Былины об илье муромце. Мбук "мцкдибо" Илья Муромец и Калин-царь

Сочинение

В самом движении западной литературы, с которым соотносятся оба русских сентиментализма, мы должны различать две тенденции, взаимосвязанные и в то же время противоположные: тенденцию предромантизма и тенденцию раннего реализма. В общих очертаниях можно сказать, что радищевский революционный сентиментализм развивает реалистические тенденции этого общеевропейского стиля.

Карамзинский же консервативный сентиментализм развивает романтические тенденции его. Однако пафос национальной героики прошлого, культ народного характера и народной истории, составивший воинствующее и прогрессивное содержание предромантизма Макферсона и Клопштока, остался чуждым Карамзину. Макферсон создал образцы древних шотландцев, своих национальных героев, образы, основанные на шотландском фольклоре. Клопшток писал о древних германцах, помня не только «Оссиана», но и германский эпос. А Карамзин написал свою поэму «Илья Муромец» по Ариосто и другим произведениям европейской и русской европеизированной традиции, а совсем не по былинам; его Илья - молодой рыцарь, изящный, нежный, второй Ринальд, не имеет ничего общего с «деревенщиной» из села Карачарова. Когда перед Карамзиным встал вопрос о романтическом воссоздании «колорита» личности, он предпочел строить романтические образы в окружении испанской рыцарской традиции или оссиановских легенд, чем обратиться к русскому фольклору.

Основные идеи западного передового сентиментализма подверглись в творчестве Карамзина некоторому сужению, пожалуй даже обеднению и в то же время. перестройке в духе традиций русской дворянской культуры, традиций Хераскова и вслед за ним Муравьева или Нелединского-Мелецкого. Из западных учителей Карамзину ближе других идиллический Геснер, у которого умильная и музыкальная лирика в прозе была чужда политических интересов и вообще идейной остроты.

Впрочем, следует указать на значительную роль Карамзина в ознакомлении русских читателей с Шекспиром. В «Письмах русского путешественника» он дает разбор шекспировской трагедии; еще раньше, в 1787 г., он издал перевод «Юлия Цезаря» Шекспира, в предисловии к которому писал: «До сего времени еще ни одно из сочинений знаменитого сего автора но было переведено на язык наш; следственно, и ни один из соотчичей моих, не читавший Шекспира на других языках, не мог иметь достаточно о нем понятия… Немногие из писателей столь глубоко проникли в человеческое естество, как Шекспир, немногие столь хорошо знали все тайнейшие человека пружины, сокровеннейшие его побуждения, отличительность каждой страсти, каждого темперамента и каждого рода жизни, как удивительный сей живописец. Все великолепные картины его непосредственно натуре подражают».

Примерно то же писал Карамзин о Шекспире в стихотворении «Поэзия», относящемся к тому же времени. Характерна также деформация, которую потерпел культ природы западных сентименталистов у Карамзина. Карамзина тянет в природу, красоты которой он умеет и ценить, и изображать, подальше от бурь общественной жизни, в мирную обстановку деревни, где помещики - отцы своих крестьян, а крестьяне благополучны в меру своего трудолюбия, покорности и «добродетели». «Руссоизм» стал для Карамзина не стимулом разрушения феодального уклада, а методом оправдания свободы от политики; само собой разумеется, что относительная реалистическая зоркость западных сентименталистов была в сильной мере ограничена у Карамзина идеализацией существующего мира, бытовой реализм западных сентименталистов - орудие вскрытия противоречий жизни, заменялся у него рисовкой бытовых деталей, наблюденных через розовые очки.

Единственная подлинная тема искусства Карамзина - это внутренний мир человека, во всей его «незаконности», индивидуальной случайности, пестроте переживаний, начиная от возвышенного пафоса и до неприятностей, вызванных бытовыми неполадками. «Что человеку занимательнее самого себя?» - сказал Карамзин.

Субъективизм становится законом его творчества. Тема его - личность человеческая - для него выражается прежде всего в теме личности самого автора. Он считает нужным подчеркнуть, что и самые проблемы психологии творчества, самую сущность литературной работы он понимает по-новому. Рациональные нормы, правила и образцы для него более не могут определять художественную структуру; произведение искусства, в его понимании, отражает не идеальную схему объективного мира, а личный характер своего индивидуального творца. Еще Муравьев говорил о том, что истина - это лишь собственные мысли автора.

Литературоведение

«БОГАТЫРСКАЯ СКАЗКА» Н. М. КАРАМЗИНА

I О. Э. Подойницына

Аннотация. В статье автор исследует «богатырскую сказку» Карамзина «Илья Муромец», считая ее уникальным проиведением и в творческой биографии Карамзина, и в истории русской поэмы XVIII века, поскольку ее автор вступает в противоречие с традициями не только античной мифологии, греческого и римского героического эпоса, но и с русской былинной традицией.

Ключевые слова: Карамзин, «богатырская казака», «Илья Муромец», руская поэма XVIII вка, руская фольклорная традиция.

Summary. The article analyzes Karamzin"s "a powerful fairy tale" "Ilya Muromets". In the author^"s opinion, this poetry is a unique piece of art both in Karamzin "s creative biography and in the XVIIIth century Russian poetry, as the writer conflicts with the traditions not only of antique mythology, the Greek and Roman heroic epos, but also with Russian epic tradition.

Keywords: N. M. Karamzin, "a powerful fairy tale", "Ilya Muromets", Russian epic tradition, the XVIIIth century Russian poem.

Карамзин выступал как поэт во многих жанрах. Но лишь один раз он приступил к созданию поэмы или, как называл ее сам автор, «богатырской сказки». Это «Илья Муромец», первая часть которого была напечатана в «Аглае» в 1795 г. По неизвестным причинам произведение осталось незаконченным, причем при первой публикации у самого Карамзина не было определенного представления о его дальнейшей судьбе. Текст завершался пометой «Продолжение впредь», но тут же, в примечании к заглавию, выражал сомнение в том, что оно появится: «Продолжение остается до другого времени; конца еще нет, может быть, и не будет» .

Как не раз отмечалось в литературе, отношение Карамзина к фольклору претерпело в конце XVIII - начале XIX в. заметную эволюцию. В письме к Дмитрие-

ву от 6 сентября 1792 г. издание сборника народных песен он назвал «странной» мыслью и откровенно посмеивался над ней . Спустя пять лет в гамбургском журнале "Le Spectateur du Nord" появилась иная, высокая оценка народной поэзии. Здесь обращено внимание на многообразие персонажей, сюжетов былин, именуемых им «древними рыцарскими романами», что в устах Карамзина, несомненно, было положительной характеристикой. Убеждение в сходстве этих жанров явственно проявилось в «Илье Муромце», где герой именуется то «богатырем», то «витязем», то «рыцарем». Это подтверждается также «богатырскими предписаниями», которые перекликаются с устремлениями странствующих рыцарей:

Быть защитником невинности Бедных, сирых и несчастных вдов И наказывать мечом своим

Злых тиранов и волшебников,

Устрашающих сердца людей

Позднее, в «Речи, произнесенной на торжественном собрании императорской Российской Академии» в 1818 г. Карамзин усматривал в отечественном фольклоре «предметы для гения, не чуждого россиянам и в самые темные времена невежества», «в народных песнях», писал он, «видим явное присутствие сего гения; видим живость мыслей, ему свойственную; чувствуем, так сказать, его дыхание» .

К тому же времени относится и свидетельство Ф. Булгарина, сообщавшего, что в 1819 г. Карамзин рассказал ему о своем намерении «собрать и издать лучшие русские песни, если возможно, расположив хронологическим порядком, и присоединить к ним исторические и эстетические замечания» . Лишь в контексте данной эволюции и как ее принципиально важная веха должно быть осмыслено и оценено создание «Ильи Муромца».

«Илья Муромец» представляет собой едва ли не уникальное явление и в творческой биографии Карамзина, и в истории русской поэмы XVIII в. Нам известно только одно, также оставшееся незавершенным произведение подобного рода - поэма о былинном герое. Это поэма Н. А. Львова «Добрыня». Датируется она, согласно авторской помете на рукописи, 1796 г., то есть писалась она после «Ильи Муромца», была опубликована значительно позже, уже после смерти автора, в 1804 г. в журнале «Друг просвещения», а в наши дни вошла во второй том двухтомника «Поэты XVIII века» с содержательным комментарием Н. Д. Кочетковой.

Как сообщается в нем, перед текстом первой публикации было помещено из-

дательское предисловие, в котором, в частности, говорилось: «Поэма написана Львовым в ритме народной поэзии, стихотворные размеры которой автор ставил выше общепринятых ямбов и хореев <...> Лет за десять перед сим он <Львов>, в некотором кругу друзей своих, рассуждая вообще о преимуществе тонического стихотворения пред силлабическим, утверждал, что и русская поэзия больше могла бы иметь гармонии, разнообразия и выразительных движений в тоническом вольном роде стихов, нежели в порабощении только одним хореям и ямбам; и что можно даже написать целую русскую эпопею в совершенно русском вкусе». По плану Львова, отмечает автор предисловия, в поэме «должен быть описан брак великого князя Владимира I и при оном потехи русских витязей, а преимущественно витязя До-брыни Никитича. Вступление оканчивается тем, что пиит, будто приближаясь к Киеву, находит там торжество. Во второй песне долженствовала начаться сама эпопея. Но неизвестно, продолжал ли покойный автор сию поэму...» (с. 195). Хотя поэмы Карамзина и Львова создавались, очевидно, независимо друг от друга, налицо несомненная общность творческих ориентиров и сходство в направлении их реализации.

«Илья Муромец» оказался обойден вниманием исследователей. Нам удалось найти лишь одну работу, специально посвященную этому произведению, несколько лет тому назад появившуюся на Украине. Это статья А. Д. Беньков-ской «Фольклорные рецепции в поэме Карамзина «Илья Муромец» . Автор с полным основанием утверждает, что перед нами «фактически первая "фольклорная поэма" в русской литературе. Ее влияние сказалось на богатырских сказках и поэмах от Радищева до Пуш-

кина» [там же, с. 62]. В статье имеется и ряд других наблюдений и выводов, заслуживающих поддержки.

Поэма открывается творческой декларацией, которая, по справедливой оценке Ю. М. Лотмана, «представляет собой демонстративный отказ от эпической (в духе классицизма) и одической поэзии» . Вполне соглашаясь с этой характеристикой, нельзя, однако, не отметить, что она далеко не исчерпывает своеобразия того подхода к материалу и трактовки традиционной темы, которое можно видеть в произведении Карамзина.

Разумеется, значимо и существенно не только то, что Карамзин изначально отвергает какую-либо возможность следовать традициям «Илиады» и «Энеиды», а также брать сюжеты из античной мифологии («Мы не греки и не римляне; / мы не верим их преданиям»), но и то, что сами сюжеты эти он излагает в намеренно сниженном, насмешливом тоне и противопоставляет им ориентацию на свои национальные корни, на темы и «слог», взращенные на традициях своего народа и своего фольклора: Нам другие сказки надобны; мы другие сказки слышали от своих покойных мамушек. Я намерен слогом древности рассказать теперь одну из них вам, любезные читатели.

[там же, с. 149]. Эти слова, естественно, не могли не вызывать в памяти современников недавно прочитанные ими начальные строки первой книги «древней повести» И. Ф. Богдановича «Душенька»: Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои, Где в шуме вечных ссор кончали

дни герои Но Душеньку пою . Но сходство замыслов двух поэтов

обманчиво. Богданович отказывается от эпического масштаба «Илиады», от воспевания героических деяний ради обращения к легкой, фривольной и даже эротической тематике. У Карамзина главное - это обращение к своим, национальным корням, героям и сюжетам.

Этим, однако, вводная творческая декларация, открывающая произведение, отнюдь не ограничивается. Далее Карамзин заявляет о своем намерении отказаться не только от не удовлетворяющих его и отвергнутых им тем, но и от подхода к их раскрытию и тональности их освещения. Он намеревается писать не только не о том, но и не так... Он отвергает не только античные, но и современные, отечественные образцы. С нескрываемой иронией отзывается он не только о Гомере и Виргилии, не только о творцах мифических сюжетов, в правдоподобие которых нельзя верить, но и осмеивает «наших витязей», «наших стихо-рифмо-детелей», которые Упиваясь одопением, лезут на вершину Пиндову, обступаются и вниз летят, не с венцами и не с лаврами, но с ушами (ах!) ослиными, для позорища насмешникам!

Значимо и место, на котором поэт собирается нам свою «повесть рассказывать»: место, где его дедушка отдыхает от своего военного прошлого, где висят его пернатый шлем и булатный меч, коим он разил врагов отечества. Но мифические подвиги дедушки упомянуты походя, а действительные планы автора иные. Когда он начинает обширный монолог обращением: «Ты, которая в подсолнечной / всюду видима и слышима», может и в голову не прийти, что так начинается возвышенный и вдохновенный монолог. Лжи:

Ложь, Неправда, призрак истины! будь теперь моей богинею и цветами луга русского убери героя древности, величайшего из витязей, чудодея Илью Муромца! Я об нем хочу беседовать, -об его бессмертных подвигах. Ложь! с тобою не учиться мне Небылицы выдавать за быль

[там же, с. 151]. Уже с этого, первого упоминания героя поэмы становится ясно, что автор вступает в противоречие с традициями не только античной мифологии, греческого и римского героического эпоса, но и с русской былинной традицией, ибо невозможно представить себе былину, которая предуведомляла бы читателя или слушателя, что ее содержание - «ложь, неправда», небылицы, выдаваемые за быль.

Но еще важнее другое. К тому времени, когда Илья Муромец стал героем поэмы Карамзина, он был известен по многим произведениям, в частности по недавно появившейся «Сказке о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье Разбойнике», содержавшей пересказ одной из наиболее популярных былин Киевского цикла. Однако при всем многообразии отдельных сюжетов, с именем Ильи Муромца была связана единая и нерушимо устойчивая характеристика. В различных ситуациях он проявляет одни и те же качества, и каждое новое повествование укрепляет то представление, которое органически слилось с его именем.

Любимый народный герой, мужественный воин, беззаветно преданный родине, всегда готовый стать на ее защиту, совершающий подвиги исключительно в интересах народа. У него нет других помыслов, кроме как оберегать

родную землю от вражеских захватчиков, он побеждает чужеземных богатырей, приезжающих на Русь с враждебными намерениями, защищает мирный труд и благосостояние простого человека от насильников и разбойников. Квинтэссенция его убеждений и всей его деятельности вложена в слова:

Я иду служить за веру христианскую И за землю российскую, Да и за стольние Киев-град, За вдов, за сирот, за бедных людей

Ему отводится решающая роль в битвах, он руководит другими богатырями, мудро направляет их силы в нужном направлении. Его храбрость спокойна и разумна, лишена задора и бахвальства. Он наделен высокими моральными качествами, он бескорыстен и неподкупен. Ему присущ гуманизм: беспощадный к врагу, представляющему опасность для отчизны, он готов пощадить врага сдавшегося обезвреженного. В многочисленных конфликтах с князем Владимиром, с боярами, представителями знати неизменно акцентируется моральное превосходство богатыря, его благородство, верность патриотическому долгу. Он всегда на стороне правды и справедливости.

Таков был неизменный, сложившийся облик этого героя к моменту, когда к нему обратился Карамзин и обратился с намерением наделить этим именем человека, не имеющего ничего общего с прославленным богатырем. Появляется Илья Муромец прекрасным и веселым летним утром. Коварных врагов, несущих угрозу русской земле нет и в помине. Напротив,

пернатые малюточки, конопляночка с малиновкой, в нежных песнях славить начали день, беспечность и спокойствие.

А сам богатырь, хоть и снабжен шлемом, копьем и мечом, больше напоминает героя-любовника, чем сурового богатыря. Он подобен маю красному: розы алые с лилеями расцветают на лице его. Он подобен мирту нежному.

[там же, с. 152]. Очень значимо введение в текст имени С. Геснера, известного своими идиллиями, изображающего в галантной манере условный мир пастухов и пастушек, умеренных и приукрашенных чувств. Хотя «витязь Геснера не читывал», но его качества и чувства как нельзя соответствуют тем, которые присущи и персонажам швейцарского поэта, и читателям, взращенным на его стихах: «сердце нежное», «душа чувствительная», «любовался красотою дня» и т.п.

И вот происходит встреча, подобной которой нельзя найти ни в одной былине об Илье Муромце. Его взору предстает «беспримерная красавица, всех любезностей собрание, редкость милых женских прелестей». Если для описания «чувствительной души» героя понадобился Геснер, то красота спящей прелестной незнакомки вызывает в памяти картины Тициана и Корреджио. Описание ее внешности включает прямо-таки эротические нотки: .как одежда снего -белая, полотняная, тончайшая, от дыханья груди полныя трепетала тихим трепетом

[там же, с. 154].

Тут красавица приметила, что одежда полотняная не темница для красот ее; что любезный рыцарь-юноша догадаться мог легохонько где под нею что таилося...

[там же, с. 159].

Выясняется, что «сердце твердое, геройское» «нетвердо против женских стрел, / мягче воску белоярого / против нежных, милых прелестей» Ему хочется подольше красавицу «беспрепятственно рассматривать». Он «думал и угадывал / что она была девицею». Он рассматривает ее и каждую минуту «находит нечто новое / в милых прелестях красавицы». Но вот он прикасается к ней золотым перстнем с талисманом Велеславиным, уничтожает этим заклинание Черномора-ненавистника, и красавица пробуждается.

Во время их последующего общения Илья Муромец ничем не напоминает непобедимого богатыря: «в масле глаз его» светится «сердечная чувствительность», он стоит перед ней «с видом милой скромности», а разговаривает «тихим и дрожащим голосом», «взором нежным, выразительным» говорит еще больше, чем словами. «В глазах его задумчивость», из его сердца вылетает «томный вздох». Тщетно «ржет и прыгает вокруг Ильи» его верный конь, герой поэмы «нечувствителен» «к ласкам, к радости» своего верного друга, надежного коня. Влюбленный рыцарь садится с героиней на траве благоухающей. Две минуты продолжается их глубокое молчание; в третью чудо совершается.

[там же, с. 161]. Но что это за чудо, мы никогда не узнаем: этими словами заканчивается написанная Карамзиным часть поэмы. Хотя неизвестны ни дальнейшие творческие планы поэта, ни причины, по которым он отказался от их осуществления, то, что нам известно, позволяет сделать некоторые выводы.

Вводная творческая декларация, призванная осведомить нас о том, какими путями намерен идти автор в реали-

зации избранной им темы, решает эту задачу лишь частично. Действительно, поэт при выборе темы опирается не на античные образцы, а на тему из отечественного фольклора. Но новаторство Карамзина проявилось в первую очередь именно в коренном пересмотре самой этой темы, в отходе от ее традиционной трактовки, в создании образа, совершенно отличного от предписанного сложившейся русской фольклорной традицией. Хотя Карамзин не раз упоминает боевое снаряжение «рыцаря»: щит, копье, меч и т.д., такие определения, как «тонок, прям», «подобен мирту нежному» слабо соответствуют общепринятому представлению об Илье Муромце и, полагаем, трудно было бы найти былину, где он бы именовался «юношей».

Хотя Карамзин и сообщал, что намерен «беседовать» о «бессмертных подвигах» «величайшего из витязей», та завязка поэмы, с которой мы успели познакомиться, вызывает сомнение в том, что действие будет развиваться именно в указанном направлении, а содержащаяся здесь же декларация сделать Ложь своей богиней как бы наперед оправдывает нарушение сделанного обещания.

«Илья Муромец», ставший первой «фольклорной поэмой» в русской литературе и оказавший заметное влияние на становление и дальнейшую эволюцию этого жанра, был воспринят современниками как заметное достижение и в освоении национальной тематики, и в раскрытии новых возможностей русского стиха. Как обоснованно отмечает А. Д. Беньковская, «использование силлабо-тонической лексики для передачи ритма как народного, так и древнегреческого эпоса стало традицией. Но авторские утверждения, что этот тип организации речи был исконно народным (все

песни «сочинены таким размером») не соответствуют действительности (подлинные народные формы ритмизации появятся в творчестве декабристов, у А. С. Пушкина: раёшный стих, тонический, тактовик и др.). Четырёхстопный хорей, рассматриваемый автором как «совершенно русская мера», не соответствует народной метрике, но сближению с народной ритмикой все-таки способствуют дактилические и безрифменные клаузулы» .

Показателен отзыв, который получила «богатырская сказка» почти через два десятилетия после своего создания у А. Х. Востокова: «Прекрасная сия пьеса, как и все произведения того же автора, по справедливости обратила на себя общее внимание сколько заманчивостью слога, столько и новостью размера, коему скоро явились многие подражатели» .

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Карамзин Н. М. Поле.собр. соч. - Л.: Сов. писатель, 1966.

2. Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. - СПб., 1866.

3. Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. - М.: Современник, 1982.

4. Булгарин Ф. В. Сочинения. Т. 3. - СПб., 1830.

5. Беньковская А. Д. Фольклорные рецепции в поэме Н. М. Карамзина «Илья Муромец» // Проблеми сучасного лггерату-рознавства. Збiрник наукових праць. -Вип. 13. - Одеса: Маяк, 2004.

6. Богданович И. Ф. Стихотворения и поэмы. - Л.: Сов. писатель, 1957.

7. Онежские былины, записанные А. Ф. Гиль-фердингом летом 1871 года. - Изд. 4. -Т. 3. - М.; Л., 1951.

8. Востоков А. Ф. Опыт о русском стихосложении // Санкт-Петербургский вестник. - 1812. - Ч. 2. - № 6. П

Карамзин мастер малых форм. Единственная его поэма «Илья Муромец», которую он в подзаголовке назвал «богатырской сказкой», осталась незаконченной. Опыт Карамзина нельзя считать удачным. Крестьянский сын Илья Муромец превращен в галантного, утонченного рыцаря. И все-таки само обращение поэта к народному творчеству, намерение создать на его основе национальный сказочный эпос - весьма показательны. Поэма Карамзина оказалась рядом с «Бовой» Радищева и явилась одной из предшественниц «Руслана и Людмилы» Пушкина. У Карамзина мог Пушкин заимствовать и образ волшебника Черномора, погрузившего красавицу в глубокий вошлебный сон. От Карамзина же идет и манера повествования, изобилующая лирическими отступлениями литературного и личного характера.

Отталкивание Карамзина от классицистической поэзии отразилось и в художественном своеобразии его произведений. Он стремился освободить их от стеснительных классицистических форм и приблизить к непринужденной разговорной речи. Карамзин не писал ни од, ни сатир. Излюбленными его жанрами стали послание, баллада, песня, лирическая медитация. Подавляющее число его стихотворений не имеет строф или же написаны четырехстишиями. Рифмовка, как правило, не упорядочена, что придает авторской речи непринужденный характер. Особенно это характерно для дружеских посланий И. И. Дмитриеву, А. А. Плещееву. Во многих случаях Карамзин обращается к безрифменному стиху, за который ратовал в «Путешествии» и Радищев. Так написаны обе его баллады, стихотворения «Осень», «Кладбище», «Песня» в повести «Остров Борнгольм», многие анакреонтические стихотворения. Не отказавшись от четырехстопного ямба, Карамзин наряду с ним часто пользуется четырехстопным хореем, который поэт считал более национальной формой, чем ямб. Так, к поэме «Илья Муромец», написанной четырехстопным хореем с дактилической клаузулой, автор сделал следующее примечание: «В рассуждении меры скажу, что она совершенно русская. Почти все наши старинные песни сочинены такими стихами». Разумеется, это утверждение ошибочно, но оно отражает стремление писателя сблизить русскую поэзию с ее национальными истоками.

Творчество Карамзина сыграло большую роль в дальнейшем развитии русского литературного языка. Создавая «новый слог», Карамзин отталкивается от «трех штилей» Ломоносова, от его од и похвальных речей. Реформа литературного языка, проведенная Ломоносовым, отвечала задачам переходного периода от древней к новой литературе, когда еще было преждевременным полностью отказаться от употребления церковнославянизмов. Однако три «штиля», предложенные Ломоносовым, опирались не на живую разговорную речь, а на остроумную мысль писателя-теоретика. Карамзин же решил приблизить литературный язык к разговорному. Поэтому одной из главных его целей было дальнейшее освобождение литературы от церковнославянизмов. В предисловии ко второй книжке альманаха «Аониды» он писал: «Один гром слов только оглушает нас и никогда до сердца не доходит» .

Вторая черта «нового слога» состояла в упрощении синтаксических конструкций. Карамзин отказался от пространных периодов. В «Пантеоне российских писателей» он решительно заявлял: «Проза Ломоносова вообще не может служить для нас образцом: длинные периоды его утомительны, расположение слов не всегда сообразно с течением мыслей». В отличие от Ломоносова, Карамзин стремился писать короткими, легко обозримыми предложениями. Для примера приведем отрывок из повести «Бедная Лиза»: «Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне свою историю и привел меня к Лизиной могиле.- Теперь, может быть, они уже примирились!»

Третья заслуга Карамзина заключалась в обогащении русского языка рядом удачных неологизмов, которые прочно вошли в основной словарный состав. «Карамзин,- писал Белинский,- ввел русскую литературу в сферу новых идей, и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела».

Языковая реформа Карамзина имела и свои уязвимые стороны. К ним прежде всего следует отнести резко отрицательное отношение к народным идиомам, к лексике, связанной с жизнью простого народа. Писатель ориентировался на утонченные, аристократические вкусы образованных читателей того времени, принадлежащих к высшему обществу, которых оскорбляли «низкие» подробности крестьянского быта.

Карамзин принадлежит к числу писателей, оказавших сильное и продолжительное влияние на развитие русской литературы, Его повести, особенно «Бедная Лиза», вызвали массу подражаний: «Ростовское озеро» и «Прекрасная Татьяна, живущая у подошвы Воробьевых гор» В. В. Измайлова, «История бедной Марьи» Н. П. Милонова, «Бедная Маша» А. Е. Измайлова, «Софья» и «Инна» Г. П. Каменева и ряд других. Карамзин и его ученики создали устойчивый тип сентиментальной повести, своеобразной и неповторимой, как романтическая и «натуральная» повести. Столь же обширную литературу вызвали и «Письма русского путешественника». Здесь и «Путешествие в полуденную Россию» В. В. Измайлова, и «Письма из Лондона» П. И. Макарова, и «Путешествие в Малороссию» П. И. Шаликова, и ряд других произведений.

Но значение творчества Карамзина выходит за рамки сентиментализма, за границы XVIII в., поскольку оно оказало сильное влияние на литературу первых трех десятилетий XIX в.

В Раздольненской центральной районной детской библиотеке 14 сентября 2016 года для учеников «4-В» класса МБОУ «Раздольненская школа-лицей №1» /классный руководитель Татьяна Петровна Чуйкова/ в рамках празднования 250-летия со дня рождения Н.М. Карамзина, в рамках Года российского кино прошло литературное путешествие по сказке Н.М. Карамзина: Богатырская сказка «Илья Муромец».

Трудно найти такого человека в России, который не слышал бы никогда о славном богатыре из древнего города Мурома – Илье Муромце. Большинство знает о нем лишь то, что запомнилось с детства из былин и сказок.

Библиотекари Алла Константиновна Василенко и Анна Анатольевна Савун рассказала ребятам о былинах, о русском богатыре, его подвигах перед землёй Русской. Познакомили ребят с незаконченной богатырской сказкой Н.М. Карамзина «Илья Муромец».

Дети с интересом рассматривали картину В.М. Васнецова «Богатыри», показали свои знания в викторине и загадках по тексту сказки «Илья Муромец».

Мероприятие прошло весело и интересно. Для читателей была организована тематическая полка « Карамзин на все времена».

Завершилось путешествие просмотром мультипликационного фильма «Илья Муромец и Соловей – разбойник».

Кадр из фильма «Илья Муромец» (1956)

Исцеление Ильи Муромца

В городе Муроме, в селе Карачарове, живёт Илья, крестьянский сын. Тридцать лет сидит он сиднем и не может подняться, потому что не владеет ни руками, ни ногами. Однажды, когда его родители уходят и он остаётся один, под окнами останавливаются двое калик перехожих и просят Илью отворить им ворота и пустить в дом. Тот отвечает, что не может встать, но они повторяют свою просьбу. Тогда Илья поднимается, впускает калик, а те наливают ему чарку медового питья. Сердце Ильи разогревается, и он чует в себе силу. Илья благодарит калик, а те говорят ему, что отныне он, Илья Муромец, будет великим богатырём и ему не грозит смерть в бою: он будет биться со многими могучими богатырями и побеждать их. Но со Святогором калики не советуют Илье сражаться, потому что Святогора сама земля через силу носит - так он дороден и могуч. Не должен Илья биться и с Самсоном-богатырём, потому что у того на голове семь волосов ангельских. Калики также предостерегают Илью, чтобы тот не вступал в единоборство с родом Микуловым, ибо этот род любит мать-сыра земля, и с Вольгой Сеславичем, потому что Вольга побеждает не силой, но хитростью. Калики учат Илью, как добыть богатырского коня: надо купить первого попавшегося жеребчика, держать его три месяца в срубе и кормить отборным пшеном, потом три ночи подряд выгуливать по росе, а когда жеребчик станет перепрыгивать через высокий тын, на нем можно ездить.

Калики уходят, а Илья отправляется в лес, на поляну, которую надо очистить от пней и коряг, и справляется с этим в одиночку. Наутро его родители идут в лес и обнаруживают, что кто-то сделал за них всю работу. Дома они видят, что их немощный сын, который тридцать лет не мог подняться с места, ходит по избе. Илья рассказывает им о том, как выздоровел. Илья отправляется в поле, видит хилого бурого жеребчика, покупает его и ухаживает за ним так, как его научили. Через три месяца Илья садится на коня, берет у родителей благословение и выезжает в чистое поле.

Илья Муромец и Соловей-разбойник

Отстояв заутреню в Муроме, Илья отправляется в путь, чтобы успеть к обедне в стольный град Киев. По дороге он освобождает от осады Чернигов и один разбивает целую вражескую армию. Он отказывается от предложения горожан стать в Чернигове воеводой и просит указать ему дорогу в Киев. Те отвечают богатырю, что эта дорога заросла травой и по ней давно уже никто не ездит, потому что у Чёрной Грязи, близ речки Смородины, неподалёку от славного Леванидова креста, сидит в сыром дубу Соловей-разбойник, Одихмантьев сын, и своим криком и посвистом убивает в округе все живое. Но богатырь не боится встречи со злодеем. Он подъезжает к речке Смородине, а когда Соловей-разбойник начинает свистать по-соловьиному и кричать по-звериному, Илья стрелой выбивает разбойнику правый глаз, пристёгивает его к стремени и едет дальше.

Когда он проезжает мимо жилища разбойника, его дочери просят своих мужей выручить отца и убить мужика-деревенщину. Те хватаются за рогатины, но Соловей-разбойник убеждает их не биться с богатырём, а пригласить в дом и щедро одарить, только бы Илья Муромец его отпустил. Но богатырь не обращает внимания на их посулы и отвозит пленника в Киев.

Князь Владимир приглашает Илью отобедать и узнает от него, что богатырь ехал прямой дорогой мимо Чернигова и тех самых мест, где обитает Соловей-разбойник. Князь не верит богатырю, пока тот не показывает ему пленённого и раненого разбойника. По просьбе князя Илья приказывает злодею вполсилы засвистать по-соловьиному и зареветь по-звериному. От крика Соловья-разбойника кривятся маковки на теремах и умирают люди. Тогда Илья Муромец увозит разбойника в поле и срубает ему голову.

Илья Муромец и Идолище

Несметное войско татар под предводительством Идолища осаждает Киев. Идолище является к самому князю Владимиру, и тот, зная, что никого из богатырей нет поблизости, пугается и приглашает его к себе на пир. Илья Муромец, который в это время находится в Царь-граде, узнает про беду и тотчас отправляется в Киев.

По дороге он встречает старца пилигрима Ивана, берет у него клюку и меняется с ним одеждой. Иван в платье богатыря идёт на пир к князю Владимиру, а Илья Муромец приходит туда же под видом старца. Идолище спрашивает у мнимого богатыря, каков из себя Илья Муромец, много ли он ест и пьёт. Узнав от старца, что богатырь Илья Муромец ест и пьёт совсем немного по сравнению с богатырями татарскими, Идолище насмехается над русскими воинами. Илья Муромец, переодетый пилигримом, вмешивается в разговор с издевательскими словами о прожорливой корове, которая так много ела, что от жадности лопнула. Идолище хватается за нож и бросает его в богатыря, но тот ловит его на лету и срубает Идолищу голову. Потом выбегает во двор, перебивает клюкой всех татар в Киеве и избавляет от плена князя Владимира.

Илья Муромец и Святогор

Илья Муромец едет по полю, выезжает на Святые горы и видит могучего богатыря, который дремлет, сидя на коне. Илья удивляется, что тот спит на ходу, и с разбега сильно ударяет его, но богатырь продолжает спокойно спать. Илье кажется, что он нанёс недостаточно сильный удар, он бьёт его ещё раз, уже сильнее. Но тому все нипочём. Когда же Илья изо всей силы бьёт богатыря в третий раз, тот наконец просыпается, хватает Илью одной рукой, кладёт себе в карман и возит с собой двое суток. Наконец конь богатыря начинает спотыкаться, а когда хозяин корит его за это, конь отвечает, что ему трудно одному возить двоих богатырей.

Святогор братается с Ильёй: они меняются нательными крестами и становятся отныне крестовыми братьями. Вместе ездят они по Святым горам и однажды видят чудо чудное: стоит большой белый гроб. Начинают они гадать, для кого предназначен этот гроб. Сначала в него ложится Илья Муромец, но Святогор говорит ему, что этот гроб не для него, и ложится в него сам, а названого крестового брата просит закрыть его дубовыми досками.

Через некоторое время Святогор просит Илью убрать дубовые доски, которые закрывают гроб, но, как Илья ни старается, он не может их даже сдвинуть. Тогда Святогор понимает, что пришло время ему умирать, и начинает исходить пеной. Перед смертью Святогор говорит Илье, чтобы тот слизал эту пену, и тогда никто из могучих богатырей не сравнится с ним по силе.

Илья в ссоре с князем Владимиром

Стольный князь Владимир устраивает пир для князей, бояр и богатырей, а лучшего из богатырей, Илью Муромца, не приглашает. Илья сердится, берет лук со стрелами, сбивает золочёные маковки с церквей и созывает голь кабацкую - собирать золочёные маковки и нести в кабак. Князь Владимир видит, что вся городская голь собирается вокруг богатыря и вместе с Ильёй они пьют и гуляют. Опасаясь, как бы не вышло беды, князь советуется с боярами, кого им послать за Ильёй Муромцем, чтобы пригласить его на пир. Те подсказывают князю послать за Ильёй его названого крестового брата, Добрыню Никитича. Тот приходит к Илье, напоминает ему, что у них с самого начала был уговор, чтобы меньшему брату слушаться большего, а большему - меньшего, а потом зовёт его на пир. Илья уступает своему крестовому брату, но говорит, что никого другого не стал бы и слушать.

Вместе с Добрыней Никитичем Илья приходит на княжеский пир. Князь Владимир сажает их на почётное место и подносит вина. После угощения Илья, обращаясь к князю, говорит, что, если бы князь послал к нему не Добрыню Никитича, а кого-нибудь другого, он не стал бы даже слушать посланного, а взял бы стрелу и убил бы князя с княгиней. Но на этот раз богатырь прощает князя Владимира за причинённую обиду.

Илья Муромец и Калин-царь

Стольный князь Владимир гневается на Илью Муромца и сажает его на три года в глубокий погреб. Но дочь князя не одобряет решение отца: тайком от Него она делает поддельные ключи и через своих доверенных людей передаёт богатырю в холодный погреб сытную еду и тёплые вещи.

В это время на Киев собирается идти войной Калин-царь и грозит разорить город, сжечь церкви и вырезать все население вместе с князем Владимиром и Апраксой-королевичной. Калин-царь отправляет в Киев своего посланника с грамотой, в которой сказано, что князь Владимир должен очистить все улицы стрелецкие, все дворы и переулки княжеские и всюду наставить полных бочонков хмельных напитков, чтобы было чем разгуляться татарскому войску. Князь Владимир пишет ему в ответ повинную грамоту, в которой просит у Калина-царя три года, чтобы очистить улицы и припасти хмельных напитков.

Проходит указанный срок, и Калин-царь с огромным войском осаждает Киев. Князь отчаивается, что нет в живых Илья Муромца и некому защитить город от неприятеля. Но княжеская дочь говорит отцу, что богатырь Илья Муромец жив. Обрадованный князь выпускает богатыря из погреба, рассказывает ему про беду и просит постоять за веру и отечество.

Илья Муромец седлает коня, надевает доспехи, берет лучшее оружие и отправляется в чистое поле, где стоит неисчислимая татарская рать. Тогда Илья Муромец отправляется на поиски святорусских богатырей и находит их в белых шатрах. Двенадцать богатырей приглашают его вместе с ними отобедать. Илья Муромец рассказывает своему крестному батюшке, Самсону Самойловичу, что Калин-царь грозит захватить Киев, и просит у него помощи, но тот отвечает, что ни он, ни остальные богатыри не станут помогать князю Владимиру, который поит и кормит многих князей и бояр, а они, святорусские богатыри, никогда ничего доброго от него не видели.

Илья Муромец в одиночку нападает на татарское войско и начинает топтать врагов конём. Конь же говорит ему, что одному Илье с татарами не справиться, и рассказывает, что татары сделали в поле глубокие подкопы и этих подкопов три: из первого и второго конь сможет вывезти богатыря, а из третьего - только сам выберется, а Илью Муромца вывезти не сумеет. Богатырь сердится на коня, бьёт его плёткой и продолжает сражаться с врагами, но все случается так, как и говорил ему конь: из третьего подкопа он не может вывезти хозяина, и Илья попадает в плен.

Татары заковывают ему руки и ноги и отводят в палатку к Калину-царю. Тот приказывает расковать богатыря и предлагает ему служить у него, но богатырь отказывается. Илья выходит из палатки Калина-царя, а когда татары пытаются его задержать, богатырь хватает одного из них за ноги, и, размахивая им как дубиной, проходит сквозь все татарское войско. На свист богатыря к нему прибегает его верный конь. Илья выезжает на высокую гору и оттуда стреляет из лука в сторону белых шатров, чтобы калёная стрела сняла крышу с шатра и сделала царапину на груди его крестного батюшки, Самсона Самойловича Тот просыпается, догадывается, что стрела, которая сделала царапину ему на груди, - это весть от его крестника, Ильи, и приказывает богатырям седлать коней и ехать к стольному городу Киеву на помощь Илье Муромцу.

В чистом поле к ним присоединяется Илья, и они разгоняют все татарское войско. Калина-царя они берут в плен, привозят к князю Владимиру в Киев, и тот соглашается не казнить врага, а брать с него богатую дань.

Илья Муромец на Соколе-корабле

По Хвалынскому морю двенадцать лет плавает Сокол-корабль, ни разу не причаливая к берегу. Корабль этот дивно украшен: нос и корма - в виде морды звериной, и у неё вместо глаз - два яхонта, а вместо бровей - два соболя. На корабле помещаются три церкви, три монастыря, три торговища немецких, три государевых кабака, и живут там три разных народа, которые не знают языка друг друга.

Хозяин корабля - Илья Муромец, а верный его слуга - Добрыня, Никитин сын. Турецкий пан, Салтан Салтанович, замечает с берега Сокол-корабль и приказывает своим гребцам плыть к Соколу-кораблю и взять Илью Муромца в плен, а Добрыню Никитича убить. Илья Муромец слышит слова Салтана Салтановича, накладывает калёную стрелу на свой тугой лук и приговаривает над ней, чтобы летела стрела прямо в город, в зелёный сад, в белый шатёр, за золотой стол, где сидит Салтан, и чтобы она пронзила Салтану сердце. Тот слышит слова Ильи Муромца, пугается, отказывается от своего коварного замысла и впредь зарекается иметь дело с могучим богатырем.

Илья Муромец и Сокольник

Недалеко от города на заставе пятнадцать лет живут тридцать богатырей под началом Ильи Муромца. Богатырь поднимается на заре, берет подзорную трубу, смотрит во все стороны и видит, как с западной стороны приближается неизвестный богатырь, подъезжает к белому шатру, пишет грамоту и передаёт Илье Муромцу. А в той грамоте неизвестный богатырь написал, что он едет в стольный город Киев - церкви и государевы кабаки огнём пожечь, иконы в воде утопить, печатные книги в грязи истоптать, князя в котле сварить, а княгиню с собой забрать. Илья Муромец будит свою дружину и рассказывает про неизвестного удальца и про его послание. Вместе со своими богатырями он думает, кого послать вдогонку за чужаком. Наконец он решает послать Добрыню Никитича.

Добрыня догоняет неизвестного в чистом поле и пытается вступить с ним в разговор. Сначала чужак не обращает на слова Добрыни никакого внимания, а потом поворачивается, одним ударом снимает Добрыню с коня и велит ему ехать назад к Илье Муромцу и спросить у него, почему он, Илья, сам не поехал за ним.

Пристыженный Добрыня возвращается и рассказывает, что с ним произошло. Тогда сам Илья садится на коня, чтобы догнать чужака и расквитаться с ним. Своим дружинникам он говорит, что не успеют они щи сварить, как он вернётся с головой дерзкого удальца.

Илья догоняет неизвестного богатыря, и они вступают в поединок. Когда ломаются их сабли, они берутся за палицы, пока те не распаиваются, потом хватаются за копья, а когда ломаются и копья, вступают в рукопашный бой. Так они дерутся целые сутки, но ни один не может ранить другого. Наконец у Ильи подламывается нога, и он падает. Сокольник собирается заколоть богатыря, но Илье удаётся сбросить с себя врага Он придавливает Сокольника к земле и, прежде чем заколоть его кинжалом, спрашивает, кто он такой, какого роду и племени. Тот отвечает Илье, что его мать - Златогорка, удалая богатырка одноокая. Так Илья узнает, что Сокольник - его родной сын.

Илья просит сына, чтобы тот привёз свою мать в Киев, и обещает, что отныне он будет первым богатырём в его дружине. Однако, Сокольника берет досада, что мать скрыла от него, чей он сын. Он приезжает домой и требует у неё ответа. Старушка во всем признается сыну, а тот, разгневавшись, убивает ее. После этого Сокольник сразу же едет на заставу, чтобы убить и Илью Муромца. Он входит в шатёр, где спит его отец, берет копье и ударяет его в грудь, но копье попадает в золотой нательный крест. Илья просыпается, убивает сына, отрывает ему руки и ноги и разбрасывает по полю на добычу диким зверям и птицам.

Три поездки Ильи Муромца

Едет Илья по Латынской дороге и видит камень, на котором написано, что перед ним, Ильёй, три дороги: по одной ехать - быть убитым, по другой - быть женатым, по третьей - быть богатым.

Богатства у Ильи много, а жениться ему, старому, ни к чему, вот и решает он ехать по той дороге, которая грозит ему смертью, и встречает целую станицу разбойников. Те пытаются ограбить старика, но Илья соскакивает с коня и одной лишь шапкой разгоняет разбойников, а потом возвращается к камню и исправляет на нем надпись. Он пишет, что ему, Илье, не грозит смерть в бою.

Поехал он по другой дороге, остановился в крепости богатырской, пошёл в церковь и видит, что от обедни идут двенадцать прекрасных девиц, а с ними - королевна. Та приглашает его в свой терем на угощение. Насытившись, Илья просит красавицу отвести его в опочивальню, но, когда он видит кровать, в душу ему закрадывается подозрение. Он ударяет красавицу о стену, кровать переворачивается, а под ней - глубокий погреб. Королевна туда и проваливается. Тогда Илья идёт во двор, находит двери погреба, заваленные песком и дровами, и выпускает на волю сорок царей и сорок царевичей. А когда из погреба выходит красавица королевна, Илья срубает ей голову, рассекает ее тело и размётывает куски по полю на съедение диким зверям и птицам.

После этого Илья возвращается к камню и снова подправляет на нем надпись. Едет богатырь по третьей дороге, которая сулит ему богатство, и видит: стоит на дороге пречудный крест из золота и серебра. Илья берет этот крест, отвозит в Киев и строит соборную церковь. После этого Илья окаменевает, а его нетленные мощи поныне хранятся в Киеве.

Пересказал