Роман «В окопах Сталинграда» был прочитан мною еще около месяца назад, но за рецензию я взялась только теперь. И, хотя некоторые сюжетные аспекты в памяти подзатерлись, сейчас писать намного легче - информация переварена, а эмоции поутихли, и я могу выразить свое мнение более взвешено.

Действие романа начинается в июле 42-го и охватывает время всех военных действий в Сталинграде. Роман очень реалистичен, чувствуется, что автор сам прошел через все ужасы войны. Сложно даже понять, что из написанного вымысел, а что - воспоминания автора.

В книге подробно расписано, как принимаются военные тактические решения и разрабатываются операции. Каждая атака это не просто массовый забег с шашкой наголо и криками «Ура!». Это четко поставленная цель и тщательно проработанный план действий, без которого единственный результат битвы - гора трупов (и в романе есть тому примеры).

Персонажи книги - живые люди с их страхами, характерами и воспоминаниями. Они развиваются, меняются. Безумный, животный страх бомбежек постепенно перерастает в привыкание к обстрелам и взрывам, а смерть становится обыденностью. Но вовсе не равнодушием! На войне более, чем в любом другом месте, ценишь своего напарника и его жизнь. Роман в очередной раз показывает, что человек может привыкнуть к любым условиям, выжить в любой ситуации и сохранить в себе человечность и порядочность.

Конечно, это не научная литература, и все военные действия здесь представлены от лица главного героя, под углом его зрения. Именно поэтому события битвы отображены узко. Но это и огромное достоинство книги. Если историческая нехудожественная литература обобщает военные действия, сводя их до абстрактных множеств (например, «советская армия» или «войска такого-то фронта»), то роман «В окопах Сталинграда» дает представление о подвиге одного человека, одного взвода. И из сотен таких вроде бы маленьких подвигов - здесь, вон за тем холмом, за тысячи километров отсюда - и складывается один большой общий подвиг. А именно - победа.

Роман «В окопах Сталинграда» - это правда. Да, это не вся правда. Да, персонажи, даже из низших слоев населения с образованием в три класса, говорят здесь на литературном языке. Да, опущены многие грязные подробности солдатского быта. Но тут возникает вопрос: а нужно ли это показывать? Нужно ли опошлять великий подвиг, прикрываясь желанием показать «как все было на самом деле». Я считаю, что книги о войне (да и фильмы тоже) должны воспитывать патриотизм и гордость за свою страну, за свой народ. «В окопах Сталинграда» с этим справляется на все 100% - при прочтении я испытывала такой эмоциональный подъем и такую радость, что являюсь потомком этих людей, которые не могла вызвать никакая пропаганда, никакие уроки в школе, никакие разговоры по телевидению. Могут ли этим похвастаться современные фильмы, якобы показывающие «всю правду». Наверно, нет.

«В окопах Сталинграда» просто обязателен к прочтению всем без исключения. Более того, я считаю, что это та книга, которую стоит ввести в школьную программу для формирования правильных ценностей у подростков. Это ни много ни мало великая книга о великой победе!

Принцип изображения советского солдата в произведении В.Некрасова «В окопах Сталинграда»

Образ главного героя лейтенанта Керженцева

Повествование в повести В.Некрасова ведется от первого лица: это делает ее похожей на дневниковые записи, очерки. Вообще очерк был излюбленной формой писателей военного времени. Описывается почти каждый день пребывания военного инженера лейтенанта Керженцева на фронте. Кроме описаний боев, в повести много воспоминаний героя, его размышлений о пережитом, о том, как изменила его война. Стыд, неловкость испытывает Юрий за то, что он, командир, «не знает, где его взвод, полк, дивизия». А ведь казалось, что самое страшное - отступление под Москвой - уже позади. Но наши войска снова отходят. Юрий чувствует свою вину перед мирными жителями, которых они не могут защитить. Он чувствует свою ответственность за то, что кажется ему самым страшным - «бездеятельность и отсутствие цели».

Война - это трудная работа, это не только бои, но и тяжелый физический труд. Кем только не приходится быть порой бойцу на войне: и столяром, и плотником, и печником. Кроме боевых качеств, на фронте еще ценится умение выжить, приспособиться к условиям.

Кровь, пот, окопы, смерть... К этому, казалось, давно должен был привыкнуть Юрий. Но не может. Нельзя привыкнуть к тому, что смерть все время рядом... Хотя в повести нет трагического тона, но главный герой каждый раз ощущает смерть товарищей как личную трагедию, при этом говоря об этом спокойно и без надрыва. Но это спокойствие - кажущееся, спокойствие мужчины, офицера, держащего себя в руках, несмотря на весь окружающий его ужас.

«…Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы.

- Капут, кажется...- Он пытается улыбнуться. …Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать.

Мы вынимаем из его карманов перочинный ножик, сложенную для курева газету, потертый бумажник, перетянутый красной резинкой. В гимнастерке комсомольский билет и письмо - треугольник с кривыми буквами.

Мы кладем Лазаренко в щель, засыпаем руками, прикрыв плащ-палаткой. Он лежит с согнутыми в коленях ногами, как будто спит. Так всегда спят бойцы в щелях…».

«…Через два часа раненый умер. Его фамилия Фесенко. Я узнаю это из красноармейской книжки…

…Перебираемся в соседний блиндаж, где лежат раненые. Их четыре человека. Один бредит. Он ранен в голову. Говорит о каких-то цинковых корытах, потом зовет кого-то, потом опять о корытах. У него совершенно восковое лицо и глаза все время закрыты. Он, вероятно, тоже умрет.

Убитых мы не закапываем. Мины свистят и рвутся кругом без передышки…».

Главный герой повести Юрий Керженцев, кажется, менее всего подходит для военной жизни. Архитектура, живопись, музыка, книги - вот что интересовало его до войны. Не зря же разведчик Чумак говорит ему: «А я думал, Вы стихи пишете. Вид у Вас такой, поэтический». Но его отношение к Юрию меняется от полного пренебрежения до глубокого уважения и признания его мужества.

Керженцев малоразговорчив, хотя его нельзя назвать замкнутым и не общительным. Он старается найти общий со всеми, он недоумевает над необщительностью и отчужденностью Фарбера. Но при этом мы редко слышим от героя каких-либо пространных рассуждений вслух. В диалогах со второстепенными персонажами главный герой немногословен и краток. Однако его внутренний монолог непрерывен, именно на нем построено все повествование.

Юрий Керженцев рассуждает о природе русского патриотизма, о том самом «русском чуде», о «скрытой теплоте патриотизма», о которой писал еще Л. Толстой, о том, что это сильнее, чем немецкая организованность и танки с черными крестами.

«…спроси его, что такое социализм или родина, он, ей-богу ж, толком не объяснит: слишком для него трудно определяемые словами понятия. Но за эту родину - за меня, Игоря, за товарищей своих по полку, за свою покосившуюся хибарку где-то на Алтае - он будет драться до последнего патрона. А кончатся патроны - кулаками, зубами... вот это и есть русский человек. Сидя в окопах, он будет больше старшину ругать, чем немцев, а дойдет до дела - покажет себя…».

Керженцев не спорит яростно, как Игорь Свидерский, о невозможности победы немецкой армии, но чувствуется его внутреннее несогласие с Георгием Акимовичем, утверждающим, что по всем правилам войны немцы должны победить, скрытое возмущение словами Калужского. Но именно что скрытое и внутреннее - вслух и громко выражать оценку и мнение о чем-либо автор предоставляет второстепенным героям.

Керженцев не кричит о защите Родины, бия себя в грудь, не бросается словами о непобедимости советской армии, но чувствуется, что мысли о вынужденном отступлении терзают его, что беспокойство за судьбу сданных городов не отпускают его.

«…Неужели немец так глубоко вклинился? Воронеж... Если он действительно туда прорвался, положение наше незавидное... А по-видимому, прорвался-таки, иначе не отводили бы нас без боя. Да еще с такого рубежа, как Оскол. А до Дона, кажется, никаких рек на нашем участке нет. Неужели до Дона уходить…».

Мы чувствуем его боль из-за того что пришлось сдать оборону, оставить немцам еще один рубеж, еще одна часть родной земли будет осквернена захватчиками. Его мучает мысль о том, что отступление - бесславное, без боя, без борьбы, без попытки отстоять святое - родную землю. Но приказ - это приказ.

«…Обороны на Осколе более не существует. Все, что вчера еще было живым, стреляющим, ощетинившимся пулеметами и винтовками, что на схеме обозначалось маленькими красными дужками, зигзагами и перекрещивающимися секторами, на что было потрачено тринадцать дней и ночей, вырытое, перекрытое в три или четыре наката, старательно замаскированное травой и ветками,- все это уже никому не нужно. Через несколько дней все это превратится в заплывшее илом жилище лягушек, заполнится черной, вонючей водой, обвалится, весной покроется зеленой, свежей травкой. И только детишки, по колено в воде, будут бродить по тем местам, где стояли когда-то фланкирующего и кинжального действия пулеметы, и собирать заржавленные патроны. Все это мы оставляем без боя, без единого выстрела...».

Взгляд главного героя (автора?) напряженный и изучающий. Специфика условий войны заставляет замечать каждую мелочь, вглядываться в людей, запоминая каждую черту лиц и характеров. Глазами Керженцева мы выхватываем из хаоса войны разрозненные картинки: сколько мин и пулеметов осталось, как застегнут на все пуговицы начштаб Максимов, как вьются оводы над рекой, в небе - немецкие бомбардировщики, в подвале - кошка с котятами, раненная осколком.

Но Керженцев, инженер, выполняя обыденную военную работу (минируя берег, копая окопы), мыслями то и дело переносится к довоенной жизни, к родному городу, к родному дому, перебирая в памяти каждую мелочь, каждую деталь: от киевских каштанов и Крещатика до усов старого кота и бабушкиных пилюлей. Он словно находит спасение в этих воспоминаниях от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой усталости.

«Вспоминается наша улица - бульвар с могучими каштанами; деревья разрослись и образовали свод. Весной они покрываются белыми и розовыми цветами, точно свечками. Осенью дворники жгут листья, а дети набивают полные карманы каштанами. Я тоже когда-то собирал. Мы приносили их домой целыми сотнями. Аккуратненькие, лакированные, они загромождали ящики, всем мешали, и долго еще выметали их из-под шкафов и кроватей. Особенно много их всегда было под большим диваном. Хороший был диван - мягкий, просторный. Я на нем спал. В нем было много клопов, но мы жили дружно, и они меня не трогали. После обеда на нем всегда отдыхала бабушка. Я укрывал ее старым пальто, которое только для этого и служило, и давал в руки чьи-нибудь мемуары или "Анну Каренину". Потом искал очки. Они оказывались в буфете, в ящике с ложками. Когда находил, бабушка уже спала. А старый кот Фракас с обожженными усами жмурился из-под облезшего воротника... Бог ты мой, как все это давно было!.. А может, никогда и не было, только кажется...».

Казалось бы, мелочи, обычные, малолиричные воспоминания, перебирающие обыденные бытовые детали, а сколько тоски и боли! Герой думает о потерянном родном городе, о друзьях - кто-то уже погиб, а о чьей-то судьбе ему неизвестно, остается лишь надеяться на лучшее. И все это сквозь то же упорное, монотонное выполняемое дело - для жизни, для смерти, для войны. А поверх только одна мысль - отступление, отступление. И тяжелое чувство вины. «Тихо. Удивительно тихо. Даже собаки не лают. Никто ничего не подозревает. Спят. А завтра проснутся и увидят немцев. И мы идем молча, точно сознавая вину свою, смотря себе под ноги, не оглядываясь, ни с кем и ни с чем не прощаясь...».

Керженцева мучает мысль о том, что в ходе отступления за ними остаются мирные села, мирные жители. Хоть он и не размышляет о том, как им придется с немцами, но эти мысли висят в воздухе, свербят душу. Глазами героя мы видим лица жителей оставляемой территории, чувствуем его мучительную вину перед ними, вину невольную, но от этого не менее тяжелую. Керженцев чувствует, что как офицер, несет большую ответственность за все происходящее, чувствует вину от того, что находится не на своем месте, не выполняет свой долг перед Родиной, не может ответить в эти испуганные лица хоть что-то обнадеживающее и вынужден опускать глаза и отмахиваться от вопросов.

«…Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет.

Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир...».

Хотя война, и работа, и ответственность офицера и инженера, однако Керженцев внимателен к окружающим его людям: к своему другу Ширяеву и ординарцу Волегову, к инженеру Георгию Акимовичу, к замкнутому, молчаливому Фарберу. Это не какая-то особая душевность героя или сентиментальность. Это суровое бытие войны, сближающее людей, заставляющее приглядываться к ним, быть теплым с близкими - завтра ты можешь это не успеть. Главный герой подчас груб с товарищами, раздражителен и малообщителен, но в душе он испытывает сильную привязанность, нежность к многим из них - не только к своему ординарцу, которого любит как брата, но и к Игорю, тяжело переживая то, что война их разделяет, испытывая страх от мысли, что он может больше никогда не увидеть его; к Ширяеву, которого он уважает как хорошего бойца и умного командира, и просто как веселого товарища, с которым легче делить тяготы войны; к Чумаку, с которым вначале он вступает конфликт, но впоследствии начинает испытывать симпатию, уважая и ценя в нем его задиристость, легкую, ненатужную смелость, его острый язык и умение пошутить в тяжелый момент, даже его взрывную вспыльчивость, от которой сам же вначале не раз страдает.

Однако отчасти в этом и заслуга главного героя. Керженцев - явно интеллектуальный тип человека с тонкой душевной организацией, человека размышляющего. Но при этом, сталкиваясь с людьми менее интеллигентными, менее образованными, он умеет видеть в них что-то лучшее, чего он, возможно, сам лишен: практичность, хозяйственную сметку и безупречную преданность своего ординарца, отчаянную храбрость Седых, дальновидность Пилипенко. И видя в них это, он учится ценить в людях что-то иное, чем то, что ценят люди его круга, его типа.

«…Ведь у меня и раньше были друзья. Много друзей было. Вместе учились, работали, водку пили, спорили об искусстве и прочих высоких материях... Но достаточно ли всего этого? Выпивок, споров, так называемых общих интересов, общей культуры? Вадим Кастрицкий - умный, талантливый, тонкий парень. Мне всегда с ним интересно, многому я у него научился. А вот вытащил бы он меня, раненого, с поля боя? Меня раньше это и не интересовало. А сейчас интересует. А Валега вытащит. Это я знаю... Или Сергей Веледницкий. Пошел бы я с ним в разведку? Не знаю. А с Валегой - хоть на край света. На войне узнаешь людей по-настоящему. Мне теперь это ясно. Она - как лакмусовая бумажка, как проявитель какой-то особенный…».

Но при этом герой не судит других людей, тех, кто, возможно, не «вытащил бы с поля боя». Не судит он и Калужского, во всяком случае, мы не слышим из его уст слов осуждения. Если герой выражает свое недовольство, то делает это через действие, как и положено партийцу, что можно увидеть в эпизоде с разведчиком, снимающим часы с убитого немца. Но и возмутившись этим, восстав, герой постепенно приходит, хоть и не к принятию подобных вещей, то, по крайней мере, к пониманию и неосуждению. И в ситуации с Абросимовым мы почти не слышим слов осуждения, хотя без сомнения осуждение со стороны автора тут есть - он выражает его словами Ширяева и Фарбера, майора Бородина. Единственное реакция Керженцева на недопустимое поведение Абросимова - уход, отстранение.

«В армии не договариваются, а выполняют приказания,- перебивает Абросимов.- Что я вам утром приказал? …И, вдруг опять рассвирепев, машет в воздухе пистолетом.- Шагом марш в атаку! Пристрелю, как трусов! Приказание не выполнять!..

Мне кажется, что он сейчас повалится и забьется в конвульсиях.

- Всех командиров вперед! И сами вперед! Покажу я вам, как свою шкуру спасать...

Я больше не могу слушать. Поворачиваюсь и ухожу…».

Попав в горящий Сталинград, Керженцев вдруг ощущает весь груз ответственности, возможно, потому что остался на какое-то время без друзей (не считая своего ординарца), возможно, потому что оказался среди незнакомых людей, многие из которых ждут его офицерского приказа. Но растерявшись поначалу, он приходит в себя - среди боя и смуты, среди сменяющих друг друга кадров войны, как страшных, так и курьезных даже в своем ужасе.

Стычка с Чумаком показывает читателю, чего стоит главный герой не только как командир и боец, но и просто как мужчина, как человек с сильной волей. Разговор с Фарбером окончательно убеждает нас, что герой - человек образованный, интеллигент. Однако интеллигент, умеющий найти общий язык со всеми, понять не только себе подобных, но и людей иного типа, иного склада характера.

Но главный герой у Виктора Некрасова - не идеальный образ непогрешимого русского офицера, или бесстрашного коммуниста «чистые руки - горячее сердце». У него есть свои слабости и человеческие привычки. Он любит лимон, он раздражается, чувствуя себя виноватым перед своим людьми, его самолюбие задевает вызывающее поведение Чумака. Но при всем этом ему чужд снобизм и высокомерие офицера - то, что мы увидим у героев Бондарева. Он не пачкает рук случайной наживой и мародерством (позорными и неизбежными спутниками любой, самой священной войны). Он сдерживает свое самолюбие ради дисциплины в батальоне. Он весь светлый и чистый, но при этом живой, без нимба и прикрас. Керженцев чужд ложного героизма, он признает, если не знает, как можно выполнить задание. Но при этом понимает, что сделать нужно и придется. «И что такое вообще храбрость? Я не верю тем, которые говорят, что не боятся бомбежек. Боятся, только скрыть умеют. А другие - нет. Максимов, помню, говорил как-то: "Людей, ничего не боящихся, нет. Все боятся. Только одни теряют голову от страха, а у других, наоборот, все мобилизуется в такую минуту и мозг работает особенно остро и точно. Это и есть храбрые люди".

Мы видим, как сменяется настроение героя: он то настроен на работу, на деятельность, то предается воспоминаниям, не отрываясь от основного потока войны. А то мы видим, как его одолевает усталость, то, что Борис Слуцкий позже назовет в своем стихотворении «усталая ранняя старость», старость юноши, видевшего слишком много, испытавшего слишком страшное для своего «возраста радости». «Люся спрашивала тогда, люблю ли я Блока. Смешная девочка. Надо было спросить, любил ли я Блока, в прошедшем времени. Да, я его любил. А сейчас я люблю покой. Больше всего люблю покой. Чтоб меня никто не вызывал, когда я спать хочу, не приказывал...». Усталость человека, долгое время живущего тяжелой жизнью, с частыми нервными напряжениями. Если, конечно, можно назвать «тяжелой жизнью» жизнь в аду, которым является любая война. В данном контексте это звучит скорее эвфемизмом.

Что касается образа главного героя в непосредственно батальных сценах, в самой гуще событий войны, то нельзя сказать, что он как-то особенно изменяется или выделяется автором. Вообще эти страницы произведения наиболее «очерковые», если можно так выразиться. Фразы короткие, сухие, рубленые, но выразительные и четкие. Герой делает то, что положено делать на войне - он атакует, он стреляет, он помогает товарищам, его ранят. Но при этом параллельно идет поток сознания. Обостренные чувства отмечают все вокруг: холод, от которого мерзнут пальцы, выстрелы, стоны, серое небо, пули, снег. Кадры и детали мелькают как вокруг, так и в сознании героя, заставляя нас ощущать эту обостренность восприятия во время боя.

Мы не слышим от главного героя жалоб или возмущения во время и после сцен сражения и атак. Однако мы чувствуем его боль и горечь, когда он говорит о погибших и раненных товарищах, о Карнаухове, чье тело остается у немцев - его не забрать и не похоронить. Керженцева ужасает это простота смерти на войну, хотя, казалось бы, он уже давно должен к этому привыкнуть. Но главный герой каждый раз заново ощущает трагедию смерти таких юных, еще ничего, кроме войны не успевших в этой жизни ребят.

«…Всего батальон потерял двадцать шесть человек, почти половину, не считая раненых.

Простые гробы из сосновых необструганных досок. Темнеют три ямы.

Просто как-то это все здесь, на фронте. Был вчера - сегодня нет. А завтра, может, и тебя не будет. И так же глухо будет падать земля на крышку твоего гроба. А может, и гроба не будет, а занесет тебя снегом и будешь лежать, уткнувшись лицом в землю, пока война не кончится.

Три маленьких рыженьких холмика вырастают над Волгой. Три серые ушанки. Три колышка. Салют - сухая, мелкая дробь автомата. Минута молчания. Саперы собирают лопаты, подправляют могилы.

И это все. Мы уходим.

Ни одному из них не было больше двадцати четырех лет…».

С болью Керженцев думает о погибшем Карнаухове, о том, каким он его видел последний раз, о том, что Карнаухов так и не успел прочесть ему свои стихи, о том, что, возможно, Карнаухов предчувствовал свою смерть.

Подобные мысли преследуют каждого на войне, и главный герой не исключение. В мирной жизни нормальный человек избегает мыслей о смерти, живет так, словно в его распоряжении вечность. Иное дело - на войне. Смерть окружает людей, она везде и всюду, и невозможно игнорировать ее присутствие, забыть о ней. Человек на войне остро ощущает свою смертность, понимает, что каждую минуту, каждую секунду он может больше не увидеть своих близких, не успеть улыбнуться им, не успеть выполнить свою задачу. Смерть повсеместна и вездесуща, не спрятаться и не укрыться, да и невозможно - долг воина как раз в обратном.

Керженцев редко размышляет о своей смерти, о том, что возможно, он больше не увидит своих родных, друзей. Но чувствуется, что эти мысли неотступно преследуют его, прорываясь сквозь привычные размышления и воспоминания. Однако главный герой гонит их от себя, понимая, что может поддаться панике, позволить ужасу войны навалиться на разум, погасить его. А этого нельзя допустить - он офицер, он командир, его долг служить примером бойцам, держать голову ясной.

Главный герой как воин и офицер - явно человек действия. Ему нестерпимо быть без дела в общей деятельности войны. Он чувствует себя потерянным, не имея боевой задачи. По тону повествования мы можем ощутить как он напряжен вне военных действий и как собран, сосредоточен, находясь на передовой. Война, сражение - для него не повод отличиться, сделать военную карьеру, получить орден. Война - дело, ради которого он здесь находится, дело, которое он старается выполнить на совесть, и герой невыносимо страдает, когда вынужденно отстранен от него.

«…Да, самое страшное на войне - это не снаряды, не бомбы, ко всему этому можно привыкнуть; самое страшное - это бездеятельность, неопределенность, отсутствие непосредственной цели. Куда страшнее сидеть в щели в открытом поле под бомбежкой, чем идти в атаку. А в щели ведь шансов на смерть куда меньше, чем в атаке. Но в атаке - цель, задача, а в щели только бомбы считаешь, попадет или не попадет…».

В этой устремленности к действию Некрасов вовсе не хочет показать какую-то особенную, необычайную смелость главного героя. Нет, Керженцев открыто признает, если испытывает страх, растерянность, тяжесть груза ответственности командира и офицера. Но это не мучает его, это лишь преодолимые трудности. А бездеятельность пугает его, заставляет испытывать чувство неполноценности и вины.

Главный герой у Виктора Некрасова - наиболее устраненный от какой-либо политики и пропаганды персонаж. Если мы и слышим какие-либо политические рассуждения, то, как правило, от второстепенных героев (Ширяев, Фарбер). Почти все упоминания, могущие быть отнесенными к этой области - либо обычные военные шутки («посадим Гитлера в бочку со вшами и руки свяжем, чтоб чесать не мог»), либо разговоры простых, далеких от политики бойцов (Седых, Лазаренко).

Единственное серьезное упоминание Гитлера - в конце повести, когда герой читает Чумаку речь фюрера о взятии Сталинграда и после размышляет, каким образом пришли к победе советские войска, не будучи подготовлены к войне лучше, чем немецкие, не имея лучших боеприпасов и немецкой организованности. Но и тогда он не дает никакой оценки этому, не говорит о патриотизме и силе духа. Мы слышим только радость от победы, упоение бойца, отстоявшего свою Родину. «…А за теми вот красными развалинами,- только стены как решето остались,- начинались позиции Родимцева - полоска в двести метров шириной. Подумать только - двести метров, каких-нибудь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украину, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо!

А Чумак спрашивает почему. Не кто-нибудь, а именно Чумак. …Эх, Чумак, Чумак, матросская твоя душа, ну и глупые же вопросы ты задаешь, и ни черта, ни черта ты не понимаешь. Иди сюда. Иди, иди... Давай обнимемся. Мы оба с тобой выпили немножко. И Валегу давай. Давай, давай... Пей, оруженосец!.. Пей за победу! Видишь, что фашисты с городом сделали... Кирпич, и больше ничего... А мы вот живы. А город... Новый выстроим. Правда, Валега? А немцам капут».

Единственное упоминание Сталина (что так удивило и возмутило литературную общественность того времени) - от второстепенного героя - от второстепенного героя, при этом главный герой не высказывается в ответ никакого связного мнения. И хотя, высказывание о Главнокомандующем - положительное (а какое оно могло еще быть от партийца и сталинградца Некрасова), но как это далеко от «железобетонных» образов Сталина в других произведениях военной прозы, хотя бы у Бондарева.

«…- А все-таки воля у него какая...- говорит Ширяев, не подымая глаз. - Ей-богу...

- У кого? - не понимаю я.

- У Сталина, конечно. Два таких отступления сдержать. Ты подумай только! В сорок первом и вот теперь. Суметь отогнать от Москвы. И здесь стать. Сколько мы уже стоим? Третий месяц? И немцы ничего не могут сделать со всеми своими "юнкерсами" и "хейнкелями". И это после прорыва, такого прорыва!.. После июльских дней. Каково ему было? Ты как думаешь? Ведь второй год лямку тянем. А главнокомандующему за весь фронт думать надо. Газету и то, вероятно, прочесть не успевает. Ты как думаешь, Керженцев, успевает или нет?

- Не знаю. Думаю, все-таки успевает.

- Успевает, думаешь? Ой, думаю, не успевает. Тебе хорошо. Сидишь в блиндаже, махорку покуриваешь, а не понравится что, вылезешь, матюком покроешь, ну иногда там пистолетом пригрозишь... Да и всех наперечет знаешь,- и каждый бугорок, каждую кочку сам лично облазишь. А у него что? Карта? А на ней флажки. Иди разберись. И в памяти все удержи - где наступают, где стоят, где отступают. "Нет, не завидую я ему. Нисколечко не завидую...".

И хотя главный герой не любит упоминаний о важности выполняемой им и его бойцами задачей, чувствуется, что он хорошо это понимает, и, посмеиваясь над Ипполитом Астафьевым с его «исторической миссией», Керженцев в душе признает частичную его правоту. Война будто бы соединяет советских солдат, оставшихся наедине со смертью, с остальным миром, так же воюющим с фашизмом», как и они, здесь, на Сталинградской земле.

«…Авиация союзников совершила небольшие налеты на Лаэ, Саламауа, Буа на Новой Гвинее и на остров Тимор. Бои с японцами в секторе Оуэн-Стэнли стали несколько более интенсивными. В Монровию, столицу Либерии, прибыли американские войска.. А здесь, на глубине четырнадцати метров, в полутора километрах от передовой, о которой говорит сейчас весь мир, я чувствую себя так уютно…»

Подводя итог, можно сказать, что образ лейтенанта Керженцева в повести - это образ не бойца и не коммуниста как таковых. Это образ прежде всего Человека. Человека, такого же, как все, не лучше и не хуже. Человека, имеющего семью, родных, друзей, курящего, имеющего предпочтения в еде, знающего немецкий, любящего музыку Чайковского и читающего поэзию, самолюбивого, но сдержанного, молчаливого, но проницательного. Все эти мелкие детали делают образ главного героя человечным, а не агитационно-патриотичным. Но при всем том этот «обычный» человек, там, в горящем Сталинграде, сотворил Подвиг. Подвиг ради жизни на земле.

До 1946 года тридцатипятилетний писатель Виктор Платонович Некрасов был неизвестен. Повесть «В окопах Сталинграда», которая была опубликована буквально в первые же месяцы после окончания страшной войны, в 1946, сделала его знаменитым. Это произведение позволило по-новому оценить события Великой Отечественной войны советского народа. В центре изображения впервые оказались простые солдаты и их командиры, в полной мере познавшие тяготы фронтовой жизни.

В. Некрасов родился в Киеве в 1911 году. Получил специальность архитектора, любил литературу, музыку, театр.С самых первых месяцев войны стал фронтовиком, служил военным инженером. «В окопах Сталинграда» он написал на основе собственного фронтового опыта, своих наблюдений и ощущений. Некрасов принимал участие в обороне Сталинграда и был демобилизован после ранения, в конце войны – в 1945 году.

После ранения у него плохо работала правая рука, и он по совету врача стал ее разрабатывать: помногу писал. Так была начата повесть об обороне Сталинграда. Она была впервые опубликована в журнале «Знамя». С ам вождь И. Сталин одобрил произведение, и его автору в 1947 году была вручена Сталинская премия второй степени.

Повесть написана в виде дневниковых записей молодого лейтенанта Юрия Керженцева, где он рассказывает об отступлении советских войск от Оскола к Волге, об ожесточенных боях за Мамаев курган. Главный герой - образованный, интеллигентный человек, который понимает, что война не похожа на мирную жизнь. Он неоднократно ловит себя на мысли, что на войне сердце ожесточается, а человеческие ценности становятся совсем иными. Керженцев - пример того, как ведет себя на войне обычный человек. Во время разговора с Чумаком мимо пролетают пули, Юрий пригибается помимо своей воли. Он, командир, не всегда знает, что делать, иногда чувствует свою вину перед бойцами. Юрий не отказывается от добытого ординарцем Валегой молока, лимона. В нем отсутствуют ложный героизм, высокомерие. Мы видим перед собой обычного человека, ценой своей жизни защитившего Сталинград и всю страну.

Автор показал защитников глазами простого воина, испыт авшего тоску по мирной жизни и родным, гордость за своих товарищей, стыд за отступления, страх перед непрекращающимся огнем в окопах Сталинграда. Читатель переносится на поле битвы и понимает, какой страшной ценой далась народу победа.

В повести наряду с событиями военными содержится много лирических отступлений, в которых герой вспоминает довоенную жизнь в любимом Киеве. Так же контрастируют с жестокой действительностью описания спокойного и величавого осеннего пейзажа, что помогает почувствовать всю трагедию событий, происходящих с героями повести.

В.Некрасов очень реалистичен в описаниях человеческих страданий, смертей, мучений раненых бойцов. Глубоко эмоциональное воздействие на читателя производят эпизоды обороны сараев, взятия сопки горсткой плохо вооруженных солдат, против которых идут враги с танками и пулеметами.

Очень интересен образ Валеги. Ловкий, преданный, легко приспосабливающийся к любым условиям, этот простой необразованный восемнадцатилетний парень вызывает интерес и уважение. Про своего ординарца Керженцев говорил, что если закончатся патроны и нужно будет драться за родину зубами, его ординарец и в этой ситуации справится.

Главная мысль этого произведения состоит в том, что простые люди в нечеловеческих условиях войны, в окопах проявляют свои лучшие качества, способны вынести любые тяготы, проявить мужество, отвагу и героизм в боях с любыми захватчиками.

Повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» была частями опубликована в журнале «Знамя» в 1946 году. Окончание повести было напечатано в том же журнале, который открывался постановлением ЦК от 14 августа 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Постановление стало причиной высокой идеологической бдительности в литературе и в связи с этим руководство «Союза писателей» вычеркнуло выдвинутую редакцией «Знамени» повесть Некрасова на соискание сталинской премии. «Союз писателей» даже провел два совещания, готовя предстоящий разгром повести в печати.

И вдруг, по повелению самого Сталина, «В окопах Сталинграда» удостоилась Сталинской премии, и это спасло ее от неминуемого разгрома. Книга Некрасова представляла собой не рассказ наблюдателя, а человека побывавшего в окопах и познавшего все тяготы войны. Некрасов изобразил войну без прикрас и смягчений, это была книга, написанная изнутри войны. Некрасов был первым, кто правдиво описал войну и ее героев. В подавляющем большинстве произведений той поры окопники были безликой массовкой, а крупным планом изображались герои неуязвимые для пуль и мин, которым все было нипочем и это показывает, что реальная картина войны не была донесена до читателя. Тот образ войны, который при помощи пропаганды вбивался в головы людей, ничего общего не имел с тем, что пережили фронтовики.

Некрасов смог передать правдиво изобразить войну еще и потому, что он сам участвовал в битве за Сталинград. Он воевал в Сталинграде, на Украине, в Польше. В 1944 году демобилизовался в звании капитана, получил медаль «За отвагу» и «Орден красной звезды»

В своей повести Некрасов рассказывает о том, что было в действительности, что видел герой своими глазами, что он пережил.

Прежде всего, новизна повести Некрасова заключается в правдивом взгляде на войну, далёком от пафосного, романтического её восприятия. Перед читателем предстают военные будни, быт простых солдат, их негромкий героизм, их суждения о войне, об отступлении и победе - словом, всё то, что получило определение “окопная правда”.

Установка на “нелитературность” - непосредственное впечатление, рассказ с места событий - определяет своеобразие стиля повести Некрасова. Первые главы позволят учащимся сделать некоторые выводы о стилевых особенностях этого произведения. Прежде всего, нужно отметить спокойную, “чеховскую” манеру, лаконизм повествования, особую роль играют детали.

Значение символа приобретают такие детали, как ещё дымящийся окурок, прилипший к губе убитого бойца (“И это было страшней всего, что я видел до и после на войне. <…> Минуту назад была ещё жизнь, мысли, желания. Сейчас - смерть”), указательный столб с табличкой “Сталинград - 6 км”, направленный прямо в небо (“дорога в рай”), портрет Д.Лондона в блиндаже Карнаухова, «Барыня», которую “где-то совсем рядом наяривает кто-то на балалайке”, хотя “кругом всё стреляют и стреляют, и небо уж фиолетовое, и визжат ракеты”. Таким образом, события войны пропущены через сознание героя - это позволило создать психологический портрет человека на войне.

Выбором героя В.Некрасов, по словам В.Быкова, “опередил своё время”. Позже, в 50–60-х годах, повестями В.Быкова «Дожить до рассвета», Г.Бакланова «Пядь земли», Ю.Бондарева «Горячий снег», В.Курочкина «На войне как на войне» заявит о себе так называемая “лейтенантская проза”, главными героями которой будут молодые лейтенанты - вчерашние выпускники школ, студенты, прошедшие в течение нескольких месяцев обучение и тут же отправленные на фронт.

Действие начинается в июле 1942 г. с отступления под Осколом. Немцы подошли к Воронежу, и от только что вырытых оборонительных укреплений полк отходит без единого выстрела, а первый батальон во главе с комбатом Ширяевым остаётся для прикрытия. В помощь комбату остаётся и главный герой повествования лейтенант Керженцев. Отлежав положенные два дня, снимается и первый батальон. По дороге они неожиданно встречают связного штаба и друга Керженцева химика Игоря Свидерского с известием о том, что полк разбит, надо менять маршрут и идти на соединение с ним, а немцы всего в десяти километрах. Они идут ещё день, пока не располагаются в полуразрушенных сараях. Там и застают их немцы. Батальон занимает оборону. Много потерь. Ширяев с четырнадцатью бойцами уходит, а Керженцев с ординарцем Валегой, Игорь, Седых и связной штаба Лазаренко остаются прикрывать их. Лазаренко убивают, а остальные благополучно покидают сарай и догоняют своих. Это нетрудно, так как по дороге тянутся отступающие в беспорядке части. Они пытаются искать своих: полк, дивизию, армию, но это невозможно. Отступление. Переправа через Дон. Так они доходят до Сталинграда.

В Сталинграде они останавливаются у Марьи Кузьминичны, сестры бывшего Игоревого командира роты в запасном полку, и заживают давно забытой мирной жизнью. Разговоры с хозяйкой и её мужем Николаем Николаевичем, чай с вареньем, прогулки с соседской девушкой Люсей, которая напоминает Юрию Керженцеву о его любимой, тоже Люсе, купание в Волге, библиотека - все это настоящая мирная жизнь. Игорь выдаёт себя за сапёра и вместе с Керженцевым попадает в резерв, в группу особого назначения. Их работа - подготовить к взрыву промышленные объекты города. Но мирная жизнь неожиданно прерывается воздушной тревогой и двухчасовой бомбёжкой - немец начал наступление на Сталинград.

Сапёров отправляют на тракторный завод под Сталинград. Там идёт долгая, кропотливая подготовка завода к взрыву. По нескольку раз в день приходится чинить цепь, порванную при очередном обстреле. В промежутках между дежурствами Игорь ведёт споры с Георгием Акимовичем, инженером-электриком ТЭЦ. Георгий Акимович возмущён неумением русских воевать: «Немцы от самого Берлина до Сталинграда на автомашинах доехали, а мы вот в пиджаках и спецовках в окопах лежим с трёхлинейкой образца девяносто первого года». Георгий Акимович считает, что спасти русских может только чудо. Керженцев вспоминает недавний разговор солдат о своей земле, «жирной, как масло, о хлебах, с головой закрывающих тебя». Он не знает, как это назвать. Толстой называл это «скрытой теплотой патриотизма». «Возможно, это и есть то чудо, которого так ждёт Георгий Акимович, чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с чёрными крестами».

Город бомбят уже десять дней, наверное, от него уже ничего не осталось, а приказа о взрыве все нет. Так и не дождавшись приказа о взрыве, сапёры резервного отправляются на новое назначение - в штаб фронта, в инженерный отдел, на ту сторону Волги. В штабе они получают назначения, и Керженцеву приходится расстаться с Игорем. Его направляют в 184-ю дивизию. Он встречает свой первый батальон и переправляется с ним на тот берег. Берег весь охвачен пламенем.

Батальон сразу же ввязывается в бой. Комбат гибнет, и Керженцев принимает командование батальоном. В его распоряжении четвёртая и пятая роты и взвод пеших разведчиков под командованием старшины Чумака. Его позиции - завод «Метиз». Здесь они задерживаются надолго. День начинается с утренней канонады. Потом «сабантуй» или атака. Проходит сентябрь, начинается октябрь.

Батальон перебрасывают на более простреливаемые позиции между «Метизом» и концом оврага на Мамаевом. Командир полка майор Бородин привлекает Керженцева для сапёрных работ и строительства землянки в помощь своему сапёру лейтенанту Лисагору. В батальоне всего тридцать шесть человек вместо положенных четырёхсот, и участок, небольшой для нормального батальона, представляет серьёзную проблему. Бойцы начинают рыть окопы, сапёры устанавливают мины. Но тут же оказывается, что позиции надо менять: на КП приходит полковник, комдив, и приказывает занять сопку, где располагаются пулемёты противника. В помощь дадут разведчиков, а Чуйков обещал «кукурузники». Время перед атакой тянется медленно. Керженцев выставляет с КП пришедших с проверкой политотдельщиков и неожиданно для себя сам отправляется в атаку.

Сопку взяли, и это оказалось не очень сложно: двенадцать из четырнадцати бойцов остались живы. Они сидят в немецком блиндаже с комроты Карнауховым и командиром разведчиков Чумаком, недавним противником Керженцева, и обсуждают бой. Но тут оказывается, что они отрезаны от батальона. Они занимают круговую оборону. Неожиданно в блиндаже появляется ординарец Керженцева Валега, остававшийся на КП, так как за три дня до атаки он подвернул ногу. Он приносит тушёнку и записку от старшего адъютанта Харламова: атака должна быть в 4.00.

Атака не удаётся. Все больше людей умирает - от ран и прямого попадания. Надежды выжить нет, но свои все-таки прорываются к ним. На Керженцева налетает Ширяев, который получил назначение комбата вместо Керженцева. Керженцев сдаёт батальон и перебирается к Лисагору. Первое время они бездельничают, ходят в гости к Чумаку, Ширяеву, Карнаухову. Впервые за полтора месяца знакомства Керженцев разговаривает о жизни с комроты его бывшего батальона Фарбером. Это тип интеллигента на войне, интеллигента, который не очень хорошо умеет командовать доверенной ему ротой, но чувствует свою ответственность за все, что он не научился делать вовремя.

Девятнадцатого ноября у Керженцева именины. Намечается праздник, но срывается из-за общего наступления по всему фронту. Подготовив КП майору Бородину, Керженцев отпускает сапёров с Лисагором на берег, а сам по приказу майора идёт в свой бывший батальон. Ширяев придумал, как взять ходы сообщения, и майор согласен с военной хитростью, которая сбережёт людей. Но начштаба капитан Абросимов настаивает на атаке «в лоб». Он является на КП Ширяева следом за Керженцевым и отправляет батальон в атаку, не слушая доводов.

Керженцев идёт в атаку вместе с солдатами. Они сразу попадают под пули и залегают в воронках. После девяти часов, проведённых в воронке, Керженцеву удаётся добраться до своих. Батальон потерял двадцать шесть человек, почти половину. Погиб Карнаухов. Раненный, попадает в медсанбат Ширяев. Командование батальоном принимает Фарбер. Он единственный из командиров не принимал участия в атаке. Абросимов оставил его при себе.

На следующий день состоялся суд над Абросимовым. Майор Бородин говорит на суде, что доверял своему начальнику штаба, но тот обманул командира полка, «он превысил власть, а люди погибли». Потом говорят ещё несколько человек. Абросимов считает, что был прав, только массированной атакой можно было взять баки. «Комбаты берегут людей, поэтому не любят атак. Баки можно было только атакой взять. И он не виноват, что люди недобросовестно к этому отнеслись, струсили». И тогда поднимается Фарбер. Он не умеет говорить, но он знает, что не струсили те, кто погиб в этой атаке. «Храбрость не в том, чтоб с голой грудью на пулемёт идти»... Приказ был «не атаковать, а овладеть». Придуманный Ширяевым приём сберёг бы людей, а сейчас их нет...

Абросимова разжаловали в штрафной батальон, и он уходит, ни с кем не прощаясь. А за Фарбера Керженцев теперь спокоен. Ночью приходят долгожданные танки. Керженцев пытается наверстать упущенные именины, но опять наступление. Прибегает вырвавшийся из медсанбата Ширяев, теперь начштаба, начинается бой. В этом бою Керженцева ранят, и он попадает в медсанбат. Из медсанбата он возвращается под Сталинград, «домой», встречает Седых, узнает, что Игорь жив, собирается к нему вечером и опять не успевает: их перебрасывают для боев с Северной группировкой. Идёт наступление.