Ростовцева» может быть продолжен (может быть дополнен) «Портретом Никитина», противоречий между Портретами - ни в интонации, ни в характере описания - нет. Отношение к Делу «…чрезвычайно скупой на слова, неизменно требовательный и назидательный, на все имевший и для себя и для других твердые правила, какой-то «не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами»раз навсегда выработанный уставблагопристойной жизни, как домашней, так и общественной». А. С.: вновь, «Отношение к Делу Ростовцева» может быть без всяких натяжек продолжено текстом «Отношение к Делу Никитина»-интонация одинаковая. Само дело «Он занимался тем, что скупал и перепродавал хлеб, скотину, и потому часто бывал в разъездах. (…) По роду своих занятий он был «кулак», но кулаком себя, понятно, не считал да и не должен был считать: справедливо называл он себя простоторговым человеком, будучи не чета не только прочим кулакам, но и вообще очень многим нашим горожанам». Характер «Но даже и тогда, когда он отсутствовал, в его доме, в его семье (…) неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом:безмолвие, порядок, деловитость, предопределенность в каждом действии, в каждом слове». Отношение к Литературе «Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь: А стихи вам нынче задавали? (…) И я смущенно начинал: «Приди ты, немощный, приди ты, радостный, звонят ко всенощной, к молитве благостной...» Он слушал, прикрывая глаза.Потом я читал Никитина (…) Да, вот это стихи! - говорил он, открывая глаза,стараясь быть спокойным…» Отношение к Православию «…войдя в комнату, несколько раз точно и красиво перекрестился и поклонился на образничку в угол…».

Таким образом, мы полагаем, и приведенный выше сравнительный анализ дает для наших предположений серьезные основания, что при работе над образом (и типическим, и символическим) настоящего подлинного русского человека, «человека сильного духом и телом», воплощенного в романе «Жизнь Арсеньева» под именем Ростовцев, И.А. Бунин не просто учитывал, но исходил из свойств личности, характера, даже фактов биографии и творчества воронежского мещанина и великого русского поэта Ивана Саввича Никитина.

Все это кажется нам интересным и важным, но «глубина символического пространства» данным наблюдением не исчерпывается.

В Русской литературе - нет «ничего лиш-него»

Мы должны вспомнить здесь основополагающий творческий принцип И.А. Бунина: «Запись Бунина на полях рукописи рассказа «Солнечный удар»: «Ничего лиш-него» — эстетический «символ веры» писателя» .

Сравним В.Г. Белинский («Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова»): «Сущность всякого художественного произведения состоит в органическом процессе его явления из возможности бытия в действительность бытия. (…) Как во всяком произведении природы, от ее низшей организации - минерала, до ее высшей организации - человека, нет ничего ни недостаточного, ни лишнего; (…) так и в созданиях искусстване должно быть ничего ни недоконченного, ни недостающего, ни излишнего; но всякая черта, всякий образ и необходим, и на своем месте. (…) Но истинно художественные произведения не имеют ни красот, ни недостатков: для кого доступна их целость, тому видится одна красота. Только близорукость эстетического чувства и вкуса, не способная обнять целое художественного произведения и теряющаяся в его частях, может в нем видеть красоты и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность» .

Таким образом, «Ничего лиш-него» — эстетический «символ веры» русской литературы, сформулированный В.Г. Белинским и, по праву наследования, усвоенный И.А. Буниным /автор статьи не настаивает на собственной орфографии, но полагает, что «отсюда» явление, характеризующееся, пусть и эстетическим, но - «символом веры», следует писать с большой буквы, ибо это, имя собственное/.

Но тогда символическое сцепление Ростовцев-Никитин, изученное нами, оказывается неполным. Содержание «Жизни Арсеньева» «сцепляет» гораздо более значимые, бытийные уже величины.

Памяти сильного человека - Великого Государя нашего Александра Александровича

Занятые сопоставлением Ростовцева и Никитина, мы, читатели, совсем не обратили внимания, на явление текста, с которого, при правильной расстановке ценностных акцентов и должно быть начато объективное осмысление, поиск действительных, первоначальных, смыслов - слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение Благочестивейшего, Самодержавнейшего, Великого Государя нашего Александра Александровича.

Здесь, мы видим не просто упоминание Государя Александра Третьего, интонация текста, поднимающаяся до пафоса, поднимающаяся, вместе с нарастанием возгласа «златовласого и златоризного диакона»(пример филигранной писательской работы - душа читающего восходит вверх вслед за возгласом), интонация требует предельного исследовательского внимания. Мы видим новое символическое сцепление Русского Государства и русского Государя, русского народа и Православной Церкви, и в этом сцеплении открывается нам самое - уклад Русской жизни. Уклад - главное слово, а смысл выявленных сцеплений - иерархия русской силы.

Пропишем предполагаемую нами логику осуществления смыслов в интересующем нас пространстве текста. Почва, земля - «люди крепко связанные с почвой», на почве, на земле, на Русской земле живет русский человек, сильный человек, живет своим укладом, живет жизнью «своего сословия» - это важно (!), ибо сословия - это иерархия, вместе жизнь сословий образует уклад, «твердые правила» («не нами, глупцами, а нашими отцами и дедами» раз навсегда выработанный устав благопристойной жизни, как домашней, так и общественной»), это уклад русской жизни - жизни русского человека на Русской земле, и Венец, и «обеспечение» (Удержание) уклада русской жизни - русская корона, высящаяся над «несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития»». Что же здесь Православная Церковь - «собор», «диакон» - часть Русской силы? Нет, - «почти с ужасом прозревая вдруг», - Православная Церковь для русской силы, ее иерархии, - это возможность прозрения, ощущения, чувствования себя самоево всем величии и полноте, и - смирении перед Лицом Божьим, ибо русский Государь - Помазанник Божий, и вся русская сила - существенна и значима, только в той иерархии, где Глава Церкви - Христос, а Государь - Помазанник Божий.

Так ли это в «Жизни Арсеньева», об этом ли идет речь?

Для того чтобы научно утвердить наши предположения, вернемся вновь к статье «Памяти сильного человека», уже не к содержанию статьи, а к ее смыслу, раскрывающемуся в контексте современной эпохи.

Далее речь пойдет об удивительном свойстве русской литературы, и в частности творчества И.А. Бунина. Мы касались этой особенности в предыдущих наших работах. Особенность эта - наитие, «событие бытия» (М.М. Бахтин), когда в тексте русской литературы отражается то содержание, которое в действительном значении, ведомом человекам, обретет смысл полноформатный только через десятилетия, а то и - столетия. Мы, вслед за Буниным, называем эту особенность наитием. То есть возможностью русского писателя в интуициях отражать бытийный состав временной, современной жизни. Тот смысл, который не может быть угадан современниками, но откроется лишь в полном контексте. Этому феномену есть и научное объяснение, над ним много потрудился М.М. Бахтин. Но в силу особенностей времени окончательно сформулировать не мог. Формулировка же была дана ранее Буниным - наитие.

Именно наитие Духа Святаго, прозрение свыше позволяет, говоря о видимом в современности, создавать невидимую ткань повествования, которая будет открыта (или нет), но только в «далеком» (М.М. Бахтин) контексте.

Действительный смысл статьи «Памяти сильного человека» открылся самому автору статьи, И.А. Бунину, только в период работы над «Жизнью Арсеньева» - конец двадцатых годов двадцатого века. В интуициях он понимал, о чем пишет в 1894 году. В действительном значении - увидел только в «далеком» контексте «Жизни Арсеньева».

Подтвердим.

Сравним, о Государе Александре Третьем:

«С начала 1894 года императора мучили болезни. В августе августейшая чета прибыла на отдых в Крым. 5 октября император внезапно почувствовал себя плохо. Наступило резкое ухудшение, все усилья врачей были тщетны. К больному самодержцу в Ливадийский дворец приехал уже тогда высоко почитаемый о. Иоанн Кронштадтский, знаменитый церковный подвижник, впоследствии канонизированный Русской православной церковью (1990 г.). Отец Иоанн продолжал держать свои благословляющие руки на главе умирающего императора до самого конца. Александр III причастился, и вскоре настали последние минуты его жизни.Он тихо покинул этот мир в окружении любящих его родных 20 октября 1894 года» .

Сравним еще:

«17 октября 1888 года у станции Борки в 50 километрах от Харькова произошло страшное крушение царского поезда, идущего с юга. (…) По словам С.Ю. Витте, «только благодаря своей гигантской силе» император смог удержать упавшую крышу вагона «на своей спине, и она никого не задавила» (…) Считается, что именно полученные императором в результате этого происшествия ушибы, послужили впоследствии причиной для возникновения нефрита, который и свел его преждевременно в могилу, хотя Александр III и отличался всегда большой физической силой (легко мог согнуть подкову или серебряную тарелку). По свидетельству очевидцев удар, полученный императором в правое бедро в результате крушения, был настолько силен, что лежавший в кармане серебряный портсигар оказался сплюснутым»[x] .

Сравним теперь с началом статьи И.А Бунина.

«Однажды, пробуя свою силу, Никитин поднял громадную тяжесть... «что-то оборвалось у него внутри»... Это надломило его здоровье. Новая же неосторожность - ранней весной он бросился купаться в реку - доконала его совсем: сперва была горячка, а потом пришлось надолго лишиться ног и лежать в постели. Но редкая физическая мощь, удивительная сила духа долгие годы боролись с недугами. Не слабея, он выбивался из них с ранней юности... Наконец уступил... Последние дни в глубоком молчании он читал Евангелие...» (IX, 502).

Но ведь со дня смерти Никитина, как и отмечено в статье, прошло 70 лет. Но значит к 1894 году такие сильные русские люди еще не перевелись? Глядя на кого юный 24-летний, еще только начинающийся в русской литературе Бунин мог сказать: «кажется, переводятся, такие люди»?

Ответ - очевиден. Ровно через месяц, 20 октября 1894 года, не станет Государя Александра Третьего.

Эта «мистическая» (в высоком смысле) соединенность Бунина с русской короной удивительным образом отзовется в его личной судьбе:

«Двадцатого октября 1894 года в Ливадии умер Александр III, и это обстоятельство имело для Бунина большое значение. Дело в том, что за незаконную торговлю толстовской литературой — распространение изданий «Посредника» — Бунин был приговорен к трехмесячному заключению в тюрьме. Теперь, по манифесту Николая II, он был амнистирован. Четвертого ноября 1894 года, в день присяги новому императору, В. В. Пащенко, воспользовавшись тем, что «все мужчины отправились в собор и в приходские храмы», уехала, оставив Бунину записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом»…» .

А.К. Бабореко прав, - все это имело для Бунина большое значение, но дело, конечно, не в амнистии. Бытийное сцепление крушения личной судьбы накануне, в преддверии, как символ крушения грядущего Державы Российской - вот главный смысл здесь, и это - смысл Нового Завета, Евангельский, оставим его прикровенным до времени.

Промысл или искушение, ложная мысль? - о поновлении смыслов дат старого стиля в стиле новом

И еще, нельзя не отметить важнейший, вероятно, но пока не прочтенный нами смысл - четвертое ноября по новому стилю - День празднования иконы Казанской Божией Матери. Двадцать первое сентября по новому стилю - праздник Рождества Богородицы. Понятно, что сегодня это другие даты, то есть 21 сентября (ст. ст.) / 4 октября (нов.ст.); 4 ноября (ст.ст.) / 17 ноября (нов.ст.). Однако приведенный пример - не единичный случай «промыслительного» или ложного - остается под вопросом - «поновления дат» жизни и творчества русских писателей. Если все это случайные совпадения, то не из разряда того Случая, о Котором пишет А.С. Пушкин, именуя Случай с большой буквы - «И Случай, Бог изобретатель» ?

«Такой была Россия в ее неизреченной красоте» - архимандрит Константин (Зайцев) и его книга о Бунине и России

Мы предположили, что в главах третьей - четвертой второй книги «Жизнь Арсеньева» Бунин представляет иерархию русской силы, основанную на укладе русской жизни. Представляет и сам уклад русской жизни на примере быта семьи Ростовцевых. Для доказательства наших предположений, выверенного научного доказательства, обратимся к удивительной книге, практически современной выходу «Жизни Арсеньева» и каким-то также «удивительным» образом, но уже в негативе, совершенно не учтенной отечественным изучением творчества И.А. Бунина. Мы говорим о труде К.И. Зайцева «И. А. Бунин. Жизнь и творчество» (Берлин, 1934) .

Архимандрит Константин (Зайцев), в миру Зайцев Кирилл Иосифович (1887 - 1975) - правовед, историк культуры, публицист, богослов. В эмиграции с 1920 г., жил во Франции и Чехословакии; с 1934 г. переехал в Харбин, где стал профессором Русского Юридического факультета и ректором Педагогического института; с конца 1930-х гг. жил в Шанхае. В 1945 г. рукоположен во священники. В 1948 г. перебрался в США, где спустя год принял монашеский постриг с наречением Константином. Позднее был профессором пастырского богословия и русской литературы в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, а также редактором журнала «Православная Русь» -главного печатного органа Русской Зарубежной Церкви. Автор книг: «И.А. Бунин. Жизнь и творчество» (Париж, «Парабола», 1934); «Толстой как явление религиозное» (Харбин, А.А. Ливенцов, 1937); «Основы этики» (Харбин, изд. С.А. Зайцевой, 1937 - 1938; в 2-х вып.); «Лекции по истории русской словесности» (Джорданвилль, изд. Свято-Троицкого монастыря, 1967-1968; в 2-х тт.): «Чудо Русской Истории. Сборник статей, раскрывающих Промыслительное значение Исторической России, опубликованных в Зарубежной России за последнее двадцатилетие» (Джорданвилль, изд. Свято-Троицкого монастыря, 1970) .

Портал Православие сообщает: «В 1945 году в Шанхае К. Зайцев был рукоположен в священники. Следующим этапом на избранном пути стало его пострижение в монашество. Оно имело место уже после переезда за океан, в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле. Бывший профессор был наречен Константином - в память одного из первоучителей славян Константина - Кирилла. Вся дальнейшая деятельность о. Константина - подвиг служения Церкви и России на ниве научной и издательской. Он редактировал журнал «Православная Русь», написал великое множество богословско-исторических трудов, вел, помимо прочего, активную преподавательскую работу в семинарии. И так продолжалось до последнего дня и часа - 13 (26) ноября 1975 года архимандрит Константин отошел ко Господу» .

В книге о Бунине быт, русский быт, то есть уклад русской жизни, именно так осмыслен К.И. Зайцевым, как одна из основ отечественной литературы: «Есть, однако, писатели, которые по преимуществу должны быть отмечены как бытоутвердители. Я ограничусь тем, что назову двух - Тургенева (позитивист) и Пушкина … Пушкин есть утверждение и оправдание человеческого быта и, в частности, русского быта, в его вечных морально-религиозных основах» . Далее следует ключевой вопрос критика: «Что же означает по отношению к Бунину обнаружение, все более отчетливое, «пушкинского начала» в его творчестве? (Там же. С.262). И ответ: «В этом возвращении к «истокам дней» проявились, однако, не только возвращение к России, как к мистической ценности, не только возвращение к личному Богу, к православной церкви, но сказалось еще и нечто, - возвращение к быту как к какой-то исходной религиозно-моральной ценности» (Там же. С.262-263). - Именно так, быт как ценность явлен в «Жизни Арсеньева», воскрешен в «действительность бытия». Сравним, В.Г. Белинский о «Герое нашего времени»: «Сущность всякого художественного произведения состоит в органическом процессе егоявления из возможности бытия в действительность бытия» . В «Жизни Арсеньева» быт не просто «реабилитирован», он - воскрешен, явлен в «действительность бытия», показан как ценность, как основа жизни, как гармония бытия.

Подтвердим цитатой «Жизни Арсеньева»:

«Он занимался тем, что скупал и перепродавал хлеб, скотину, и потому часто бывал в разъездах. Но даже и тогда, когда он отсутствовал, в его доме, в его семье (состоявшей из миловидной и спокойной жены, двух тихих отроковиц с голыми круглыми шейками и шестнадцатилетнего сына) неизменно царило то, что было установлено его суровым и благородным духом: безмолвие, порядок, деловитость, предопределенность в каждом действии, в каждом слове... Теперь, в эти грустные сумерки, хозяйка и девочки, сидя каждая за своим рукодельем, сторожко ждали его к ужину. И как только стукнула наружи калитка, у всех у них тотчас же слегка сдвинулись брови.

Маня, Ксюша, накрывайте, - негромко сказала хозяйка и, поднявшись с места, пошла в кухню.

Он вошёл, снял в маленькой прихожей картуз и чуйку и остался в одной лёгкой серой поддевке, которая вместе с вышитой косовороткой и ловкими опойковыми сапогами особенно подчеркивала его русскую ладность. Сказав что-то сдержанно-приветливое жене, он тщательно вымыл и туго отжал, встряхнул руки под медным рукомойником, висевшим над лоханью в кухне. Ксюша, младшая девочка, потупив глаза, подала ему чистое длинное полотенце. Он не спеша вытер руки, с сумрачной усмешкой кинул полотенце ей на голову, - она при этом радостно вспыхнула, - и, войдя в комнату, несколько раз точно и красиво перекрестился и поклонился на образничку в угол...» (VI, 60).

Осмыслим бережно эпизод «семья Ростовцевых»: ожидание отца, главы семьи, встреча отца дочками, затаенное чувство любви к отцу, - все это концентрация в пределах эпизода романного в основе своей содержания. То есть в эпизоде «семья Ростовцевых» нам представлен артистический конспект романа, который остается только содержательно развернуть. Но в задачу автора «развертывание» частного быта не входит, быт обозначен (в символе, в конспекте, потому что быт семьи Ростовцевых - это лишь часть русского быта). Этого достаточно для его, частного быта, «реабилитации» (К.И. Зайцев), а мы полагаем, что самая надежная «реабилитация» есть «воскрешение».

Быт - это Воскресение России во плоти. Бунину не достаточно воскрешения души России, писатель работает по воскрешению «плоти» (быта) Ея. Поэтому не только символы воскрешения России в «формуле конца», но и явь, действительность «во плоти» воскресшей России в самом художественном мире «Жизни Арсеньева». Сравним с К.И. Зайцевым: ««Жизнь Арсеньева» становится религиозно-моральной реабилитацией быта и, в частности, русского быта... Художник Бунин как бы говорит миру: Вот смотрите, такой была Россия в ее неизреченной красоте. Мы ее потеряли. Всмотритесь в окружающую вас жизнь - и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните - в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность» . «Как бы говорит» - в данном случае осознанное иносказание Зайцева. Бунин не просто говорит - он воскрешает Россию «в ее неизреченной красоте», запечатлевает «неизреченную красоту» России на страницах «Жизни Арсеньева», отнимая Россию тем самым от «гроба безпамятства». То есть ответ на вопрос - явлена ли Воскресшая Россия только в символах художественного мира или прямо в тексте «Жизни Арсеньева» - звучит утвердительно: явлена в тексте. Сравним еще (К.И. Зайцев): «Так, как Бунин говорит о быте и, в частности, о русском быте, еще никто не говорил в России, (у Бунина религиозная сторона быта оказывается на первом плане, доминирует над всем). Быт теперь не случайная реалистическая оболочка того прорыва в вечность, который был основной темой Бунина, а все больше и отчетливей получает характер драгоценной оправы чего то более ценного, что вообще не имеет названия на человеческом языке, чего знаком он только является. Бунин всегда был серьезен и правдив - эти свойства его, как писателя, вытекают из его природы моралиста. Бунин всегда был настроен торжественно, всегда был готов дивиться величию и тайнам окружающего его мира, всегда открыт был чувству мистического восторга - это вытекало естественно из его религиозной одаренности. Эти свойства проявляются с особой силой в «Жизни Арсеньева». Но они приобретают особый характер. Из стадии эпизодической душевной настроенности они постепенно переходят в стадию прочного умоначертания, устойчивого душевного состояния, просветленного, умиротворенного» .

Добавим еще, что в музее в городе Орле хранится бесценный экземпляр книги К.И. Зайцева с отметами руки И.А. Бунина. Мы пользуемся выдержками именно из этого экземпляра, благоговейно составленными исследователями и предоставленными нам профессором О.А. Бердниковой (г. Воронеж). Мы полагаем, что одним из важнейших вопросов изучения творчества Бунина должен быть принят вопрос о переиздании труда К.И. Зайцева.

Русская литература - «важнейший оплот Руси»

И продолжим. Ибо, как это не удивительно, нами представлена еще не вся тайна двух глав «Жизни Арсеньева» и статьи «Памяти сильного человека».

Важнейшему «символическому» посылу статьи «Памяти сильного человека» - «люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость»(именно к таким людям принадлежат и Никитин и Ростовцев) - соответствует в «Жизни Арсеньева» посыл на первый взгляд исключительно реалистический: «Наш брат мещанин, земляк наш!» (о Никитине) (VI, 64).

«Земляк наш» - за этим утверждением и символически объединяющая Ростовцева с Никитиным «своя почва, своя земля», и реальная географическая местность, общее пространство рождения и жизни.

Место рождения и жизни И.С. Никитина нам известно. Но маловероятно, чтобы Ростовцев, говоря о землячестве, имел в виду Воронеж и Воронежскую область.

Есть ли в «Жизни Арсеньева» географическое определение «землячества» Ростовцева и Никитина? В главе II второй книги романа, предваряющей рассмотренные нами главы III, IV эта местность описана и названа: «Очень русское было все то, среди чего жил я в мои отроческие годы. (…) Самый городтоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые», а во времена княжеств Суздальского и Рязанского принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси, что, по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее» (VI, 57, 59).

Город, о котором идет речь - это город, в котором учится в гимназии герой «Жизни Арсеньева» и живет (а, возможно, и родился в нем) мещанин Ростовцев. «Прототипом его стал Елец. (…) Бунин создает художественный образ города не только путем точного воспроизведения топографии Ельца, но и стремлением осмыслить свою судьбу и судьбу России», - отмечает Г.П. Климова .

Таким образом, и Елец, и Воронеж соединены в «Жизни Арсеньева» одним географическим пространством, одной местностью - «Подстепье» (интересно отметить, что Елец и Воронеж имеют прямое - соединенное - упоминание в тексте «Жизни Арсеньева»: «и чем, позвольте спросить, какой-нибудь Тобольск хуже Ельца, Воронежа? Да и вообще все вздор и пустяки! Пройдет дурное, пройдет и хорошее, как сказал Тихон Задонский, - все пройдет!») (VI, 89).

Однако в приведенном выше отрывке «Подстепье» - это еще и символ, «роковая черта», «оплот Руси», первым встречающий «бурю» (т.е. ветер) «азиатских туч» (т. е. из пустыни).

Обратимся к «тексту» Жизни Бунина (прямой речи писателя), что он прямо говорит о Подстепье?

В.Н. Муромцева-Бунина: «Я нашла среди бумаг Ивана Алексеевича следующую страницу: «С начала нынешнего века началась беспримерная в русской жизни вакханалия гомерических успехов в области литературной, театральной, оперной... Близился большой ветер из пустыни».(…) Еще запись: «Я рос в средней России, в той области, откуда вышли не только Анна Бунина, Жуковский и Лермонтов, — имение Лермонтова было поблизости от нас, — но вышли Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков... И все это: эти рассказы отца инаше со всеми этими писателями общее землячество, все влияло, конечно, на мое прирожденноепризвание. Мне кажется, кроме того, что и отец мой мог стать писателем: так сильно и тонко чувствовал он художественную прозу, так художественно всегда все рассказывал и таким богатым и образным языком говорил. И немудрено, что его язык был так богат. Область, о которой я только что сказал, есть так называемое Подстепье, вокруг которого Москва, в целях защиты государства от монгольских набегов с юго-востока, создавала заслоны из поселенцев со всей России» .

Таким образом, в историко-культурных и географических реалиях Подстепье - это средняя Россия, откуда вышлиАнна Бунина, Жуковский, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков и сам И.А. Бунин, свидетельствующий об «общем землячестве». Но вне всякого сомнения, большинство перечисленных выше писателей не названо, но подразумевается в статье «Памяти сильного человека» (этот факт даже не требует доказательства, и должен быть принят нами как аксиома): « в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальныееё представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость».

«Земля» эта, как мы сейчас доказательно выяснили, - Подстепье. Но даже для перечисленных здесь имен великих русских писателей, символизирующих русскую литературу, почвойявляется, конечно, не собственно Подстепье, но сама Россия.

Поэтому в зависимости от контекста Подстепье у Бунина выступает символом самой России, Отечества, Родины. Сравним: «То же самое мы встречаем и в «Жизни Арсеньева». Здесь метет по России «азиатскими метелями»».

Особое наполнение данный символ получает в «Воспоминаниях» (1950), где уже не Подстепье, а сама Россия охвачена «большим ветром из пустыни». Так, основываясь на Книге Иова, характеризует И. А. Бунин пред- и революционную атмосферу в России.

«И вот приходит еще один вестник к Иову и говорит ему: сыновья твои и дочери твои ели и пили вино в доме первородного брата твоего: и вот большой ветер пришел из пустынии охватил четыре угла дома, и дом упал на них, и они умерли...». В конце девяностых годов еще не пришел, но уже чувствовался «большой ветер из пустыни». И был он уже тлетворен в России для той «новой» литературы, что как-то вдруг пришла на смену прежней» . И это 1950 год, Бунин повторяет мысль, высказанную в 1894 году.

В данных сопоставлениях открывается еще один символический смысл «Подстепья». По Бунину, Подстепье-земля - это рубеж, первым встречающий врагов России - «и первые ложились костьми за нее». То есть Подстепье-земля - это первая линия обороны России. Но тогда Подстепье - родина русских писателей - это первая линия духовной обороны России.

И именно «оскудение» первой линии духовной обороны Отечества, отмеченное И.А. Буниным еще в 1894 году - «переводятся такие люди», - сделало возможным тот разгул «большого ветра из пустыни», о котором идет речь в Воспоминаниях (1950).

Получается, что вопрос Бунина: «Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены»? - совсем не риторический. Спрашивая, Бунин представляет развернутый ответ, показывая, как и почему «не отстояли мы», вскрывает причины «великого и быстрого крушения Державы Российской, равного которому не знает человеческая история!» («Несрочная весна», V, с.126).

Показывая разрушение уклада русской жизни, отмеченное писателем и в публицистике (статья на юбилее газеты «Русские ведомости», 06.10.1913) и в прозе 10-х годов, в частности в «Чаше жизни», И.А. Бунин утверждает, что наряду с почвой, землей, укладом жизни русского человека под покровительством русской короны и в благоденствии Русской Православной Церкви - удерживающее и охранительное и даже оборонительное значение для русской жизни имеет русская литература.

Правда художественная русской литературы есть Правда Бытия, Божия Правда

«Почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона».

Это Иван Бунин «Жизнь Арсеньева».

Просто сопоставим, встретим в себе воскрешенную Н.В. Гоголем (русской литературой то есть) Россию: «и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства» .

Совпадение интонации Гоголя и Бунина есть, совпадение очевидно. Но можно ли быть уверенным? Можно, потому что это не единственное пространство текста, где интонация взыскует Гоголя.

Двадцать вторая глава четвертой книги, конец книги «Жизнь Арсеньева» (в первой редакции, без «Лики»): «над головой разверзается черно-вороненое, в белых, синих и красных пылающих звездах небо. Все несется куда-товперед, вперед...» (VI,191), - «белых, синих и красных» - сохранен даже порядок сочетания цвета, цвета русского Государственного флага. И что бы не оставалось сомнения в истине воскресения России - здесь же, рядом с символом России (флаг), текст «Жизни Арсеньева» являет еще один символ - Ее жизненной живой, стремительной стихии: «все несется». Повторим еще раз вслед за Гоголем: «и мчится вся вдохновенная Богом!..Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства» (Гоголь, Там же). Не «от мистраля» «все гудит, ревет, бушует» в «XXII главе» - это «разорванный в куски воздух», разорванный воскресшей Россией воздух становится ветром (мистраль), а Она все так же несется - «куда? дай ответ. Не дает ответа» (Гоголь) - «куда-то вперед и вперед…» (Бунин); «летит мимо все, что ни есть на земле»(Гоголь) - «ветви пальм, бурно шумя и мешаясь, тоже точно несутся куда-то»(Бунин). Это одна интонация, один художественный состав. Это и есть Великая Русская литература.

Скажем больше, это еще одна Правда - и в художестве, и в реалиях Бытия России.

Да, Русская Православная Церковь, вслед за «падением русской короны», взойдет на Голгофу, но перед этим во главе Церкви вновь станет Патриарх, которого триста лет у Церкви не было.

Да, царствованием Государя Николая Второго прекратится на русской земле царствование Династии Романовых. Но будет ли это «падение» Династии, «падение» русской короны?

Войдите сегодня в любой Православный храм России, наверняка вы отыщете икону святых Царственных Страстотерпцев, Государя и Государыню с детками - последними из царствовавшей Династии Романовых,первыми из царствовавшей Династии Романовых причисленные к лику святых.

То есть русская корона мистическим образом сохранена в Русской Православной Церкви. Семья в православном понимании - есть малая Церковь. Восстановление уклада русской жизни состоит в восстановлении русской семьи как малой Церкви, под омофором Церкви Христовой, Апостольской, Русской Православной Церкви. Если будет устроена русская семья как малая Православная Церковь, будет устроено и Государство Российское достойным цивилизации образом. Именно такую логику представляет, по нашему предположению, действительное прочтение книги «Жизнь Арсеньева» в контексте двадцать первого века, нашей эпохи.

«Россия! Кто смеет учить меня любви к ней?» - памяти (или воскрешению?) подлинно русского сильного человека Ивана Алексеевича Бунина

(некоторые выводы и обобщения)

«Россия! Кто смеет учить меня любви к ней»? (И. Бунин. Миссия русской эмиграции». Париж, 29 марта 1924 г.).

«А потом — какой характерный вопрос: «Каково ваше отношение к Пушкину?» В одном моем рассказе семинарист спрашивает мужика: Ну, а скажи, пожалуйста, как относятся твои односельчане к тебе? И мужик отвечает: Никак они не смеют относиться ко мне. Вот вроде этого и я мог бы ответить: Никак я не смею относиться к нему… И все-таки долго сидел, вспоминал, думал. И о Пушкине, и о былой, пушкинской России, и о себе, о своем прошлом…» (И. Бунин «Думая о Пушкине»,1926 г.).

А ведь это слова сильного человека. И он, русский писатель Иван Алексеевич Бунин, - «этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, ее свежесть, ее великая в простоте художественность, ее сильный простой язык, ее реализм в самом лучшем смысле этого слова. Все гениальные ее представители — люди, крепко связанные с своей почвой, с своею землею, получающие от нее свою мощь и крепость» (И. Бунин. Памяти сильного человека» 1894 год).

Разве не сильным человеком сказаны эти слова о двух самых сильных человеческих чувствах - о любви и ненависти?

Осенью 2013 года исполнилось 100 лет со дня произнесения Буниным речи на юбилее газеты «Русские ведомости» (Москва, 6.Х.1913), накануне великих потрясений России, и не только России, но сначала - «всего мира» в 1914 году, а потом уже и России в 1917.

«Был известный уклад в русской жизни, тяжелый во многих отношениях, но — уклад. Он должен был разрушиться, исчезнуть — и почти исчез. Была известная культура, не глубокая, не имевшая крепких, вековых корней; она тоже осуждена была на исчезновение еще в те дни, когда «порвалась цепь великая». Успела ли эта культура создать себе преемницу, основать прочные культурные традиции? Вы знаете, что нет» («Речь…», 1913).

Разрушение уклада русской жизни. Уклад - это быт, русский быт. Следствие - ведь литература есть отражение жизни (уклада в том числе) - «падение литературы». Но «пала» не литература, русская литература - не пала и пасть не могла; «пало» то, что выдавало себя за «русскую литературу». Потому и «пало», что не было литературой. Настоящая Литература - всегда «над схваткой», всегда «выше» временного. Невозможно отразить «стихию жизни», будучи частью этой стихии, не умея подняться над ней; «литература», разделившая «стихию жизни», стала выражением этого «падения», а должна была быть - свидетельством и предостережением.

Именно об этом говорит Бунин в 1913 году.

Настоящая литература, русская литература, природно знает самый быт, самую жизнь народную, знает не со стороны, знает - «природно», как знает древо корнями свою почву. Почва народной жизни «не стихийна» и не может быть стихийна, она основна. Народная жизнь строго организована, эта организация есть быт, есть уклад жизни, есть - «почва».

Сама народная жизнь больше и выше «временных жизненных стихий». И русская литература, природная жизни народной, также больше и выше временных стихий. Поэтому русская литература умеет видеть и может видеть, умеет говорить о Жизни и говорит о Жизни.

«Кажется, переводятся такие люди» (Бунин, 1894).

Перевелись?

«Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» [Лк. 20:38].

Русская литература - живой свидетель Слова Христа. И этого Слова, сохраненного нам Евангелистом Лукой, тоже.

Это - главное, что может и должно быть понято о русской литературе.

Вспомним: «переводятся такие люди», «порвалась цепь великая», далее «падение литературы», далее до «великого и быстрого крушения Державы Российской, равного которому не знает человеческая история»!

Но здесь же сказано: «нет, прежний мир, к которому был причастен я некогда, не есть для меня мир мертвых, он для меня воскресает все более, становится единственной и все более радостной, уже никому не доступной обителью моей души!» (Несрочная весна»)

«У Бога все живы» - это повторенное народной жизнью Евангелие есть главное свидетельство русской литературы.

Это свидетельство - «единственная и радостная обитель», доступная всем, каждому человеку и всем поколениям России.

Откуда мы знаем о «прежних мирах» России? Сколько их было за всю историю Государства Российского - и о всех «прежних мирах» России мы знаем. Это знание хранит для нас история и изучает историческая отечественная наука.

Но нам, России, даровано (Господом, иначе - кем же еще?) не только знание - история России, но сама Россия, во всех ее «прежних мирах», во всех ее цивилизациях. Нам дарована бесценная возможность соприкосновения с живой жизнью «прежних миров» (цивилизаций) нашего Отечества.

Основой тому отмеченный, в том числе и в ходе этой работы, «воскрешающий потенциал» русской литературы, основанный на опыте Евангелия, православной церковной службы. Евангелие, церковная служба представляют нам не рассказ, не воспоминание о Христе, но благодатную возможность встречи с Самим Христом. Как это происходит, например, с героем «Жизни Арсеньева»: «и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле, что, если бы даже и правду говорил Глебочка, утверждающий со слов некоторых плохо бритых учеников из старших классов, что Бога нет, все равно нет ничего в мире лучше того, что я чувствую сейчас». Сравним: ««чувство все» (Гете). Действительность - что такое действительность? Только то, что я чувствую. Остальное - вздор» (7/20 Авг. 23 г.) . Это личный опыт. Именно о такого рода опыте свидетельствует митрополит Антоний Сурожский: «Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос … Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут - значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, - правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан» («О встрече») . Герой воспоминаний митрополита Антония «был мальчиком лет пятнадцати» - сопоставим с возрастом героя «Жизни Арсеньева»: «Я еще мальчик, подросток». Важно, что оба свидетельства независимы друг от друга, личный опыт и в том и другом случае, и совпадают в силу того, что основаны на общей логике. Как и опыт самого Ивана Бунина, который «чует Его живым, каким Он ходил по этой знойной земле», «Ян говорит о Христе. Дома он вынимает Евангелие и дает Его мне, советуя читать особенно серьезно» .

Так же, «по образу и подобию» Евангелия, русская литература являет всем поколениям России благодатную возможность встречи не с историей, а с жизнью России, во всех ее временах.

«Слово о полку Игореве» - это возможность стоять среди того времени, где «по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь гозоряхуть, хотять полетети на уедие», и слушать: «Что ми шумить, что ми звонить далече рано пред зорями»?, и услышать: «великий Святослав изрони злато слово, с слезами смешено», и возвратиться и ехать вместе с князем Игорем «по Боричеву к святей Богородици Пирогощей»;

«Жизнь Арсеньева» - это возможность, не вспомнить, а пережить - вместе, рядом, с мещанином Ростовцевым «гордо побледнеть тогда, повторяя восклицание Никитина: «Это ты, моя Русь державная!» - или говоря про Скобелева, про Черняева, про Царя-Освободителя, слушая в соборе из громовых уст златовласого и златоризного диакона поминовение «благочестивейшего, самодержавнейшего, великого Государя нашего Александра Александровича» - почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов, над какими несметными богатствами земли и силами жизни, «мирного и благоденственного жития», высится русская корона».

Россия всех эпох и ее цивилизаций - воскрешена и жива в русской литературе. Безценное достояние - живая вне времени Россия - это Божия Милость, такова и работа русской литературы, возможность России БЫТЬ всегда.

Кирилл Иосифович Зайцев (будущий архимандрит Кирилл) в своей работе «И. А. Бунин. Жизнь и творчество», присоединяя свой голос к голосу писателя Бунина, произносит: «Всмотритесь в окружающую вас жизнь - и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните - в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность - вот из чего сложен этот быт».

Это особенно важно сегодня для России, когда государством и его населением почти утрачены (существуют в интуиции, в исторической памяти, «бессознательно», «невидимо», не в реалиях, не в осознании) основные бытийные (Бытия, то и есть, но основанные на быте) ориентиры. Нам, населению и стране, необходимо не вернуться, ибо мы не уходили, мы - упали, нам надо подняться, надо подняться к русскому быту. Поднимаясь к русскому быту мы одновременно будем подниматься от населения к народу. Осуществление этого труда невозможно человеку, но возможно Богу. Но человек, население, должен быть согласен и готов на этот труд.

Быт, «современный быт» - не бытиен, в нем нет Бытия, нет целостности бытия (в советском быте целостность сохранялась еще, она была ущербна, но это был еще быт, в интуициях - русский быт). В современности - нет цивилизационной основы, нет быта.

Мы полагаем, необходимость «возвращения к быту», «возвращения к русскому быту» - это должно стать главным выводом нашей работы.

Сегодня современному обществу предлагается как цивилизационный путь России - вхождение в Европу.

Истинный цивилизационный путь России состоит «во вхождении» в православный храм, в усвоении и исповедании православного «Символа веры». Войдя в православный храм, Россия обретет цивилизационную основу, воскреснет в иерархии русской силы, а значит устоит, несмотря на вызовы времени, тем самым, устояв, «спасет» и Европу, и Мир. Войдя же в «погибающую» в цивилизационном смысле Европу - погибнет вместе с ней.

Об этом должны говорить все здравые силы современного общества, и наука в том числе.

[i] Бунин И. А. Собрание сочинений в девяти томах Т.1 - 9. - М.: Художественная литература, 1965-1967. Далее цитируется по тому же изданию с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С.361- 373, 409-412. / С.363.

Пронин, А. А. Цитата в книге И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева. Юность»: автореф. дис. … канд. филол. наук / А. А. Пронин; Петрозавод. гос. ун-т. - Петрозаводск, 1997. - 20 с.

Никитин, Статья из Литературной энциклопедии: 11 т. - [М.], 1929—1939. / [Электронный ресурс]http://er3ed.qrz.ru/nikitin-articles.htm

[v] Там же.

Смирнов, В. П. Бунин Иван Алексеевич / В. П. Смирнов // Русские писатели. 1800-1917: биогр. слов. - М., 1989. - Т. 1. - С. 354-361. / С.360.

Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Г. Белинский. - М.: ОГИЗ, 1948. - 3 т. / Т.1. С.558.

Морозов, С. Н., И.А. Бунин-литературный критик: автореф. дис. … канд. филол. наук / С. Н. Морозов; Москва, 2002. - 207 с. / [Электронный ресурс] / Научная библиотека диссертаций и авторефератов / disserCat /http://www.dissercat.com/content/i-bunin-literaturnyi-kritik#ixzz3EUm4mwly (дата обращения 01.10. 2014).

Репников, А. В., Государь Александр III / А.В. Репников, д. истор. н., гл. спец-т Российского государственного архива социально-политической истории / [Электронный ресурс] http://www.portal-slovo.ru/history/35502.php (дата обращения 01.10. 2014).

[x] Там же.

Бабореко, А. К. Бунин: жизнеописание / А. К. Бабореко. - М.: Молодая гвардия, 2004. - 457 с.: ил. - / Жизнь замечат. людей: сер. биогр.; вып. 906 / С.46.

Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений [Электронный ресурс] / А. С. Пушкин. - М., 1937-1959. - Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/y00.html?cmd=1&dscr=1

Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с.

Зайцев, Кирилл Иосифович (1887 - 1975) / сайт Книжного портала iHaveBook / [Электронный ресурс]http://ihavebook.org/authors/77930/zaycev-kirill-iosifovich.html) (дата обращения 01.10. 2014).

Зайцев, архимандрит Константин О страхе Божием. 12 (25) ноября - 120-летие со дня кончины Константина Леонтьева // [Электронный ресурс]: Портал Православие - (дата обращения 01.10. 2014)

Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с. / С.258; 261-262.

Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Г. Белинский. - М.: ОГИЗ, 1948. - 3 т. / Т.1. С.558.

Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. - Берлин: Парабола, 1934. - 267 с. /С.264.

Там же, С.265.

И.А.Бунин и русская литература конца ХХ века: по материалам Международной научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения И. А. Бунина. ИМЛИ РАН. - М., 1995. / Г. П. Климова (Елец). Образ города в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева». С. 117 - 124/ С. 121-122.

Муромцева-Бунина, В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В. Н. Муромцева-Бунина. - М.: Совет. писатель, 1989. - 509 с. / С. 187.

Бунин, И. А. Воспоминания Бунина [Электронный ресурс]: И. А. Бунинъ. Воспоминанiя. Париж 1950. Автобioграфическiя заметки / И. А. Бунин. - 6 с. - Режим доступа:http://bunin.niv.ru/bunin/bio/vospominaniya-bunina-1.htm . - (дата обращения 01.10. 2014).

Гоголь, Н. В. Собрание сочинений: в 6 т. / Н. В. Гоголь - М.: Гослитиздат, 1937. - 6 т. / Т.5. С.291.

Бунин, И. А.Окаянные дни / И. А. Бунин; сост. А. В. Кочетов. - М.; Современник, 1991. - 255 с. / С.136.

Антоний (митр.). О встрече / митрополит Антоний // Воскресные проповеди / митрополит Антоний. - 2-е изд. - Таганрог, 2003. / С. 30-35.

Муромцева-Бунина, В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В. Н. Муромцева-Бунина. - М.: Совет. писатель, 1989. - 509 с. / С. 321.

Проект «Русский уклад»

МБОУ « Заветненская СШ им. Крымских партизан»

Руководитель проекта: учитель начальных классов, специалист 1 категории Анищенкова Елена Филимоновна.

Цель проекта «Русский уклад»: формирование начал национальной культуры детей и взрослых, приобщение детей к традициям и обычаям русского народа.

В соответствии с целью определены задачи исследования:

1. Изучить и проанализировать научную литературу по исследуемой проблеме;

2. Создать необходимые условия по приобщению школьников к русской народной культуре через фольклор;

3. Определить эффективность использования фольклорных жанров для приобщения к русской народной культуре в процессе специально организованной деятельности детей;

4. Воспитывать интерес и любовь к русской народной культуре, народному творчеству, обычаям, традициям и т.д.;

5. Привлечь родителей в воспитательно-образовательный процесс через проведение русских народных подвижных игр, знакомство с календарными праздниками, их обычаями, традициями;

6. Создать условия для самостоятельного отражения полученных знаний, умений детьми.

Объект исследования : патриотическое воспитание школьников.

Предмет исследования: процесс приобщения школьников к русской народной культуре через фольклор.

План реализации образовательного проекта

Длительность работы над проектом 3 года, осуществляется в 3 этапа.

Подготовительный (сентябрь -октябрь 2016г.)

Изучение и подбор литературы, составление конспектов; оформление папок-передвижек; подготовка материалов для консультаций, беседы с родителями и педагогами

I этап: 2016-2017 учебный год

Межпредметные направления
Окружающий мир	Экскурсия в краеведческий музей «Русская изба» (Цель: формировать представления о быте русского народа, воспитывать интерес к истории своего народа)
Литературное чтение	«Деревенские посиделки» (Цель: знакомить детей с досугом крестьян, малыми фольклорными жанрами). Театрализованное представление
	«Пришла коляда - отворяй ворота!» (цель: формирование представления о рождественских праздниках и колядовании; разучивание колядки). Участие в рождественских колядках.
	«Праздник славянской азбуки» (цель:познакомить с историей возникновения славянской письменности)
	«Русские народные инструменты» (цель: знакомство учащихся с русским народным музыкальным инструментом)
	«Ложкари» (Цель: обучить игре на деревянных ложках)
Творчество	«Весна, весна, поди сюда!» (цель: знакомство с традиционными обычаями встречи весны). Театрализованное представление
	«Победа в воздухе не вьется, а руками достается» (цель: воспитывать у детей патриотические чувства: любовь, гордость и уважение к Родине)
Защита проекта	Презентация. Обсуждение «За круглым столом».
Оценка результатов

II этап: 2017-2018 учебный год

Окружающий мир	«Во саду ли в огороде» (цель: закреплять представления о сезонной работе; разучивать пословицы о труде).
	«Одежда русских крестьян» (цель: познакомить детей с одеждой русских крестьян, с техникой вышивания крестиком). Изготовление копий русской национальной одежды.
	«Осень - сноп последний косим» (цель: закрепление представлений об особенностях и приметах первого осеннего месяца). Праздник последнего снопа.
Технология	«Народная игрушка» (цель: закреплять представления о народном искусстве). Изготовление глиняных игрушек, свистулек.
	Разучивание русских народных песен (Цель: развивать восприятие музыки, формировать эмоциональную отзывчивость и способствовать накоплению фольклорного багажа).
Физическая культура	Народные подвижные игры (Цель: обогащать двигательный опыт детей народными играми, способствовать пониманию их самобытности)
Литературное чтение	«Ой ты, Масленица» (цель: обогащать знания о приметах Масленой недели).
Защита проекта	Праздник «Играй, гармонь»
Оценка результатов	Выводы для дальнейшей проектной деятельности.

III этап: 2018-2019 учебный год

Окружающий мир	Хлеб всему голова!» (цель: знакомство со старинным орудием труда - серпом; пословицы и поговорки о хлебе)
	«Покров день» (цель: обогащать знания о народных приметах, фольклоре, изготовить кормушки для птиц).
Литературное чтение	Былины (Цель: знакомить с былинным творчеством русского народа)
Изобразительное искусство	Золотая хохлома (Цель: знакомить ребенка с народным искусством)
Технология	Книжка-передвижка «По страницам народных сказок» (Цель: создать иллюстрированную книжку-передвижку по мотивам русских народных сказок»)
Литературное чтение	«Весна, весна, поди сюда!» (цель: знакомство с традиционными обычаями встречи весны, закличками, веснянками.)
Творчество	«Дорого яичко в пасхальный день» (цель: познакомить с праздником Пасхи; росписью пасхальных яиц)
Защита проекта	Выставка «Народные умельцы»
Оценка результатов	Конференция

Обобщение и презентация проекта: видеофильм о проекте.

Форма представления: Модели и макеты;

сценарии и постановки;

видеофильм о проекте.

19.01.2016

Считается, что сегодня мы находимся в самом начале шестого – нанотехнологического – уклада (с 2011 года), которому предшествовал пятый уклад – компьютеризации и телекоммуникации (примерно с 1971 года). В свою очередь, им последовательно предшествовали: четвертый уклад – нефти и ленточного конвейера (примерно с 1908 года), третий уклад – стали (примерно с 1875 года), второй уклад – пара (примерно с 1825 года), первый уклад – рождения фабрики (примерно с 1772 года).

Понять уклад

При слове «уклад» из нашей памяти услужливо выныривают пресловутые самовар, печь, лапти, матрешка, балалайка. Мы привыкли считать уклад синонимом старины, ретро, архаики. Но уклад может быть и индустриальным – с дымящими трубами заводов и нехлипкими бабами на разгрузке вагонов. Уклад может быть и информационным – с полной компьютеризацией, автоматизацией. Уклад, наконец, может быть нанотехнологическим.

Иными словами, уклад – это всего лишь культурно-хозяйственное устройство жизни. А вот каким он будет, уже всецело зависит от нас самих.

Существует множество пониманий и определений уклада. В отдельных случаях на первый план выходят социально-культурные, в других – экономико-технологические детерминанты.

В структуре уклада можно вычленить:

культуру духовную (метафизика, традиции, ценности, социальные нормы, литература и искусство);
культуру материальную (всё то, что в рамках текущего уклада произведено человеком);
средства и способ производства (то, чем и как произвел всё это человек).

Есть соблазн, чисто модернистский, сказать, что уклад – это своего рода функция от средств и способа производства и потребления. Однако было бы ошибочным полагать, что мы пытаемся осмыслить уклад через жесткий односторонне направленный материально-экономический детерминизм. Сам по себе такого рода подход ложен и безрезультативен – подобно попытке решить, бытие ли определяет сознание или сознание бытие. Культура духовная связана с культурой материальной, а культура материальная связана со средствами и способом производства. Но при этом одно не происходит от другого. Тем более в какой бы то ни было временной последовательности. Правильнее было бы сказать, что все три названных компонента в структуре уклада развиваются одновременно, будучи взаимосвязанными и взаимоопределяющими.

Развитие укладов именовать «прогрессом» было бы неточно, поскольку это определение нагружено определенными оценочными смыслами, подразумевающими некую позитивную технологическую эволюцию во благо человека. Корректнее говорить об адаптации укладов под влиянием изменений – прежде всего климатических, демографических и ресурсно-сырьевых.

Принято классификационное деление укладов на:

доиндустриальный (аграрный);
индустриальный;
постиндустриальный (информационный).
С известной натяжкой, присущей любым схемам, и множеством оговорок эти три уклада можно соотнести с тремя онтологическими парадигмами – Премодерн (Традиция), Модерн, Постмодерн. Современные экономисты и об­щест­воведы ведут отсчет укладов от начала индустриальной революции, как будто отказываясь замечать всё то, что ей предшествовало.

Считается, что сейчас мы находимся в самом начале шестого – нанотехнологического – уклада (с 2011 года), которому предшествовал пятый уклад – компьютеризации и телекоммуникации (примерно с 1971 года). Соответственно им последовательно предшествовали: четвертый уклад – нефти и ленточного конвейера (примерно с 1908 года), третий уклад – стали (примерно с 1875 года), второй уклад – пара (примерно с 1825 года), первый уклад – рождения фабрики (примерно с 1772 года).

Можно было бы назвать доиндустриальную фазу уклада нулевым укладом, или укладом-ноль. Однако и здесь мы находим не один, а несколько последовательно сменяющих друг друга укладов: охота и собирательство, огородничество, скотоводство, земледелие.

Помимо этой основополагающей классификации укладов существует также более частная классификация, в которой понятие «уклад» отчасти приближается к понятию «культура». Например, уклад степных кочевников-скотоводов или уклад приморской рыболовецкой артели. Можно выделить и еще более частные типы укладов, связанные с конкретными историческими, географическими и другими обстоятельствами.

Нельзя сказать, что уклады возникают волюнтаристски, по чьей-либо прихоти. А если и возникают, то мы получаем псевдоморфозу, о которой писал Освальд Шпенглер, разбирая, в частности, культуру петровской Руси, когда на аутентичную культуру, подобно европейскому камзолу, была напялена неорганичная форма.

Однако укладу можно, исходя из объективных обстоятельств, придать «наклонение», вывести на передний план один из ключевых факторов.

Циклы Кондратьева

«Длинные волны» и «слоеный пирог»

Выдающийся советский экономист и общественно-политический деятель, аграрий Николай Кондратьев создал теорию экономических циклов, именуемых сегодня «волнами Кондратьева», или «длинными волнами». Исследовав большой объем статистических данных, касающихся экономических показателей, – на материале четырех стран почти за 150 лет, – Кондратьев пришел к выводу, что экономические подъемы и спады цикличны, связаны с инновациями в области средств и способов производства. На сегодняшний день в экономике выявлено несколько таких циклов (циклы Китчина, Жюгляра, Кузнеца) и в том числе цикл Кондратьева, наибольший из них. Длинная волна охватывает период примерно в 50 лет с некоторыми отклонениями. Внутри нее существует несколько фаз, или волн, – повышательных и понижательных. Есть мнение, что короткие волны внутри кондратьевского цикла можно соотнести с циклами Китчина, связанными с временными лагами в циркуляции информации на рынке. Не менее важны циклы Кузнеца, составляющие от половины до трети кондратьевской волны. Циклы Кузнеца – демографические, они определяют связь между экономическим ростом и естественным приростом населения или общим прирос­том (за счет мигрантов).

Циклы Кузнеца, Жюгляра и Китчина

Длинные волны Кондратьева принято соотносить с укладами. Вообще это отдельный вопрос, насколько могут быть сближены, а насколько противопоставлены такие понятия, как «культура», «уклад» и собственно «длинные волны» Кондратьева. Нам кажется, что в отдельных случаях они могут выступать как синонимы, поскольку узус первых двух понятий довольно размыт ввиду их терминологической неопределенности.

Предполагается, что начало новому укладу кладет подъем волны инноваций в области средств и способов производства. Однако уклады не возникают механически. Нельзя сказать, что до такой-то даты мы жили в одном укладе, а после нее перешли в другой. Процесс этот континуален. Тем не менее некоторые исследователи говорят о дискретности укладов, под которой следует понимать то, что всплеск первичных инноваций – или, как их еще называют, закрывающих (закрывающих предыдущий уклад и связанные с ним рабочие мес­та) или прорывных технологий – порождает новые средства и способы производства, новые экономические формы, по сути идущие вразрез с прежним укладом. Но это не дело одного дня или даже года.

Уклады взаимопроницают друг друга, сосуществуют друг с другом синхронно, возникают в виде предпосылок задолго до пика своей волны и продолжают существовать во время пиков волн приходящих им на смену новых укладов. Каждый раз, таким образом, единовременно на одной и той же территории мы имеем дело не с одним укладом, а с их сосуществованием – своего рода «слоеным пирогом». Кроме того, в центре и на периферии страны, понятой как единое экономическое пространство, уклады – точнее, их «слоеные пироги» – почти всегда по понятным причинам будут разниться. Периферия инертна и консервативна. Поэтому там будут встречаться «слоеные пироги» без нового слоя. А в центре будут «слоеные пироги» без старых слоев. Центр всегда тяготеет к инновации как способу решить накопившиеся экономические проблемы радикально, качественным путем. Перекрытие старых технологий осуществляется в центре (или центрах) более радикально, поэтому в «слоеном пироге» укладов центра будут отсутствовать наиболее старые слои. В частности, в городах, особенно крупных, почти всегда отсутствуют доиндустриальные слои.

Вызовы шестого уклада

В шестом укладе число рабочих мест будет сокращаться в разы. Это значит, что в городе окажется много лишних ртов, что приведет к демографическим, а затем, с большой долей вероятности, к социальным и политическим нестроениям. Целые отрасли прежней индустрии канут в небытие, миллионы людей потеряют средства к существованию, и государство окажется один на один с голодной и постепенно звереющей толпой. Как писал Кондратьев: «Социальные потрясения возникают легче всего именно в период бурного натиска новых экономических сил».

Сегодня мы находимся на развилке: либо принять на вооружение демографические методы негативной практической биополитики (депопуляция за счет абортов, контрацепции, стерилизационных программ), чего мы себе не только как православные христиане, но и как патриоты России и нашего многонационального русского народа позволить не можем, поскольку это приведет к демографическому коллапсу и утрате территорий, а вслед за ней – постыдной жизни в резервациях, либо воспользоваться самой ситуацией набирающего силу шестого уклада и трансформировать наш быт. Иными словами – модифицировать уклад.

В ситуации постиндустриального общества у нас есть все возможности вернуться в аграрный уклад на новом витке – с новыми идеями эффективной и малозатратной, а то и – со временем – полностью автоматизированной обработки земли, с новыми энергоресурсными технологиями, Интернетом, новейшим экологичным транспортом.

Деревню у нас долго и систематически убивали весь период индустриализации, когда в городе для подъема производства была нужна рабочая сила. Сегодня часто с ностальгирующими нотками говорят о возрождении русской деревни. Но чтобы возродить деревню, на самом деле не нужно предпринимать никаких волевых усилий, сгонять людей на село методами Мао, расправившегося таким образом с хунвейбинами, или, скажем, проводить насильственную деурбанизацию, к которой утопически призывал в первой трети прошлого века Александр Чаянов. Сама ситуация безработицы, нарастающей в связи с подъемом шестого уклада, сменой средств и способов производства, вытолкнет людей на село, где есть возможность добывать себе хлеб своими руками. И вот тут-то важно этот процесс возглавить и скорректировать, придать объективному стихийному исходу на землю правильный инновационный импульс, чтобы получить на селе рост и развитие, а не прозябание и последующую деградацию. И раз уж мы сослались на Чаянова и его проект по развитию села, выглядевший почти сто лет назад утопически, то сегодня, когда его реализации ничего не мешает, самое время вспомнить о нем.

Вспомнить Чаянова

Труды этого выдающегося ученого-экономиста, основателя научной школы сельского хозяйства актуальны сегодня даже больше, чем в то время, когда они были написаны. Следует отметить, что Чаянов помимо прочего был известным краеведом, москвоведом, членом комиссии «Старая Москва», искусствоведом, тонким писателем-фантастом. Из-под его пера вышел ряд удивительных мистических повестей в духе Владимира Одоевского. Существует мнение, что они повлияли на Михаила Булгакова. Чаянов, ученый-аграрий с мировым именем, сторонник идеи экономической автаркии больших пространств, известен и как политик. Видный работник кооперативного движения России после Февральской революции, член Учредительного собрания, в 1921–1923 годах он становится членом коллегии Наркомзема РСФСР. В 1930 году за взгляды на развитие сельского хозяйства, несовместимые с планами варварской коллективизации, Чаянов был арестован, а в 1937 году по сфабрикованному делу о так называемой Трудовой крестьянской партии расстрелян. При этом, как пишет исследователь его наследия Леонид Чертков: «Есть глухие сведения о том, что Чаянов по специальному заданию Сталина написал в конце 1920-х книгу “Автаркия” – изолированное государство». Несмотря на участь Чаянова, Сталин фактически воплотил на практике его идеи, хотя и в сильно искаженном виде.

Сегодня нам Чаянов ценен тем, что в его книгах содержится ответ на главные вопросы, задаваемые сторонникам традиционных семейных ценностей, противникам абортов и контрацепции: «Хорошо, мы перестаем делать аборты и пользоваться контрацепцией. Начинаем рожать по ребенку в год. Где нам жить прикажете? Чем кормить детей? Где им учиться?» Все доводы консерваторов, пролайферов и профэмили разбиваются об эти вопросы. А значит, нужно подвести под просемейную идеологию экономическую базу – и в этом плане Чаянов как раз и незаменим, – общий чертеж, пусть пока очень приблизительный, той жизни, когда перестанут убивать детей.

Как было сказано, не только Чаянов влиял на власть, но и власть влияла на Чаянова. Идеи Чаянова использовались при создании колхозов и совхозов. Но и самого Чаянова фактически сломали, заставили топтать собственные идеи кооперации на селе, всё то, что составляло смысл его жизни, – ради торжества четвертого уклада, ради сталинской индустриализации, которая, конечно, была необходима, но ввиду приближавшейся новой мировой войны вводилась карательными методами. В конце 20-х, незадолго до ареста, под влиянием травли в печати и угроз со стороны самого Сталина он пишет работу «Возможное будущее сельского хозяйства». Там он фактически отрекается от своих прежних взглядов, договариваясь даже до такого: «В сущности, будущее сельского хозяйства – правда, самое отдаленное – это отмена самого сельского хозяйства в современном смысле этого слова и переход к изготовлению питательных и текстильных материалов фабричным способом, подобно обычным продуктам тяжелой и легкой индустрии, путем ассимиляции азота и углекислоты из воздуха с помощью синтетического химического процесса. В этом отдаленном будущем, когда наши питательные вещества будут получаться упакованными в ящики с фабрично-заводских складов, а материи – отливаться, как уже отливается теперь искусственный шелк “вискоза”, на долю живого растения останется только декоративное садоводство, превращающее в парки поверхность нашей планеты, да, пожалуй, изготовление некоторых фруктов и вин, тонкая ароматность и вкусовые качества которых все-таки еще долго не смогут быть заменены продуктами массового производства». Бунт на коленях, как иногда в таких случаях говорят.

Однако эту работу внутренне надломленного Чаянова надо рассматривать в паре с другим его текстом – утопией, написанной в 1919 году и сохранившейся, как и шесть мистических повестей, только потому, что она, как и те его повести, была издана под псевдонимом.

В повести «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», опубликованной в 1920 году под именем Иван Кремнев, Чаянов показывает социалистическое общество, где после крестьянской революции был издан декрет об уничтожении городов и произошел массовый исход из города на село. Один из жителей утопии – Никифор Минин – так объясняет главному герою – Алексею Кремневу – устройство новой жизни: «Население Москвы нарастает настолько сильно, что наши муниципалы для соблюдения буквы закона считают за Москву только территорию древнего Белого города, то есть черту бульваров дореволюционной эпохи. Раньше город был самодовлеющ, деревня была не более как его пьедестал. Теперь, если хотите, городов вовсе нет, есть только место приложения узла социальных связей. Каждый из наших городов – это просто место сборища, центральная площадь уезда. Это не место жизни, а место празднеств, собраний и некоторых дел. Пункт, а не социальное существо. Возьмите Москву, на сто тысяч жителей в ней гостиниц на 4 миллиона, а в уездных городах на 10 000 – гостиниц на 100 000, и они почти не пустуют. Пути сообщения таковы, что каждый крестьянин, затратив час или полтора, может быть в своем городе и бывает в нем часто. Вся страна образует теперь кругом Москвы на сотни верст сплошное сельскохозяйственное поселение, прерываемое квадратами общественных лесов, полосами кооперативных выгонов и огромными климатическими парками. В районах хуторского расселения, где семейный надел составляет 3-4 десятины, крестьянские дома на протяжении многих десятков верст стоят почти рядом друг с другом, и только распространенные теперь плотные кулисы тутовых и фруктовых деревьев закрывают одно строение от другого. Да, в сущности, и теперь пора бросить старомодное деление на город и деревню, ибо мы имеем только более сгущенный или более разреженный тип поселения того же самого земледельческого населения. Вы видите группы зданий, – Минин показал вглубь налево, – несколько выделяющихся по своим размерам. Это – “городища”, как принято их теперь называть. Местная школа, библиотека, зал для спектаклей и танцев и прочие общественные учреждения. Маленький социальный узел. Теперешние города такие же социальные узлы той же сельской жизни, только больших размеров».

Чаянов описывает метеорефор – машину, управляющую погодой и способную также выступать в качестве климатического оружия, – предсказывает развитие скоростного транспорта и малой авиации, новую популярность суздальских фресок XII века и Питера Брейгеля. В чаяновской утопии 1919 года есть и ряд сбывшихся прогнозов: в частности, снос Храма Христа Спасителя и великий перелом 1937 года.

Утопия 1919 года, как и футурологический прогноз 1928 года, строится прежде всего на идее кооперации. «Для нас возможен единственный верный путь спасения, неизвестный и закрытый капиталистическим организациям, – путь этот: переложить тяжесть удара на плечи <…> русского крестьянского хозяйства. Нужна кооперативная об­щественная жизнь, кооперативное общественное мнение, массовый захват крестьянских масс в нашу работу», – это уже поздний Чаянов.

Есть соблазн отмахнуться от чаяновской утопии 1919 года как ранней и наивной уже хотя бы в силу того, что это утопия – то есть художественное произведение, описывающее особое устройство жизни. Однако на сегодняшний день актуальнее представляется именно ранняя работа Чаянова. Перед нами по сути не утопия, а совершенно адекватный проект, рабочая футурологическая модель, ничем не уступающая проектам какого-нибудь Жака Фреско или Иоаннеса Папаиоанну. Разве что не снабжена 3D-иллюстрациями.

Мы видим, что в чаяновской модели происходит естественное центробежное, горизонтальное расселение граждан-горожан-сельчан. Сегодня же налицо нечто совершено противоположное: города, подобно месту столкновения тектонических плит, взмывают вверх, развиваются по вертикали. Возникает проблема компактного расселения. Драка за квадратные метры превращает домочадцев в «геополитических врагов». В Средние века, пожалуй, не столь яростно делили отцовские владения знатные отпрыски. Миллионы шекспировских трагедий разыгрываются сегодня в городских квартирах. Город убивает семьи. Желая сохранить за собой свободные квадратные метры, молодые пары не хотят рожать более одного-двух детей, а то и вовсе становятся принципиальными чайлдфри.

Дауншифтинг как миграция из города в деревню

Единственный радикальный выход из ситуации демографического бедствия – дауншифтинг (так называют ставшую в последнее время актуальной миграцию из города в деревню, из более населенных пунктов – в менее населенные, более экологичные и спокойные). Чаяновский проект, предвосхитивший дауншифтинг, вовсе не означает утраты связи с цивилизацией. Изба может быть с центральным отоплением, санузлом, Интернетом. Жизнь поначалу будет менее комфортной, чем в городе, зато здоровой. Жизнь на земле – это Традиция, погружение в годовой цикл труда, а прозябание «офисного планктона» жизнью назвать затруднительно. Тем более что сегодня возникает возможность удаленного офиса, надомной работы.

Дауншифтинг – это хорошо. Но явление это не массовое и очень индивидуальное. Без политической воли здесь, разумеется, по-настоящему осуществить ничего не удастся. Либеральная западная система просто так от высасывания соков из «народонаселения» не откажется. Город – средоточие власти либеральной системы – и его индустриальный уклад давно сожрали деревню. Из книги Бытия мы помним, что первый город был основан Каином. Поистине, как в первой половине прошлого века писал Рене Генон, к концу времен «Каин окончательно убьет Авеля». Иначе говоря, город убьет деревню. Логика развертывания человеческой истории такова, но это не значит, что нам не следует этому сопротивляться. Тем более, учитывая обстоятельства смены уклада, мы должны испытывать сдержанный оптимизм, понимая, что здесь возможен объективно-исторический шаг в сторону реальной крестьянской автаркии, подлинного социализма и демократии, а не большевистской или либеральной псевдоморфозы.

Социализация земли, исходя из нужд семьи, с неизбежностью следует из логики шес­того уклада. Именно на этом основана эффективность будущего сельского хозяйства. В то же время именно и только так мы можем решить серьезную демографическую проблему. Сегодня перед руководством нашей страны по сути встает вопрос о самом существовании нашего народа. В сельском хозяйстве экономика, развитие и демография напрямую связаны. В «Организации крестьянского хозяйства» Чаянов пишет: «Факт тесной связи между размерами семьи и объемом ее хозяйственной и даже сельскохозяйственной деятельности считать статистически совершенно установленным. Не размер семьи определяет объем хозяйственной деятельности се­мьи, а наоборот, размеры, скажем, земледельческого хозяйства определяют собою состав семьи. Говоря иначе, крестьянин обзаводится семьей сообразно размерам своего материального обеспечения. Немало демографических исследований европейских ученых отмечало факт зависимости рождаемости и смертности от материальных условий существования и ясно выраженный пониженный прирост в малообеспеченных слоях населения. С другой стороны, известно также, что во Франции практическое мальтузианство наиболее развито в зажиточных крестьянских кругах (то есть регулировать рождаемость более склонны богатые, нежели бедные. – О.Ф.-Ш.)».

Иначе говоря, программной основой позитивной практической государственной биополитики с необходимостью должна стать крестьянская автаркия, ибо только в рамках этой модели сегодня возможна полноценная реализация традиционных семейных ценностей, а значит – естественный прирост населения. Только под лозунгом «Назад – в избы!» возможно адекватное восстановление русского демографического суверенитета, когда слова «аборт» и «контрацепция» будут известны лишь эрудитам.

Это неизбежно, поскольку, как пишет Чаянов в «Организации крестьянского хозяйства»: «Цикл жизни нормальной, без катастроф развивающейся семьи: 25-26 лет. Учитывая смертность детей и исходя из того, что приблизительно 1 ребенок будет рождаться в 3 года, нормой для полного цикла существования семьи будет рождение 9 детей. В первые годы, по мере роста семьи, она отягощается всё больше и больше неработоспособными домочадцами, и наблюдается быстрое увеличение числа едоков к числу работников. На 14-й год су­щест­вования семьи это отношение достигает своей наибольшей величины – 1,94. Но уже на 15-й год в помощь к родителям поступает их первый ребенок, достигший полурабочего возраста, и отношение едоков/работников сразу падает до 1,64. Конечно, в действи­тельности такого резкого скачка не бывает, так как переход от неработоспособного ребенка к полуработнику совершается более постепенно, но всё же несомненно, что около этого времени обременение работников семьи едоками начинает спадать, так как с каждым годом дети будут принимать всё большее и большее участие в работе и к 26-му году существования семьи величина отношения спадет до 1,32. Если после этого года принять, что дальнейшее деторождение у главы семейства прекратится, то в силу подрастания детей величина отношения едоков/работников будет стремительно падать, приближаясь к единице, каковую и достигнет на 37-м году существования семьи, если никто из взрослых не женится, а старики не потеряют работоспособность. В случае же если в дом войдут снохи и у них появятся дети, то в образовавшейся сложной семье снова начнется некоторое увеличение отношения едоков/ра­ботников, которое значительно возрастает при переходе родоначальников семьи в разряд неработоспособных. Параллельно с отмеченными уже изменениями в составе семьи, происходящими по мере ее роста, приходится отметить нарастание по мере ее созревания числа рабочих рук, что дает им возможность применять в работе принципы сложной кооперации и тем умножать силу каждой из них. Созревшая таким образом семья в некоторый момент своего развития под влиянием каких-либо внутренних причин претерпевает катастрофу и разделяется на две или более семей, причем образовавшиеся при сем молодые семьи начинают в дальнейшем проходить вновь описанные уже нами фазы развития семьи, если они не прошли первые из них, находясь в патриархальной отчей семье».

Чаяновскую модель можно представить в виде следующих тезисов:

деурбанизация; массовый исход в растянутые на десятки и сотни километров пригороды, в горододеревню, где станет возможной жизнь большими семьями;
опора на семейно-кооперативное производство, где каждый заинтересован в результатах своего труда и работает не на «чужого дядю», а на семью; добровольность членства в кооперации, равноправие, выборность руководства, самоуправление;
создание деревенской инфраструктуры, не уступающей городской; налаживание скоростных путей сообщения, связующих социальные узлы горододеревни;
крестьянский семейный уклад без отрыва от источников высокой культуры;
углубление содержания человеческой жизни, реализация интегральной человеческой личности.

Материалы по этой теме