Давид Самуилович Кауфман (1 июня 1920 – 23 февраля 1990) – советский поэт, написавший множество стихотворений и поэм о войне, а также переводчик.

Детство

Давид Самуилович родился 1 июня в Москве в состоятельной еврейской семье. Его отец на тот момент был самым известным венерологом города, поэтому, несмотря на тяжелое время, семья жила в достатке и не нуждалась ни в чем. Как позже признавался сам поэт, он с самого рождения был окружен любовью и родительским теплом, поэтому даже тяготы военных лет были не страшны ему.

Когда мальчику исполнилось семь лет, его отдали в специализированную лингвистическую школу, где учащиеся изучали английский язык. Благодаря отличному еврейскому воспитанию и таланту, Давид был среди лучших учащихся и несколько раз становился «Учеником года» в шуточном конкурсе, который проводился в стенах учебного заведения для развлечения малышей. Однако в старших классах парень стал учиться хуже.

Сказывалась ситуация в семье, где отец потерял работу и долгое время был безработным, страдая от тягот предвоенного положения.

Юность

Но, несмотря на трудности в семье, Давид с отличием заканчивает специализированную школу и сразу же поступает в Московский институт философии, литературы и искусства, так как твердо уверен в том, что хочет стать профессиональным переводчиком. Проучившись там до 1941 года, он уходит из института и идет добровольцем в армию. Однако позже парень узнает о том, что в присоединении к действующей армии ему отказано из-за состояния здоровья.

В военные годы Давид помогает рыть окопы под Вязьмой. Туда его отправляют сразу после лечения, которое он проходил, еще будучи студентом института. Спустя месяц их трудовой фронт обстреливают враги, и парень получает ранение, из-за чего срочно госпитализируется в Самарканд. А поскольку вернуться уже возможности нет, он устраивается в городе подрабатывать санитаром и одновременно поступает в Педагогический институт, чтобы получить полное высшее образование, которое было прервано в Москве.

В 1942 году, полностью восстановившись после полученной травмы, Давид Самойлов получил возможность выехать в Тихвин, где находился на тот момент Волховский фронт. Он присоединяется к воюющим там ребятам, но спустя месяц снова получает ранение. На этот раз еще тяжелее предыдущего.

Карьера поэта и переводчика

Несмотря на тот факт, что жизнь Давида Самойлова всегда была тяжелой и сложной, он находил время и сочинял собственные стихи. Сначала он пытался публиковать их в военное время, поскольку многие из них были призывом для всех жителей объединяться и не сдаваться до конца, но редакции газет на тот момент практически не функционировали. Так что все стихотворения поэта, даже написанные в годы войны, были опубликованы только с наступлением мирного времени.

В 1958 году Самойлов, наконец, получает разрешение на публикацию своих произведений. Буквально за десять-двенадцать лет в печати появляются его несколько сборников: «Ближние страны» (1958), «Второй перевал» (1962), «Дни» (1970), «Волна и камень» (1974) и многие другие.

Кроме всего прочего, во время войны и после нее Самойлов не оставлял мечту о том, чтобы стать профессиональным переводчиком. Он много учился и через несколько лет смог переводить тексты и стихотворения с чешского, венгерского, польского и литовского языков.

Личная жизнь

Сразу после окончания войны Давид Самойлов встречает свою будущую жену, дочь известного советского кардиолога, Ольгу Лазаревну Фогельсон, на которой женится через несколько месяцев после встречи. В браке рождается сын Александр, который впоследствии также станет поэтом и прозаиком.

В 1977 году супруга Ольга умирает, а Давид, пробыв в трауре несколько лет, женится второй раз на Галине Ивановне Медведевой, от которой у него рождаются два мальчика, Петр и Павел, и прелестная Варвара.

В Москве в семье врача Самуила Абрамовича Кауфмана. Псевдоним поэт взял после войны в память об отце.

В 1938 году Давид Самойлов окончил школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы (МИФЛИ) — объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ.

Первая поэтическая публикация Самойлова благодаря его педагогу Илье Сельвинскому появилась в журнале "Октябрь" в 1941 году. Стихотворение "Охота на мамонта" было опубликовано за подписью Давид Кауфман.

В 1941 году Самойлов студентом был мобилизован на рытье окопов. На трудовом фронте поэт заболел, был эвакуирован в Ашхабад, где поступил в военно-пехотное училище, по окончании которого в 1942 году был направлен на Волховский фронт под Тихвин.

В 1943 году Самойлов был ранен, после госпиталя вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта освобождал Польшу, Германию; окончил войну в Берлине. Был награждён орденом Красной Звезды, медалями.

Во время войны поэт почти не писал. После войны Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио.

Его первыми публикациями были переводы с албанского, польского, чешского, венгерского. Как переводчик он был принят в Союз писателей.

Первое послевоенное произведение "Стихи о новом городе" было опубликовано в 1948 году в журнале "Знамя". Регулярные публикации его стихов в периодической печати начались в 1955 году.

В 1958 году он издал свою первую поэтическую книгу — поэму "Ближние страны".

Военная тема стала основной в творчестве Давида Самойлова. В период с 1960 года по 1975 год были написаны самые лучшие его вещи о Великой Отечественной войне: "Сороковые", "Старик Державин", "Перебирая наши даты", "Слава богу! Слава богу…" и др. После выхода поэтического сборника "Дни" (1970) имя Самойлова стало известно широкому кругу читателей. В сборнике "Равноденствие" (1972) поэт объединил лучшие стихи из своих прежних книг.

С 1967 года Давид Самойлов жил в деревне Опалиха недалеко от Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был так же широк, как круг общения. Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками — Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Николаем Любимовым, Зиновием Гердтом, Юлием Кимом и др. Несмотря на болезнь глаз, Самойлов занимался в историческом архиве, работая над пьесой о 1917 годе; издал стиховедческую "Книгу о русской рифме".

В 1974 году вышла книга поэта "Волна и камень", которую критики назвали "самой пушкинской" книгой Самойлова — не только по числу упоминаний о Пушкине, но, главное, по поэтическому мироощущению.

В разные годы у Давида Самойлова выходили книги стихов "Весть" (1978), "Избранное" (1980), "Залив" (1981), "Голоса за холмами" (1985), "Горсть" (1989), а также книги для детей "Светофор" (1962) и "Слоненок пошел учиться. Пьесы в стихах" (1982).

Писатель много занимался переводами , участвовал в создании нескольких спектаклей в Театре на Таганке, в "Современнике", в Театре имени Ермоловой, писал песни для театра и кино.

В 1976 году Давид Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Новые впечатления отразились в стихах, составивших сборники "Весть" (1978), "Улица Тооминга", "Залив", "Линии руки" (все — 1981).

С 1962 года Самойлов вел дневник, многие записи из которого послужили основой для прозы, изданной после его смерти отдельной книгой "Памятные записки" (1995).

В 2002 году вышел двухтомник Давида Самойлова "Поденные записи", который впервые соединил в одно издание все дневниковое наследие поэта.

Блистательный юмор Самойлова породил многочисленные пародии , эпиграммы, шутливый эпистолярный роман и т.п. произведения, собранные автором и его друзьями в сборник "В кругу себя", который был издан в 1993 году, после смерти поэта, в Вильнюсе и выдержал несколько переизданий.

Писатель был удостоен Государственной премии СССР (1988). Его стихи переведены на многие европейские языки.

Давид Самойлов скончался 23 февраля 1990 года в Таллине, на юбилейном вечере Бориса Пастернака, едва завершив свою речь.

Похоронен в Пярну (Эстония) на Лесном кладбище.

В июне 2006 года в Москве была открыта мемориальная доска поэту-фронтовику Давиду Самойлову. Она расположена на доме, где он прожил более 40 лет, — на пересечении улицы Образцова и площади Борьбы.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Его отец был врачом, участником Первой мировой и Гражданской войн, в годы Отечественной войны работал в тыловом госпитале. Образы родителей присутствуют в стихах Самойлова (Выезд, Двор моего детства и др.); воспоминания детства отразились в автобиографической прозе конца 1970-х - начала 1980-х годов (Дом, Квартира, Сны об отце, Из дневника восьмого класса и др.).

Его московское детство было удивительно похоже на детство другого замечательного поэта - Бориса Пастернака. Мама Бориса Леонидовича - Розалия Кауфман, а отец Давида Самойлова - тоже Кауфман, Самуил Абрамович. Нет, они не были родственниками, просто однофамильцы, но как это близко, как символично, что в русской литературе имена этих поэтов почти всегда стоят рядышком!

В 1938 году окончил среднюю школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы (МИФЛИ) - объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ. Там, в МИФЛИ, в то время преподавали лучшие ученые страны - С.И.Радциг, Н.К.Гудзий, Ю.М.Соколов, Д.Д.Благой, Д.Н.Ушаков, Л.И.Тимофеев и другие.

Первая поэтическая публикация Самойлова — благодаря его педагогу Илье Сельвинскому - появилась в журнале “Октябрь”, № 3 за 1941 год (стихотворение “Охота на мамонта” за подписью Давид Кауфман).

В годы учебы Давид Самойлов (или Дэзик, как ласково, дружески величали его близкие) подружился с поэтами, которых вскоре стали называть представителями поэзии «военного поколения» - Михаилом Кульчицким, Павлом Коганом, Борисом Слуцким, Сергеем Наровчатовым. Самойлов посвятил им провидческое стихотворение «Пятеро», в котором написал:

Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну...

Ощущение войны в этом стихотворении - поразительно, как и в других стихах, ставших любимыми для миллионов россиян.

В начале финской войны Самойлов хотел уйти на фронт добровольцем, но не был мобилизован по состоянию здоровья. Впрочем, и в начале Великой Отечественной войны он не был взят в армию по возрасту, но здесь Самойлову повезло: его направили на трудовой фронт - рыть окопы под Вязьмой. В первые месяцы войны поэт записал в тетрадь все свои неизданные произведения, которые считал для себя важными: около 30 стихотворений и стихотворных отрывков, одну комедию, три поэтических перевода.

На трудовом фронте Давид Самойлов заболел, был эвакуирован в Самарканд, учился в Вечернем педагогическом институте. Вскоре поступил в военно-пехотное училище, по окончании которого в 1942 году его направили на Волховский фронт под Тихвин.

Впоследствии в своих воспоминаниях Самойлов написал: «Главное, что открыла мне война, - это ощущение народа».

В 1943 году поэт был ранен; жизнь ему спас друг, алтайский крестьянин С.А.Косов, о котором Самойлов в 1946 году написал стихотворение «Семен Андреич».

После госпиталя Самойлов вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта освобождал Польшу, Германию; окончил войну в Берлине.

В годы войны было издано два сборника стихов Самойлова, датированных 1944 годом, а так же поэтическую сатиру на Гитлера и стихотворения про удачливого солдата Фому Смыслова, которые он сочинял для гарнизонной газеты и подписывал «Семен Шило». Послевоенное произведение Стихи о новом городе было опубликовано в 1948 в журнале «Знамя». Самойлов считал необходимым, чтобы впечатления жизни «отстоялись» в его душе, прежде чем воплотиться в поэзии. Регулярные публикации его стихов в периодической печати начались в 1955. До этого Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио.

В 1958 издал свою первую поэтическую книгу Ближние страны, лирическими героями которой были фронтовик (Семен Андреич, Жаль мне тех, кто умирает дома... и др.) и ребенок (Цирк, Золушка, Сказка и др.). Художественным центром книги стали Стихи о царе Иване, в которых впервые в полной мере проявился присущий Самойлову историзм. В этом поэтическом цикле воплотился исторический опыт России и одновременно - жизненный опыт поэта, в котором своеобразно отразились традиции пушкинского историзма. Исторической теме посвящено и стихотворение «Пестель, Поэт и Анна» (1965). О роли человека в истории Самойлов размышлял в драматических сценах Сухое пламя (1963), главным героем которых был сподвижник Петра Великого князь Меньшиков. Перекличка исторических эпох происходит и в поэме Последние каникулы (1972), в которой лирический герой путешествует по Польше и Германии разных времен вместе с польским скульптором 16 века Витом Сквошем.

Определяя свое поэтическое самоощущение, Самойлов написал: «У нас было все время ощущение среды, даже поколения. Даже термин у нас бытовал до войны: «поколение 40-го года». К этому поколению Самойлов относил друзей-поэтов, «Что в сорок первом шли в солдаты / И в гуманисты в сорок пятом». Их гибель он ощущал как самое большое горе. Поэтической «визитной карточкой» этого поколения стало одно из самых известных стихотворений Самойлова Сороковые, роковые (1961).

Если вычеркнуть войну,
Что останется - не густо.
Небогатое искусство
Бередить свою вину.

Что еще? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость - что своя рубаха
Ближе к телу. И туман...

Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья -
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.

Простота ее начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.

Если спросят нас юнцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.

Словно может нас спасти
От упреков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.

Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где нежданная свобода
Нам, как смерть, была сладка.

После выхода поэтического сборника Дни (1970) имя Самойлова стало известно широкому кругу читателей. В сборнике Равноденствие (1972) поэт объединил лучшие стихи из своих прежних книг.

В 1967 году Давид Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был так же широк, как круг общения. В Опалиху приезжал Генрих Бёлль; Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками - Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Юрием Любимовым, Зиновием Гердтом и Юлием Кимом.

Несмотря на болезнь глаз, он занимался в историческом архиве, работая над пьесой о 1917 годе, издал в 1973 году стиховедческую «Книгу о русской рифме».

В 1974 году у него вышла книга «Волна и камень», которую критики назвали «самой пушкинской» книгой Самойлова - не только по числу упоминаний о великом поэте, но, главное, по поэтическому мироощущению. Евгений Евтушенко в своеобразной стихотворной рецензии на эту книгу написал: «И читаю я «Волну и камень» / там, где мудрость выше поколенья. / Ощущаю и вину, и пламень, / позабытый пламень поклоненья».

Самойлов много и активно переводил стихи армянских, болгарских, испанских, латышских, литовских, немецких, польских, сербских, турецких, французских и эстонских поэтов, участвовал в создании нескольких спектаклей в Театре на Таганке, в “Современнике”, в Театре им. Ермоловой, писал песни для театра и кино. В 1988 году стал лауреатом Государственной премии СССР.

В разные годы у Давида Самойлова выходили книги стихов: "Ближние страны" (1958), "Второй перевал" (1963), "Дни" (1970), "Равноденствие" (1972), "Весть" (1978), "Избранное" (1980), "Залив" (1981) и многие другие; а также книги для детей: "Светофор" (1962), "Слоненок пошел учиться. Пьесы в стихах" (1982).

В 1976 году Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Новые впечатления отразились в стихах, составивших сборники «Улица Тооминга», «Линии руки» (1981).

Самойлов очень любил Пярну и Эстонию. До 1980 года, пока семья занимала только один этаж на улице Тооме, жить приходилось в несколько стесненной обстановке. Купив же второй этаж, Давид Самойлович был безгранично счастлив. И, вернувшись из очередной непродолжительной поездки в 1983 году в Москву, сказал: "Жить надо все-таки в Пярну". В Эстонии ему было легче, спокойнее, поэтому многие знакомые убеждены, что пребывание в Пярну подарило ему еще несколько лет жизни. Может быть, поэтому на одном из званых вечеров он сказал: "Целуйте меня: я экологически чист".

Давид Самойлович никогда не считался ярым диссидентом. Однако КГБ присматривал и за ним. Однажды фотограф Виктор Перелыгин (благодаря которому последующие поколения получили целую галерею фотоматериалов о жизни поэта) поехал проведать живших в Калининграде родственников. Обедая в ресторане города Черняховска, он увидел за другим столиком подозрительно знакомого человека. Через несколько недель он вспомнил его, увидев выходящим из здания пярнуского отделения КГБ. Самойлова эта новость нисколько не удивила. «Они проверяли, не передаете ли вы от меня какое-нибудь послание в черняховскую психушку». В этом заведении, как оказалось, содержались «ненормальные», подвергающие сомнению идеи и дела КПСС. Самойлов никогда не ставил даты к своим стихам. На вопрос, почему он так поступает, как-то ответил: «Не хочу отнимать хлеб у литературоведов». Но и в письмах дат нет. Только последнее, адресованное Лидии Лебединской, было датировано 14 февраля 1990 года. В письме Самойлов рассказывал о бесснежной зиме, касался проблем взаимоотношений Эстонии и России, выражал опасения, как бы обещания эстонских политиков предоставить равные права с эстонцами местным русскоязычным жителям, не остались бы обещаниями...

Еще одна деталь: с 1962 года Самойлов вел дневник, многие записи которого послужили основой для прозы, изданной после его смерти отдельной книгой «Памятные записки» (1995). Блистательный юмор Самойлова породил многочисленные пародии, эпиграммы, шутливый эпистолярный роман, «научные» изыскания по истории придуманной им страны Курзюпии и тому подобные произведения, собранные автором и его друзьями в сборник «В кругу себя», который был опубликован в 2001 году.

Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это всё в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

Умер фронтовик Давид Самойлов в Пярну 23 февраля 1990 года, в день советской армии. Похоронен в Пярну.

Зиновий Гердт, на своем юбилейном вечере читал стихи Давида Самойлова, которые невозможно было слушать равнодушно:

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что порой напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...

«Хрустальный дворец поэта»

Интервью с сыном поэта - Александром Давыдовым.

- Перейдем к тому, о ком затеян этот разговор, - к поэту Давиду Самойлову и твоему взгляду на отца? Или разомнем сначала эдипов комплекс?

У детей известных людей постоянно ищут и всегда находят неизжитый фрейдовский комплекс. Я равнодушен к этой проекции души, но все же был готов поискать его в себе. Не отыскал. Скорей, его можно заподозрить в паре поколений поэтов, разражающихся инфантильным протестом против Отца. Но мне-то он был - папой. Как раз в детстве, помню, мне недоставало в нем величия и категоричности. Он был легок, весел и смешлив. Таким оставался еще долго, пока в старости не отяжелел, и под грузом лет не начал крошиться его легкий образ. Пожалуй, мое детское чувство к нему было сродни тому, что он испытывал к собственному отцу. Иногда накатывала нестерпимая жалость и желанье уберечь - от кого? от чего?

- Ну да, я подумал, у многих из нашего поколения отцы были военными.

Отец вовсе не соответствовал военному идеалу моей детской эпохи. Помню вечный дворовый спор: «Я командир» - «Нет, я командир». Отец не тянул на командира уже по облику -невелик ростом, лысоватый с молодости. К тому же выглядел старше других отцов. Да и занятие странное - писатель, даже еще экзотичнее - поэт. Я сперва, как и другие, был уверен, что все писатели давно умерли, и живут только на книжных полках. Трудно было сознать, что мой живой, веселый, не торжественный отец словно впечатан в вечность. Впрочем, и книжки его были несерьезные, не тома, а стопки листков и бумажные брошюрки. Возможно, это питало мою жалость к отцу, ненастоящему писателю. Нет, я не стыдился его и его профессии, но было бы спокойнее, если б он, как другие отцы, каждый день ходил на работу.

- Очень интересно самоощущение ребенка литераторской семьи начала 60-х.

Да, время было какое - боролись с тунеядцами, процветала государственная настороженность к людям творчества, именно к таким, ненастоящим. Разумеется, я не подозревал отца ни в чем дурном, скорее за него опасался. Он сам мне советовал любопытствующим отвечать на вопрос «Кто твой отец?» не торжественным поэт или, там, писатель, а скромным - переводчик. Это занятие мне и вовсе казалось странным. Я подозревал, что книги создаются как бы на прававилонском, адресуясь душой к душе. Тогда дело переводчика становилось безусловно второстепенным, хотя и значительным в своей второстепенности, ибо требовало выразить точно намеченное на языке духа.

- Читая дневник Давида Самойлова, поражаешься жуткому налету времени, который можно назвать примитивностью «коммунистического оптимизма».

Отец старался сохранять простой и трезвый взгляд на жизнь, высмеивая утонченность чувств, а в душу свою он не то чтобы не заглядывал, но не до глубин. Он, избегая тягостного и невнятного, старался быть человеком света, но тень растягивалась к закату, и отец с годами все хуже помещался в творимый им блестящий и обаятельный образ, в котором скапливал все светлое и благодатное в своей натуре. Это образ носил его детское, дурашливое имя.

- Да, ведь для друзей Давид Самойлов до смерти оставался Дезиком?

А в дневнике вдруг представал едва ль ни брюзгой, выворачивая наизнанку свои отношения с людьми. Упрощая свое виденье мира, Отец, словно бы, разбудил демонов, которых, хочется верить, в конце концов поборол. В его отверженьи изощренных чувств сквозит та же душевная скромность, что была присуща его отцу, но уже не в глубокой и сокровенной прозрачности, а подрываемая страстями. Отец стремился к классической простоте, заслоняясь от сложности собственной натуры. Сколь глубоко он в этом преуспел, свидетельствуют его стихи.

- Сороковые - роковые, говоря его самой знаменитой строчкой. А это не только война, но и внешний груз времени, который несет на себе человек, принадлежащий к поколению и вырывающийся из него?

В самой сердцевине личности отец выстроил хрустальный дворец. Стихи - и причина, и следствие. Отец совершил большой душевный труд, преодолев дьявольский государственный соблазн и гармонизировав хаос войны. Он смирил тьмы демонов, не чураясь их, а мужественно выходя им навстречу, не вооруженный ничем, кроме мудрого простодушия, долгие годы остававшегося цельным.

- И все же он был не сам по себе. На его стороне была литература?

Да, подмогой служила литература, но ведь и она кишит демонами. Отец умел отчуждать свою жизнь, видеть ее в литературном обрамлении, словно бы сделавшись героем романа. Даже удивительно, сколь литература, оказалась для него живой, и впрямь став средством гармонизировать жизнь. В литературном строительстве своей души он не был ни эпигоном, ни подражателем. Опираясь на чужое, он возвел свое, создал самостоятельного и мощного героя, ставшего субъектом и объектом его поэзии, который умел распугать мелкую душевную нечисть.

- То есть ты хочешь сказать, что Давид Самойлов привнес не только в литературу, но и в жизнь особого лирического героя?

Литература словно отбирала из жизни все литературно пригодное. Сперва чужая литература предоставляла модели существования, потом отец все больше делался героем, задуманного еще в юности, но так и не написанного романа, из которого осуществил на бумаге только лирические отступления. Гармоническая сердцевина его души постоянно вела бои с ущемленными, мелкими, но вполне человеческими эмоциями и чувствами.

- Подгонял себя под образ, постепенно вылезая из-под него?

Выпестованный отцом собственный образ не был ложным. Пожалуй, он был истинней самой жизни. Отцу было уютно в сотворенном им упорством и усилием мире разума и света. Неуютная жизнь теребила колючками ревнивую и самолюбивую отцовскую душу, но в отстаивании сотворенного им мира все ярче и гармоничней становилось его письмо, а субъект поэзии, герой и автор, распространился на все пространство души.

-Ты этот лирический образ ощущал через его стихи?

Когда я научился не только читать, но и понимать прочитанное, - когда это случилось? в десять? двенадцать? четырнадцать лет? - я был увлечен отцовской истиной не меньше, чем он сам. Мне она казалась неисчерпаемой. Откуда мне знать в ту пору, что не бывает неисчерпаемых истин? Возведенный отцом хрустальный дворец возвышал душу, но таил соблазн. Он смирял демонов эпохи робкой молитвой надеющегося человека. Этот дворец и сейчас стоит на том же месте, можно любоваться красотой его классических пропорций. Однако, настало время, и отцу, как живому человеку, пришлось его покинуть. Сменилась эпоха, и стал тенью взращенный им литературный герой, перестав аккумулировать истину.

- Ты думаешь, что его время ушло, и Давид Самойлов его пережил? Но ведь как раз в это время пришло время наибольшей его славы и известности. То есть он как бы был признан, выпав из времени?

Смертельную болезнь персонажа отец переживал остро, как предвестье собственной гибели. Он всерьез верил в теорию, что поэт умирает, когда должно. Не то чтобы вправе самолично поставить точку, но жизнь его пресечется тотчас, как иссякнет вымышленный им сюжет. Однако отцу после гибели своего героя довелось прожить еще полтора десятилетия. Может, самых трудных, но и самых обнаженных и подлинных. Собственный яркий образ уже не соблазнял его своей обаятельной срединностью.

- Жизнь вне себя?

Постижения поздних лет отцовской жизни остались утаенными. Он еще сочинил много стихов, но не сотворил новой гармонии. Это был не новый дворец, а пристройки к нему, и отцовская душа в них уже не обитала.

- Не забудь, однако, что как раз в это время, начиная с середины 70-х, мы сами, поколение детей, сочиняли свои личные эскапистские миры?

Покинув свой хрустальный дворец, отец жил с постоянной на него оглядкой, старался пристроить еще башенку, но тот уже не нуждался в своем создателе. Это для меня печальный символ отчуждения творенья от творца, отчуждения прошлого, замкнувшегося в красивой безысходности. Хотел бы я узнать, что познал отец в поздние годы. Отрекся ли от авторства собственной жизни? Мне он не рассказал об этом. Важнейшее открывалось процеженным сквозь его поэзию.

- Насколько могли вы разговаривать о важнейшем, которое как раз между близкими людьми проговаривается с наибольшим трудом?

Признаниям и поучениям отца я не доверял уже с младых лет. Если б им доверился, то носил бы в себе еще более ложный образ, чем просто читатель его поэзии. Но, будучи подозрителен с малолетства, чуял, что взрослые от меня таятся. Детская недоверчивость сродни старческой, когда ослабевший слух превращает чужую речь в зловещий шепот. Я не предполагал губительного заговора. Скорей, наоборот, - стремленье уберечь от жестоких истин.

- Можно общий вопрос о поколении наших родителей, людей злодейской эпохи, которые не были злодеями?

Им была чужда бездонность и зла, и добра, подмененная срединной порядочностью. Это не в упрек, - очень даже немало. Мы стоим на их плечах, не гигантов, но какие есть. Вообще, сумели бы мы взгромоздиться на гигантские плечи? Отец был среди тех, кто разгребал завалы лжи и дурмана, чтобы сообщить, что дважды два четыре. Жаль, что гордые своим открытием, они не прислушивались к жизни, которая бы им подсказала, что в иных случаях не четыре, а пять, ноль, десять. Жизнь отказалась сочинить для них роман воспитания. Они же сами ничего не сочинили наперед и ужаснулись непредвиденностью накренившейся жизни.

- Вспомним разделенное с ними наше детство, которое мы осуждены нести то ли как опыт, то ли проклятие, то ли миф?

Да, где-то в прошедшем, но не канувшем времени осталась сотворенная ими «бель эпок», на которую выпала наша юность. Меня отчего-то греет, что я рос вместе с сознанием страны: детство совпало с ее инфантилизмом, юность - с порывом романтики, а вот зрелость все не наступает, тоже ведь неспроста. Я благодарен уходящему поколению за почти счастливую юность, и отцу, конечно, в первую очередь. Ему-то, слава Богу, не довелось дожить до нового трагического разлома, хотя, умирая, он предвидел беды. Все же сбылась его теория о своевременной смерти поэта. Лучшей и более своевременной кончины, чем та, которой отец удостоился, он бы и сам для себя не придумал.

- Как это случилось?

Это была годовщина и смерти его друга, Бориса Слуцкого, и днем покаяния пред памятью великого поэта, Бориса Пастернака, которого он в юности любил страстно, а позже усомнился в нем. Всерьез перед Пастернаком был виновен как раз Слуцкий, возможно, так и не снесший этого бремени вины. Можно считать, что это покаяние и за него тоже. Смерть старого воина в армейский праздник 23 февраля, словно прощальный залп над могилой. Отец вел вечер Пастернака, и умер едва ль не на сцене, выйдя за кулисы, как и подобает большому актеру. Последние слова, которые произнес отец, на миг вернувшись из смерти, словно всем нам подарок и надежда. А сказал он: «все хорошо, все в порядке». Хочется верить, что его боренья закончились этим всеохватным «хорошо».

Использованные материалы:

Статья Андрея Деменкова «Эстония подарила Давиду Самойлова 5 лет жизни»

Материалы сайта «Еврейский журнал»: статья «Давид Самойлов в кругу себя»

Интервью Игоря Шевелева с сыном Самойлова - Александром Давыдовым «Сны о родителях»

Материалы сайта «Кругосвет»

Читателям Литературные имена Д. С. Самойлов

Давид Самойлович САМОЙЛОВ

Ресурсы интернета

Давид Самойлов: мне выпало счастье быть русским поэтом

На сайте:

• Несколько слов о Давиде Самойлове: высказывания Яана Кросса, Сергея Наровчатова, Евгения Евтушенко, Павла Антокольского, Сергея Чупринина
• Давид Самойлов о себе
• Пярнуский период
• Пярнуский альбом
• Музей
• Стихи
• Библиография

Биография и личность Давида Самойлова

Люди. Biography and People’s history

Поэзия Московского университета: от Ломоносова и до…

Энциклопедия «Кругосвет»
Определяя свое поэтическое самоощущение, Самойлов написал: «У нас было все время ощущение среды, даже поколения. Даже термин у нас бытовал до войны: „поколение 40-го года“». К этому поколению Самойлов относил друзей-поэтов, "Что в сорок первом шли в солдаты / И в гуманисты в сорок пятом". Их гибель он ощущал как самое большое горе. Поэтической "визитной карточкой" этого поколения стало одно из самых известных стихотворений Самойлова Сороковые, роковые (1961).

Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия

С.С. Бойко. Биография Д. Самойлова
Семья. ИФЛИ и начало поэзии. Война. «...И лишь потом во мне очнулось!..». Лирика. Поэмы. Детские стихи и переводы.

Д. Самойлов. Несколько слов о себе
Отец – моё детство. Ни мебели квартиры, ни её уют не были подлинной атмосферой моего младенчества. Её воздухом был отец.
До школы я много болел, поэтому рано выучился читать. Стихи начал писать рано, скорей всего не из подражания, а по какой-то внутренней потребности. (…) Однажды погожим утром (…) памятного лета 1926 года (…) я сочинил первые в жизни строки:
Осенью листья желтеть начинают,
С шумом на землю ложатся они.
Ветер их снова на верх поднимает
И кружит, как вьюгу в ненастные дни.

Давид Самойлов. Поколение сорокового года
Однажды в крошечной прокуренной насквозь комнатке за кухней – у Павла Когана – мы говорили об учителях. Их оказалось множество – Пушкин, Некрасов, Тютчев, Баратынский, Денис Давыдов, Блок, Маяковский, Хлебников, Багрицкий, Тихонов, Селывинский. Называли и Байрона, и Шекспира, и Киплинга. Кто-то назвал даже Рембо, хотя он явно ни на кого не влиял.
Из книги: Сквозь время. Сборник. М., «Советский писатель», 1964, 216 с.

Евгений Евтушенко. Давид Самойлов
Стихи писал с детства. Но первыми его публикациями были переводы – с албанского, польского, чешского, венгерского. Он даже принят был в Союз писателей как переводчик. В него как в поэта мало кто верил, за исключением красавицы-жены, Бориса Слуцкого и нескольких родственников и близких друзей.
Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995

Александр Давыдов. 49 дней с родными душами
Лирические воспоминания сына Давида Самойлова
Отец сносил драматизм своей жизни с достоинством и мужеством, но трудно справлялся с драмой самого существования в мире. Он старался сохранять простой и трезвый взгляд на жизнь, высмеивая утонченность чувств, а в душу свою он не то чтобы не заглядывал, но старался не до глубин. Отец огорчался мелкими проступками чувства, как, например, недостаточной глубиной какой-либо эмоции в должном случае, но притом отказывался признать сложность и неразъясненность человеческой души как таковой. Он, избегая тягостного и невнятного, старался быть человеком света, но тень растягивалась к закату, и Отец с годами все хуже помещался в творимый им блестящий и обаятельный образ, в котором скапливал все светлое и благодатное в своей натуре. Этот образ носил его детское дурашливое имя. От тени Отец откупался мелкими жертвами, не зная, а точней, не желая знать, из каких чернейших глубин растет ее корень. Он вел дневник и там вдруг представал едва ль не придирчивым брюзгой, выворачивая наизнанку свои отношения с людьми. Так прячут взгляд в темноту, чтобы поберечь уставшие глаза. Отец стремился к классической простоте, тем заслоняясь от сложности собственной натуры. Сколь глубоко он в этом преуспел, свидетельствуют его стихи. Словно б в самой сердцевине своей личности Отец выстроил хрустальный дворец. Стихи - тому и причина, и следствие. Отец совершил большой душевный труд, преодолев дьявольский государственный соблазн и гармонизировав хаос войны. Он смирил тьмы демонов, не чураясь их, а мужественно выходя им навстречу, не вооруженный, кажется, ничем, кроме своего мудрого простодушия, долгие годы остававшегося цельным. Но я верю, что также и оберегаемый молитвой своего отца. Податливый в отношениях с людьми, Отец оказался силен.

Игорь Шевелев. Интервью с сыном поэта – Александром Давыдовым
В самой сердцевине личности отец выстроил хрустальный дворец. Стихи – и причина, и следствие. Отец совершил большой душевный труд, преодолев дьявольский государственный соблазн и гармонизировав хаос войны. Он смирил тьмы демонов, не чураясь их, а мужественно выходя им навстречу, не вооруженный ничем, кроме мудрого простодушия, долгие годы остававшегося цельным.

Самойлов Давид: 85 лет со дня рождения: «Ирония – защита чести…»
Самойлову – юному, молодому и зрелому – всегда была присуща особая ирония, – та, которая позволяет легко относиться к серьезным вещам, быть недовольным собой, но не брюзжать, жалеть близких и заботиться товарищах… Эта ирония давала ему силы понимать всю глубину мира и меру ответственности перед ним.

Игорь Шевелев. О Давиде Самойлове и его дневниках
Замечательный поэт вел дневник всю свою жизнь, начиная с 14 лет. Тогда он размышлял о своих школьных влюбленностях, о конспекте статьи Ленина о Толстом, о комсомоле. Потом был ИФЛИ, дружба с Коганом, Кульчицким, Наровчатовым, Слуцким, Потом был фронт. Литературный быт, «внутренняя эмиграция» в Пярну, признание. Перед читателем проходит огромная жизнь страны и поэта, эту жизнь видящего изнутри. Шутка ли, 55 лет дневника! Последняя запись сделана за четыре дня до скоропостижной смерти Давида Самойлова. Он волнуется о близких, жалуется на непреходящую тоску, как всегда отмечает, кто был в гостях.

Виктор Кузнецов. «…И мы едем и едем куда-то»
Василия Яна можно считать первым литературным наставником Давида Самойлова. Возвратившись после войны из Германии, начинающий поэт привез старшему другу два сборника стихов Рейнера Рильке, которого Василий Ян высоко ценил и с которым был лично знаком в 1920-е годы. Молодой поэт-фронтовик в тот вечер читал старому прозаику свои стихи о войне. И хотя сам Давид Самойлов говорил о них, как о «невызревших», Яну они понравились…

Г. Ефремов. Жёлтая пыль: Заметки о Давиде Самойлове
А по-моему, как раз Давид и был человеком славы. Общественным, социальным, компанейским – как ни называй. Не мог без людей, без мыслей о них, без их слов – участия и одобрения. Его жизнь сопровождал какой-то смутный и неотступный гул – леса, или моря, или толпы?...

Несколько слов о Давиде Самойлове
Высказывания Яана Кросса, Сергея Наровчатова, Евгения Евтушенко, Павла Антокольского, Сергея Чупринина.
«Биография поэта была биографией поколения. Эти определения легко можно поменять местами и сказать, что биография поколения явилась биографией поэта». (Сергей Наровчатов)

Николай Якимчук. Давид Самойлов: «Я – человек неожиданный!»
Давид Самойлов был личностью многообразной. Мудрец и гуляка. Острослов и мастер почти научных формулировок. Просветленно, моцартиански смотрящий на мир, но иногда по-ницщеански упадающий духом.
Непостижимым образом все это разнообразие уживалось в одном человеке.
Гармония искала поэта Д. Самойлова и он отвечал ей тем же.

Анна Марченко. Есть философия ухода…
Размышления Д. Самойлова о смерти, вере и Боге в свете учения Католической Церкви.

Юрий Павлов. Жизненные слабости Давида Самойлова

Давид Самойлов «Мы живем в эпоху результатов...»
Переписка с Л.К. Чуковской.
Переписка Давида Самойлова и Лидии Чуковской
Роман о дружбе, блестящая психологическая проза, образец уважительного разговора двух интеллигентов, обладающих зачастую разными взглядами – так отзываются о книге читатели.

Сергей Шаргунов. Древний город в полосах вина
«А мы такие молодые...» – строчка из хрестоматийного стихотворения.
Самойлов – древний автор. Даже звучание его имени навевает древнюю скорбь. Острые тени, засуха, каменные развалины города, где четкость архитектуры естественно сочетается с провалами.
Давид Самойлов – поверженный великан, свежерухнувший Голиаф еще в облачках пыли.

Ольга Ильницкая. Сидели ласточки на стенке
Воспоминания о встрече с Д. Самойловым
Не каждый день разговариваешь с большими и настоящими Поэтами. Со мной оба были заинтересованно-внимательно-ласковы, расспрашивали – на вопросы я отвечала, а сама – ничего! Так заклинило, что сжалились и – отпустили с Богом. Но – поцеловали оба. Вроде как – благословили.

Давид Самойлов. В кругу себя
Составитель и автор комментариев Геннадий Евграфов.

Геннадий Евграфов. Роман с Мавзолеем
«Роман с дочерью вождя ДС (Давид Самойлов ) называл романом с Мавзолеем. Их отношения не прерывались в течение нескольких лет – Светлана хотела довести дело до брачного венца. Но стать зятем даже почившего в бозе вождя всего чего только было можно и чего нельзя? Для молодого поэта это было слишком».

Геннадий Евграфов. Абрам Хайям
Геннадий Евграфов: «Несколько предварительных замечаний. Не хочется писать ни стихи, ни прозу. Время, что ли, на дворе такое? „Февраль. Достать чернил и плакать“? Чернил давно нет, слезы высохли еще раньше, чем исчезли чернила. Что остается? Компьютер. Вот и взялся за воспоминания, чтобы, как умею, запечатлеть время, в котором пришлось жить, людей, с которыми пришлось дружить или встречаться. Одним из таких людей был Давид Самойлов. Другим – Игорь Губерман. О них речь».

Геннадий Евграфов. «Кто устоял в сей жизни трудной...»
Воспоминания о Давиде Самойлове и его роли в издании альманаха «Весть».

Ирина и Виталий Белобровцевы. Ему дивился городок Пернов
В середине семидесятых годов в Эстонии самопроизвольно возникло новое явление – сюда явился (явил себя) поэт Давид Самойлов.

Памяти Давида Самойлова. Сказано слово, дописана сага…

Между двумя славами лежала пора полузабвения. Ахматова была отторгнута от читающей публики (помню, говорила, что собраны десять сигнальных экземпляров невышедших книг).
Мы, молодые поэты довоенной поры, конечно, прочли то, что было когда-то издано. И даже хранили на книжных полках «Четки» и «Anno Domini» рядом с «Верстами» Цветаевой, «Камнем» Мандельштама и «Тяжелой лирой» Ходасевича. Казалось, это поэты ушедших времен.
Ахматова казалась традиционной, и легко познаваемой, и сразу знакомой. Много позже я понял, что это не так. «Знакомость» Ахматовой оттого, что она предельно естественна, как явление природы.
Эпиграммы. Эпитафии

Статьи о творчестве Давида Самойлова

Евгений Евтушенко. Тихо оказавшийся классиком
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»
Он единственный написал о Пушкине так, будто тот был его всегдашним собутыльником, когда даже невыносимая «андроповка» чудодейственно преображалась во «Вдову Клико». От Пушкина Самойлов унаследовал искрящуюся легкость стиха. И двигался он по жизни так же легко, импровизационно, но за застольной беспечностью Самойлова скрывалась постоянная работа острого, порой безжалостного ума, что особенно ощущается в его дневниках. И почти невесомое перо перепархивало от лубочного скоморошества к пушкинско-шекспировской трагедийности. Самойлов пробовал еще раз перевести на наш упрямо не поддающийся язык «Пьяный корабль» Артюра Рембо, в серьезном исследовании старался спасти малютку-рифму, раздавливаемую терриконовыми громадами пустопородного верлибра, и всё делал воздушно, грациозно, не надрываясь.

Немзер А.С. Часовой и звезда: О поэзии Давида Самойлова
Лучшие годы Давида Самойлова – семидесятые. Не потому, что в предыдущие и последующее десятилетия он писал «хуже». Во-первых, кому что нравится. Во-вторых же, как представить себе нашего поэта без стихов более ранних («Сороковые», «Старик Державин», «Дом-музей», «Шуберт Франц», «Перед снегом», «Названья зим», «Конец Пугачева», «Пестель, поэт и Анна», «Смерть поэта» и т. д.) и более поздних («Голоса за холмами», «За перевалом», «Памяти Антонины», «Играй, Игнат, греми, цимбал!..», «Мне выпало счастье быть русским поэтом», «Беатриче», «Убиение углицкое» и т.п.). И уж конечно, не потому, что семидесятые были мечены знаком внешнего благополучия.

Биография Давида Самойлова интересует многих почитателей его творчества. Это знаменитый советский поэт поколения фронтовиков, как и многие его сверстники ушедший на войну еще в студенческие годы.

Детство и юность

Биография Давида Самойлова начинается в 1920 году. Он появился на свет в еврейской семье. Будущий поэт-фронтовик родился в Москве.

Его отец был известным в своем кругу врачом по имени Самуил Абрамович Кауфман. На момент рождения Давида ему исполнилось 28 лет. Со временем стал главным венерологом Московской области, консультировал пациентов с самыми сложными патологиями. Маму героя нашей статьи звали Цецилия Израилевна Кауфман.

В 1938 году в биографии Давида Самойлова происходит важное событие. Он поступает в столичный институт философии, литературы и истории. Правда, доучиться ему не удалось. Когда началась финская война, Самойлов решил пойти добровольцем на фронт. Но его не взяли, он оказался не годен по состоянию здоровья.

Когда на СССР напали гитлеровские войска, так придирчиво к состоянию здоровья призывников уже не относились.

На фронте

Давид Самойлов - поэт, биография которого тесно связана с Великой Отечественной войной. В 1941 году его отправили на трудовой фронт. Первым делом, он рыл окопы на территории Смоленской области, под Вязьмой, где в то время шли самые ожесточенные сражения.

Правда, долго такого испытания он не вынес и серьезно заболел. Самойлова эвакуировали в Самарканд. Когда его дела пошли на поправку, он смог поступить на вечернее отделение педагогического института, оставаясь в эвакуации.

Параллельно в биографии Давида Самойлова появилось и военное образование. Он стал курсантом военно-пехотного училища, правда, окончить его так и не успел. В 1942 году его снова отправили на фронт. На этот раз на Волховский в районе местечка Тихвин.

23 марта 1942 года в бою вблизи станции Мга был тяжело ранен в левую руку. Поэт пострадал от осколка мины.

В том бою проявил себя как отважный солдат, поэтому спустя неделю командование приставило его к награде. Давид Самойлов, биография которого приведена в этой статье, получил медаль "За отвагу". Руководство особо отметило, что он первым ворвался в немецкую траншею, вступил в рукопашную схватку одновременно с тремя гитлеровскими солдатами, которых в результате уничтожил.

Получив ранение, снова был госпитализирован и отправлен на восстановление подорванного ранением здоровья.

В конце войны

Как считают многие исследователи, самое главное в биографии Давида Самойлова - его военные подвиги. Примечательно, что поправиться ему удалось только к марту 1944 года. Он снова вернулся в регулярную армию, продолжив службу в разведывательной роте на Первом Белорусском фронте.

В ноябре получил очередную боевую награду. На этот раз медаль "За боевые заслуги". Интересно, что ее ему также вручили за тяжелые ранения, полученные в боях на станции Мга, а также за добросовестное выполнение обязанностей писаря на Белорусском фронте.

В 1945 году Самойлов участвует в Великой Отечественной войне уже в качестве автоматчика. Его отмечают за захват фашистского бронетранспортера с тремя пленными. Среди них оказывается один унтер-офицер, предоставивший советскому командованию ценные сведения, которые помогли советским войскам в боях за Берлин.

Стихи во время войны

Примечательно, что в годы войны Самойлов не писал стихов. Исключение составляла только поэтическая сатира, направленная на Адольфа Гитлера, а также стихотворение о самом удачливом солдате Фоме Смыслове, которое он написал для гарнизонной газеты. При этом Самойлов использовал псевдоним Семен Шило.

Печататься поэт начал в 1941 году.

Переводы

В послевоенные годы Самойлов Давид Самуилович, биографию которого вы сейчас читаете, занимался переводами. В частности, адаптировал для советского читателя литовских, венгерских, чешских, польских поэтов, а также произведения представителей народов СССР.

С 1974 года поселился на территории Эстонской ССР в городке Пярну. Скончался в 1990 году в Таллине. Ему было 69 лет.

Творчество поэта

Свое первое послевоенное произведение Давид Самойлов, краткая биография которого перед вами, опубликовал в 1948 году. В журнале "Знамя" вышли его "Стихи о новом городе". Поэт умышленно не стал ничего писать сразу после победы. Он считал, что все мысли, чувства и впечатления должны отстояться в его душе, прежде чем начать все это воплощать в поэтическом творчестве.

В 1958 году был опубликован первый отдельный сборник его стихов под названием "Ближние страны". Следующие его книги имели большой успех у читателей. Это лирико-философские стихи в сборнике "Второй перевал", а также "Дни", "Весть", "Волна и камень", "Залив", "Голоса за холмами". В них подробно рассказывали о военных и фронтовых годах, а также о современном поколении, о роли и назначении искусства, об исторических сюжетах.

Оценка стихов Самойлова

Искусствоведы и исследователи творчества писателя отмечали уникальность его стихов. В его произведениях они видели трагическое мироощущение реального участника боевых действий, которое ему удавалось скрывать за самыми простыми и обычными словами, ориентируясь при этом на русскую классику. Также всегда в его творчестве высоко ценилось следование традициям великой отечественной литературы.

Популярность Самойлов обрел во время массовых публичных выступлений. Первое из них состоялось в 1960 году в Центральном лектории Харькова. Поэт читал свои великолепные стихи и отвечал на различные вопросы жителей и гостей этого города. Организатором этого и многих его последующих выступлений стал харьковский писатель, близкий друг героя нашей статьи, которого звали Лев Яковлевич Лившиц.

Одно из самых известных произведений, созданных Самойловым - стихотворение под названием "Песенка гусара". Многие советские и современные почитатели его творчества знают ее по первой строчке "Когда мы были на войне...". Известными эти стихи стали и потому, что в самом начале 80-х годов бард Виктор Столяров положил текст на музыку. В результате получилась песня и мелодия, популярные до сих пор.

Совсем недавно "Гусарскую песенку" Самойлова и Столярова признали самым популярным произведением кубанских казаков в начале XXI века.

Интересно, что не только фронтовыми текстами удалось прославиться Самойлову. Он также известен как автор юмористического сборника прозы под названием "В кругу себя". Также занимался литературоведческой деятельностью. Работал над исследованиями по стихосложению.

Личная жизнь

Даже в биографии для детей Давида Самойлова важно рассказать о его личной жизни. Поэт женился в 1946 году. Его супругой стала 22-летняя Ольга Лазаревна Фогельсон. Она была искусствоведом. В Советском Союзе хорошо знали ее отца. Как и у Самойлова, он был крупным врачом. Это знаменитый кардиолог Лазарь Израилевич Фогельсон.

В 1953 году у Давида и Ольги появился на свет сын, известный под именем Александра Давыдова. Он стал отличным писателем и переводчиком. После школы поступил в Московский государственный университет, который успешно окончил. Как и отец, занимался стихотворными переводами. В частности, адаптировал для русского читателя Артюра Рембо, Жака Превера, Гийома Аполлинера, Робера Десноса.

Сам является автором нескольких популярных книг, которые выходят в издательствах с конца 90-х годов. Это "Апокриф, или Сон про ангела", "Повесть о безымянном духе и черной матушке", "49 дней с родными душами", "Три шага к себе...", "Бумажный герой" и многие другие. Регулярно публикуется в журналах "Знамя", "Новый мир", "Иностранная литература", "Дружба народов".

Интересно, что именно он считается одним из основателей и даже руководителей издательской группы "Весть", вместе с Вениамином Кавериным и Георгием Ефремовым. В этой группе в конце 80-х годов объединились все либерально настроенные шестидесятники, имевшие отношение к писательскому творчеству. Сейчас ему 64 года, он живет в Москве.

Со временем Самойлов оставил семью и женился во второй раз. Его избранницей стала Галина Медведева. У них родились трое детей, которых назвали Петр, Павел и Варвара.