«Белый» террор в России: преступления белогвардейцев против русского народа. Зверства белых негодяев

Гитлеровские зверства в белорусском местечке Чериков В местечко Чериков Могилевской области БССР гитлеровцы пришли 16 июля 1941 года. Начав с одиночных расстрелов мирных жителей, нем цы затем перешли к массовым убийствам и расстрелам. В октябре 1941 года гитлеровцы объявили

Поджог палаточного городка на Куликовом поле. Нападение, поджог и зверства в Доме профсоюзов Крыльцо у Дома профсоюзов Рассказывает Леонид: «У некоторых из нас были щиты. У меня тоже. Мне его выдали. Мы остались на крыльце у входа в здания, решили там держать оборону. В

Кратковременное хозяйничанье на форту Красная Горка неклюдовских бандитов - наемников иностранных генеральных штабов - полностью показало их звериный облик, их лютую ненависть к трудящимся социалистической родины. Много фактов свидетельствовало о пытках, которые применялись неклюдовскими палачами к арестованным коммунистам. Прежде чем расстрелять, каждого коммуниста пытали, издевались над ним. Трупы расстрелянных товарищей были настолько обезображены (выколоты глаза, отрезаны уши, исколоты и изрублены лица и тело и т, д.), что их нельзя было распознать. Подвергавшиеся пыткам и жестокой казни коммунисты и беспартийные товарищи умирали как подлинные герои - преданные сыны своей социалистической родины. 13 июня 1919 г. по распоряжению Неклюдова было расстреляно 12 комиссаров и ответственных работников, в том числе т. Мартынов, председатель Кронштадтского Совета.

Тов. Мартынов, приведенный на место казни вместе со своими товарищами, поставленный под дуло ружей, запел «Интернационал».

В предсмертной агонии он крикнул: «Да здравствует коммунизм!»

Его товарищи умерли так же геройски.

Тов. Мартынов - потомственный почетный рабочий Кронштадтского морского завода, прошел суровую школу царского флота. Он - участник революционного движения в 1905 г. Отбыл пятимесячное заключение в военно-морской тюрьме. С октября 1917 г. т. Мартынов - член Кронштадтского Совета и с шестого созыва Совета он являлся бессменным председателем его до своей героической смерти. Славное имя героя Мартынова присвоено Кронштадтскому морскому заводу и кораблю Военно-Морского флота СССР. Тов. Мартынов приехал в район Красной Горки с коммунистическим отрядом, чтобы распропагандировать обманутых бойцов 1-го Кронштадтского стрелкового полка и не допустить их позорного перехода на сторону белых. Белые бандиты зверски расправились с Мартыновым и его товарищами.

Один из арестованных рассказывал, что он с двадцатью одним, товарищем были приведены с Красной Горки в село Коваши:

«Здесь мы были помещены в риге, где нас разули и раздели. Затем нас повели в деревню.

Начали по одному выводить и строить в шеренгу по дороге, причем я был выведен третьим. Против каждого выведенного ставился стрелок.

После окончания построения начальник из финнов, командовавший этим подлым убийством, отъехал на правый фланг и скомандовал: «пли!» Раздался залп. Я почувствовал удар по руке и бросился бежать. Летел как ветер. Слышу - сзади раздаются выстрелы и пули жужжат вокруг меня. Бешеная погоня за мной продолжалась около часу... Очнулся я около Лубенского озера, не веря своим глазам, что я жив.

Было очень холодно, ведь я был в одной рубашке и в кальсонах»{35}.

Другой арестованный тогда моряк в своих воспоминаниях писал, что «в 6 часов утра пришел караульный начальник и крикнул: «Выходи! Весь форт будет взорван». Все знали, что под нашим казематом погреб 12-дюймовых снарядов. Бросились к дверям. Я остался стоять на подоконнике. Высунул голову и увидел, что трое конвойных выводили коммунаров.

Обстрел продолжался. Около каземата разорвался снаряд. Я заметил суматоху и вылез из окна. Упал около стенки на мешки с песком, приподнялся и, ничего не чувствуя, полез вверх направо по дерну. Выбравшись, я ползком прополз по траверзу башни и стал спускаться вниз к проволочным заграждениям. Оглянувшись, я увидел, что за мной ползет несколько человек. Вдруг я услышал треск пулемета... Наконец, за проводочными заграждениями. Впереди болото и лес. Я бросился бежать и, пробежав с полчаса, остановился. Сзади меня никого не было... Тело болит. Руки в крови. Вместо брюк и гимнастерки висят клочья. Страшная жажда, но восторга не описать - я на свободе»{36}.

С Красной Горки бежало около 50 арестованных коммунистов, большинство же было зверски расстреляно белыми, в том числе 14 славных чекистов, красная медицинская сестра Таскаева и другие.

Один из моряков, удачно бежавший из-под расстрела бандитов-неклюдовцев, рассказывал:

«Следовать по сухопутью было нельзя. Пришлось взять первую попавшуюся на берегу шлюпку и держать курс на Кронштадт... 15-го на море вечером поднялся большой шторм. Тогда я решил отплыть на середину залива и привязаться к вехе, чтобы не попасть на другую сторону к белым (к форту Ино). Я был без сознания, когда проходившее мимо в дозор наше сторожевое судна приняло меня на борт»{37}.

Изменник Неклюдов и его сообщники рассчитывали на помощь английского флота. Они ожидали прибытия к Красной Горке 23 английских кораблей. Вместо кораблей адмирал английской эскадры прислал 16 июня 1919 г. в 18 ч. 55 м. радиограмму следующего содержания: «Всем. Настоящим сообщаю, что жизни команд всех выходящих из Кронштадта судов, которые добровольно сдадутся моим силам, будут гарантированы. Все переходящие суда должны выкинуть белый флаг. Орудия должны быть направлены к носу и корме и закреплены по-походному. Скорость 10 узлов. Адмирал, командующий морскими силами»{38}.

Личный состав Балтики, в ответ на адмиральскую радиограмму, на всех судах флота вынес резолюцию, в которой моряки клялись уничтожить всех интервентов и белогвардейцев.

ПЫТКИ

В воспоминаниях сообщается о фактах применения в Белой армии пыток:

К нам иногда заходил член военно-полевого суда, офицер-петербуржец… Этот даже с известной гордостью повествовал о своих подвигах: когда выносили у него в суде смертный приговор, потирал от удовольствия свои выхоленные руки. Раз, когда приговорил к петле женщину, он прибежал ко мне, пьяный от радости.
- Наследство получили?
- Какое там! Первую. Вы понимаете, первую сегодня!.. Ночью вешать в тюрьме будут…
Помню его рассказ об интеллегенте-зеленом. Среди них попадались доктора, учителя, инженеры…
- Застукали его на слове "товарищ". Это он, милашка, мне говорит, когда пришли к нему с обыском. Товарищ, говорит, вам что тут надо? Добились, что он - организатор ихних шаек. Самый опасный тип. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его слегка пожарить на вольном духу, как выражался когда-то мой повар. Сначала молчал: только скулы ворочаются; ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале... Удивительный аппарат этот самый мангал! Распорядились с ним после этого по историческому образцу, по системе английских кавалеров. Посреди станицы врыли столб; привязали его повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и - кругообразное вращение! Долго пришлось крутить. Сначала он не понимал, что с ним делают; но скоро догадался и вырваться пробовал. Не тут-то было. А толпа, - я приказал всю станицу согнать, для назидания, - смотрит и не понимает, то же самое. Однако и эти раскусили было - в бега, их в нагайки, остановили. Под конец солдаты отказались крутить; господа офицеры взялись. И вдруг слышим: кряк! - черепная коробка хряснула, и повис он, как тряпка. Зрелище поучительное

Само убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно о ней говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов . При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину нанесли 13 ран, из которых лишь 2 огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые, получились глубокие раны на плечах и под мышками. Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей.

Министр правительства Колчака барон Будберг в своём дневнике писал:

Приехавшие из отрядов дегенераты похваляются, что во время карательных экспедиций они отдавали большевиков на расправу китайцам, предварительно перерезав пленным сухожилия под коленями (“чтобы не убежали”); хвастаются также, что закапывали большевиков живыми, с устилом дна ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых (“чтобы мягче было лежать”).

На Урале и в Сибири шли массовые аресты. В конце 1918 г. в сибирских концлагерях находилось 914 тысяч заключенных, 75 тысяч - в тюрьмах. Были еще тюрьмы и концлагерия других белых правительств. Для сравнения: в Советской России в это время было чуть более 42 тысяч заключенных, из них 2 тысячи - в концлагерях.

Колчаковцы начали грабеж сибирских крестьян, сопротивление жестоко подавляли. Как вели себя белые каратели? «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню , -повествовал штаб-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля Фролов, - ...деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить «петуха» . Далее ротмистр сообщал о расстреле двух-трех десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села... Колчаковцы своими зверствами так настроили против себя сибирское крестьянство, что здесь возникло мощное партизанское движение. 150 тысяч партизан помогли Красной Армии изгнать колчаковцев и интервентов из Сибири. Так же жестоко вели себя другие белогвардейские правительства. Террор против сторонников красных и Советов применяли интервенты, кулаки, зеленые, националисты.

Вот неплохая иллюстрация политики японских оккупантов по отношению к населению оккупированных территорий. Коллективная ответственность и массовые убийства без суда и следствия были просто нормальным ходом боевых действий для японской армии.

II. Отношение японцев к русскому населению в Амурской области

При рассмотрении этого вопроса получается весьма мрачная картина - населению приходится переносить много неприятностей и даже насилий со стороны японцев, созданных условиями текущего момента борьбы с большевиками.

Даже офицерство не гарантировано от оскорблений со стороны японских войск. На моих глазах на ст. Благовещенск комендант станции, уже пожилой подполковник, раненный в ногу на войне, был бесцеремонно толкаем японскими солдатами, которые чуть его не били, чтобы остановить при проходе его на вокзал. А между тем комендант имел белую повязку с надписью на яп[онском] языке, указывающую на его должность. Вообще японцы с русскими офицерами мало церемонятся, так же как и со всем населением. При проезде в г. Алексеевск из Благовещенска 3-4 японских штабных офицера занимали громадный вагон международного о[бщест]ва. Но тут же рядом более 20 русских офицеров Амурского пех[отного] полка должны были мучаться и не спать, скученные в одной теплушке. Военная форма не спасает от оскорблений и даже иногда побоев. Так, какого-то военного чиновника нещадно избили японские солдаты в поезде за то, что он осмелился им возражать.

Японцы с пассажирами, приехавшими на ст. Благовещенск, обращались как со скотом, грубо загоняя их на вокзал, то обратно в вагоны.

Крестьяне страшно страдают при теперешнем положении в области. С одной стороны, большевики делают у них реквизиции и поборы, когда же приходят японцы, то тоже сжигают деревни и имущество крестьян, при этом страдают даже женщины и дети.

В отношении японцев приходится держаться чрезвычайно осторожно: малейшая шутка или неосторожное слово грозят серьезными последствиями. Примеров тому масса. В одной из теплушек ехала компания русских, человека четыре, и громко обсуждала грубое поведение японцев, с ними случайно находилась одна японка, [про] которую считали, что она не знает русского языка; на следующей станции эти четыре человека были расстреляны по доносу японки. В отношении женщин они так же грубы как с мужчинами, употребляя ругань, а также приставая к ним с похабными словами. Шутки японцев весьма мрачного характера: например, в нашем вагоне ехал один зауряд-прапорщик, который начал примерно прицеливаться, все женщины моментально убежали из вагона. Подобные шутки иногда кончаются весьма печально, но все проходит безнаказанно. В отношении расстрелов японцы тоже не церемонятся. В Благовещенске около станции был расстрелян один русский военнопленный, затем - бывший милиционер за то, что вышли ночью с вокзала (японцы не позволяют пассажирам уходить с вокзала ранее шести час[ов] утра).

Японская жандармерия и охранные войска, благодаря незнанию русского языка, часто руководствуются только внешними признаками при определении лиц, причастных к большевизму. Так, один японский фельдфебель на ст. Завитая был очень ценим своим начальством за способность только по одному выражению лица находить большевиков. Ему было достаточно пройти два раза по поезду или перрону станции, чтобы определить большевиков и арестовать их. Подобных случаев было повсюду немало.

Таково отношение японцев здесь, в Амурской области, где они уже представляются населению в роли завоевателей, и даже наши офицерские и казачьи отряды не смеют иметь свой национальный флаг, а всегда носят японские значки и подчиняются японскому командованию, что должно быть очень обидно для нашего национального самолюбия. Фактически вся власть, как военная, так и гражданская, находится в руках японцев.

Не стоит оставлять в стороне и вопрос о карательных действиях собственно белых карательных отрядов, которым ничего приписано в принципе не было, кроме того, что было в реальности:

Отношение казаков к населению во время карательных экспедиций ужасно. Так, говорят казаки: "Если деревня, в которую мы приходим, встречает нас хлебом-солью, то мы все же для острастки всыпаем небольшую порцию шомполов (вместо розог казаки употребляют ружейный шомпол) крестьянам по нашему выбору. Если же деревня встречает казаков без знаков внешнего почтения, то порка производится почти чуть ли не поголовно".

Кроме казаков в Благовещенске существует так называемый Амурский пехотный полк, который под давлением японского командования превращен после ухода полковника Шемелина (Семеновский отряд), просто в батальон (вероятно, японцы не доверяли атаману Гамову).

Офицерский состав этого полка невозможен - вечное пьянство, кутежи, драки, стрельба. Городское население возбуждено против офицеров, которые даже дошли в своем поведении до того, что выпороли старшин общественного собрания. Начальник гарнизона г. Благовещенска слезно молит о замене и присылке кадровых офицеров для занятия ответственных должностей в этом полку. Офицерский вопрос здесь, действительно, требует самого серьезного отношения к себе.

В заключение нельзя не упомянуть о роли семеновских карательных отрядов, посылаемых из Читы в Амурскую область. Газета "Амурская жизнь" № 63 от 28 марта говорит: "Вместо живого слова в деревне начали применяться карательные отряды (начало положил полк[овник] Шемелин), которые начали выпускать живую кровь из первопопавшихся…" Кроме безобразных расстрелов и порок начались безобразия и насилия над женщинами и девушками, которые ни в чем не повинны. А уже этого достаточно, чтобы возмутилось все население. Это я говорю про чистые факты.

При мне на станции Бочкарево находился казачий отряд из Читы смешанного состава (офицеры и солдаты), человек около 20, который должен был проследовать в Благовещенск. Офицеры этого отряда заранее хвастались, что они займут все выгодные штабные вакансии в Благовещенске, сместив местных офицеров. Все офицеры указанного отряда уже побывали в Благовещенске вместе с полк[овником] Шемелиным и теперь снова туда возвращались, все повышенные на один чин атаманом Семеновым за заслуги, которые они проявили в Амурской области, участвуя в карательных экспедициях. После отражения большевиков на Бочкарево этот отряд отправился в соседнюю деревню, находящуюся в пяти верстах, и казаки начали там производить расстрелы и порки, попутно ограбивши несколько домов и изнасиловавши женщин (по указанному делу ведет расследование комендант ст. Бочкарево). Тот же самый отряд, попавши затем в Благовещенск, устроил в первую же ночь крупный дебош. Японцы хотели арестовать их, но они воспротивились, после чего даже японское командование хотело их расстрелять, но русские власти их спасли, выслав обратно всех в 24 часа из Благовещенска. За время короткого пути до г. Алексеевска они успели кое-кого тоже ограбить (все указанное сообщил комендант ст. Бочкарево).

Видим, что "белые каратели" на Дальнем Востоке тоже вполне участвовали в коллективном истреблении населения и изнасилованиях. Заметим, что самого белого офицера каратели, что японские, что атамановские, совершенно не радуют. Более того, он пишет вполне ясно:
Так, большевизм здесь внешне успокоен, но готов с новой страшной силой затопить область, если бы представилась к тому малейшая возможность. Отдельные вспышки и выступления против японцев как нельзя более характеризуют это настроение. В Благовещенске все предместья и слободки затаили ненависть против теперешнего положения вещей.

Чтобы "все предместья и слободки" затаили ненависть - оккупанты очень хорошо постарались.

Возникают вопросы: но если общий факт карательного истребления населения и сожжения деревень не оставляет вопросов, то возможно, конкретное изображение этого в "Волочаевских днях" чем-то грешит? Например, крестный ход и сожжение заживо в амбарах? А также то, что это были деревенские жители, склонные к поддержке большевиков? Тут несколько моментов, ни в одном из которых ничего "нереального" нет.

1) Крестный ход. Православие в России было широко распространено, в сельской местности - практически повсеместно. В некоторых деревнях крестный ход проходил раз в неделю. Допустимо ли изобразить нападение карателей в момент крестного хода - обычного для крестьян действия, застав жителей врасплох? Да, вполне, особенно учитывая, что реальное событие, с которого срисован кино-образ - уничтожение деревни Ивановка - было именно внезапным нападением японцев, карательная акция застала население деревни врасплох.

2) Сожжение заживо в амбарах и домах. В известных исторических источниках об этом говорится вполне четко.

3) Население деревни во многом состояло из зажиточных фермеров. Сумма ущерба от уничтоженного, оцененная правительством Дальневосточной Республики, говорит о многом.

В марте 1919 года командующий 12 бригадой японской оккупационной армии в Приамурье генерал-майор Сиро Ямада издал приказ об уничтожении всех тех сел и деревень, жители которых поддерживали связь с партизанами. Во исполнение этого приказа, как подтверждают японские историки, в марте 1919 года были подвергнуты “чистке” следующие села и деревни Приамурской области: Круглое, Разливка, Черновская, Красный яр, Павловка, Андреевка, Васильевка, Ивановка и Рождественская. [ 7 ]

А о том, что творили в этих деревнях и селах в ходе чистки японские оккупанты, можно судить по приведенным ниже сведениям о зверствах японских карателей в селе Ивановке. Село это, как сообщается в японских источниках, было неожиданно для его жителей окружено японскими карателями 22 марта 1919 года. Сначала японская артиллерия обрушила на село шквальный огонь, в результате чего в ряде домов начались пожары. Затем, на улицы, где метались с плачем и криками женщины и дети, ворвались японские солдаты. Сначала каратели выискивали мужчин и там же на улицах расстреливали их или закалывали штыками. А далее оставшиеся живыми были заперты в нескольких амбарах и сараях и сожжены заживо. Как показало проведенное впоследствии расследование, после этой резни было опознано и захоронено в могилах 216 жителей села, но кроме этого большое число обуглившихся в огне пожаров трупов так и осталось неопознанными. Сгорело дотла в общей сложности 130 домов. Ссылаясь на изданную под редакцией Генерального штаба Японии “Историю экспедиции в Сибири в 1917-1922 годах” японский исследователь Тэруюки Хара писал по тому же поводу следующее: “из всех случаев “полной ликвидации деревень” наиболее крупным по своим масштабам и наиболее жестоким стало сожжение деревни Ивановки. В официальной истории об этом сожжении пишется, что это было точное исполнение приказа командира бригады Ямады, звучавшего так: “приказываю предельно последовательно наказать эту деревню”. А о том, как это наказание выглядело в реальной действительности, говорилось в нарочито туманной форме: “Спустя некоторое время пожары возникли во всех концах деревни”. [ 8 ]

Зверские расправы с жителями Ивановки, как и других сел, должны были по замыслу японских интервентов посеять страх среди населения оккупированных ими районов Советской России и таким образом заставить русских людей прекратить всякое сопротивление непрошенным гостям из “Страны восходящего солнца”. В заявлении, опубликованном на следующий день в местной печати генерал-майором Ямадой без обиняков писалось о том, что всех “врагов Японии” из числа местного населения “постигнет та же участь, что и жителей Идановки”. [ 9 ]

Как характерный пример их [японцев]отношения, мы можем упомянуть факт, подтвержденный в официальном докладе японскому генеральному штабу, о сожжении, в марте 1919г., японскими солдатами деревни Ивановка, самого крупного и богатого поселения в Амурской области. В этом случае, за якобы поддержку большевиков 196 домохозяйств были полностью уничтожены, и 232 мирных жителя истреблены, среди них большое количество богатейших фермеров. Большое количество женщин и детей были убиты когда японцы сжигали дома, а их солдаты расстреливали жителей, пытавшихся выбежать из горящих зданий

Восемьдесят шесть домов и более 200 других зданий были сожжены, а также крупные объемы зерна, сельхозинвентаря и другой собственности, в сумме стоящей сотни тысяч долларов; уничтоженная техника одна лишь оценивается более чем в $100,000.

Это событие привело к волнениям крестьянского населения во всей области и глубоко отложилось в памяти людей. (перевод мой)

"Кто сеет ветер - пожнёт бурю. И буря эта может пройтись по вашей, японской земле" (c)

Неужели ответных действий против японцев со стороны большевиков не последовало? Да нет, почему же. Даже википедрия достаточно полно их описывает.

Николаевский инцидент (яп. 尼港事件) - вооружённое столкновение между красными партизанами, белогвардейцами и частями японской армии, произошедшее в 1920 году в Николаевске-на-Амуре, в ходе которого погибло несколько сот человек гражданского населения.

В сентябре 1918 года Николаевск был оккупирован японскими войсками в ходе интервенции Антанты на Дальнем Востоке. В начале 1920 в городе, кроме русского населения и белых отрядов (ок. 300 человек), был размещён гарнизон численностью 350 человек из состава 14-й пехотной дивизии японской императорской армии под командованием майора Исикавы и проживало около 450 человек японского гражданского населения. В январе 1920 город осадил крупный красный партизанский отряд численностью 4 тысячи человек под командованием анархиста Якова Тряпицына. 24 февраля японцы заключили с партизанами перемирие, по которому партизаны могли войти в город. Некоторое время после входа партизан в город перемирие сохранялось, но Тряпицын начал вылавливать и расстреливать белых. 12 марта японцы неожиданно напали на партизан. Бои продолжались несколько дней и закончились победой партизан. К вечеру 14 марта главные силы японцев были разгромлены, а 15 марта в 12 часов капитулировала их последняя группа. Большая часть японцев погибла в бою, взяты в плен около 100 человек.

Когда в конце мая стало известно, что из Хабаровска в Николаевск отправлены японские войска, Тряпицын велел отступить и расстрелял оставшихся в городе японцев и белогвардейцев, а город поджёг.

Вслед за отступающей армией Тряпицын выехал со своей любовницей, 22-летней эсеркой Ниной Лебедевой (она же − начальник штаба Красной Армии в Николаевске-на-Амуре). У таёжного поселка Керби по постановлению областного исполкома Тряпицын был арестован и предан суду. За массовые расстрелы гражданского населения приговорён к высшей мере. Вместе с ним была расстреляна и Нина Лебедева.

Штаб Красной Армии передислоцировал на Сахалин лыжный отряд Фомина-Востокова, ранее сыгравший ключевую роль в окружении Николаевска. На Сахалине также была провозглашена власть Советов. Японское правительство использовало Николаевский инцидент для обоснования дальнейшей оккупации Сахалина, оправдывая её необходимостью защитить живущих на Сахалине японцев от того, что произошло в Николаевске. Сахалин был занят японцами 22 апреля 1920. Вопрос об отводе японских войск из северной части Сахалина был разрешён в результате переговоров, начавшихся в 1924 и завершившихся подписанием советско-японской конвенции 1925.

Показательно отношение советского правительства к "подвигам" Тряпицына и его расстрел за убийство гражданских. Ни Маэда, ни Ямада, ни Семенов ответственности перед своими вышестоящими не понесли никакой.

Какие можно выводы сделать?

Первое, образ японцев как врага в фильме "Волочаевские дни" относительно достоверен, во всяком случае для художественного произведения.

Второе: убийство японских солдат как причина истребления деревень и их жителей японцами легитимность этим действиям не добавляет. В ответ на убийство солдат противника не допускается начать массовое истребление гражданского населения. Японские солдаты сами приняли решение об участии в оккупации. Они являлись легитимными военными целями.

Третье: партизанское возмездие было не менее жестоким. Убийство японских военнопленных и гражданских, разумеется, не является легитимным актом. Реакция советского правительства на такие действия одного из партизанских командиров (Тряпицина) была жесткой и быстрой, но это не означает, что советское правительство всегда эффективно пресекало такие действия и наказывало военных преступников. Советую помнить об этом.

Тут речь не о безгрешности или "грешности" той или иной стороны, а о том, что политика японских оккупантов вполне могла быть источником образа очень жестокого врага и карателя, которым они и являлись в реальности.

Проф. Казанского университета А.Литвин. Красный и белый террор 1918-1922. М., Эксмо, 2004. -

Генерал В.С. Денисов : "Лиц, уличенных в сотрудничестве с большевиками, надо было без всякого милосердия истреблять. Временно надо было исповедовать правило: "Лучше наказать десять невиновных, нежели оправдать одного виновного" (с.180).

Генерал Кутепов прямо говорил, что "нечего заводить судебную канитель, расстрелять и... все" (с.189).

Штаб-ротмистр Фролов : "За сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18-ти до 55-летнего возраста, после чего пустить "петуха". Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь" (с.168).

Американский генерал Грэвс : "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами" (с.174).

Американцы и свидетельствуют:

Американский генерал Грэвс : "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали . Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами "

Американские офицеры разведки М.Сейерс и А.Каннв своей книге «Тайная война против Советской России» писали: «Тюрьмы и концентрационные лагеря были набиты до отказа. Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением».

Упоминавшийсягенерал У.Гревс предсказывал: «Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа и через 50 лет после их совершения». (У.Гревс. «Американская авантюра в Сибири. (1918–1920 гг.)». Москва, 1932, стр. 238).

«Опишу тебе про зверства белых...» В продолжение темы установки памятника белочехам... Выписки из писем времен Гражданской войны, сделанные исследователями военной цензуры И. Давидян и В. Козловым. (Давидян И., Козлов В. Частные письма эпохи гражданской войны, По материалам военной цензуры // Неизвестная Россия). «Надо во что бы то ни стало победить белогвардейцев, потому как они жестоки. Надо освободить население от ига их, они мирное население очень мучают, а за сочувствие к Советской власти сразу расстреливают, даже женщин и детей, были слухи, что детей били об угол головой. Коммунистов расстреливают и вешают на видном месте с надписью «коммунист» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 22 июня 1919 г.). «От зверств белых надо избавиться. По поступающим сведениям от пленных, зверство белых ужасно всему населению, а в особенности молодым девушкам. Коммунистов расстреливают» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 24 июня 1919 г.). «Белые творят зверства, местных крестьян гоняют в окопы, раздевают пленных, коммунистов вешают на первом попавшемся сучке» (35-й стрелковый полк, 16 августа 1919 г.) «В нашем полку 200 перебежчиков от Колчака, они рассказывают, что их за вопросы, за что они идут воевать, больше половины расстреляли, и офицеры за каждую провинность бьют плетями» (1-я рота 444-го Вологодского полка, 1 августа 1919 г.). «Вот теперь я окончательно узнал, что творят белые; это действительно мародеры и злодеи трудового народа» (Команда связи 11-го полка, 24 июня 1919 г.). «Все население поголовно бежало с белыми, побросали дома, скот, имущество и бежали куда глаза глядят. Белогвардейцы запугивали население, что красные режут всех и все, но вышло наоборот: они за 2-месячное пребывание выкололи в Воткинске 2000 женщин и детей, даже женщин закапывали за то, что они жены красноармейцев. Разве они не изверги-душегубы. А большинство казанского населения желают испытать такого же счастья. Так вот как красиво поступают цивилизованные круги. Теперь жители возвращаются с другими убеждениями и уважением к советской власти, потому что она гуманна даже со своими врагами» (Вятская губерния, Воткинск, 25 июля 1919 г.). «Я теперь нагляделся, что делают белые в Вятской губернии, в 30 домах оставили одну лошадь, а то все забирали. Рабочих расстреливали, а трупы жгли на костре. Крестьяне там платят большие налоги, с бедняков берут 1000 руб. Белые закололи более 300 человек., не считаясь с женщинами и детьми, у кого служит сын, все семейство вырезают. Где были схоронены красные, то вырывали, обливали керосином и жгли» (Вятская губерния, Ижевка, 14 июля 1919 г.). «В плену Деникин творит страшные зверства. В деникинском войске началась страшная паника, потому что в деревнях начинают организовываться крестьянские партизанские войска. В Караче расстреляно много красноармейцев и служащих» (Курская губерния, Курск, 28 июля 1919 г.). «Белогвардейцы очень обижают население, особенно матерей красноармейцев хлестали розгами, а жен и детей рабочих нагрузили две баржи, отправили вглубь и сожгли, когда стали отступать. Жители были очень рады, что пришли их спасители красные» (Нижний Новгород, 2 июля 1919 г.). «Негодяи бросили у ворот бомбу, и в результате зверства оказалось 8 человек убитых, и это дело культурных людей - освободителей, в конце концов, они вызовут массовый террор с нашей стороны, и все заложники с их стороны будут в крайнем случае уничтожены за их зверства» (Петроградская губерния, Ораниенбаум, 4 июля 1919 г.). «Все плохо, а хуже нет казацкой плети. Она никого не щадит - ни старого, ни малого. Казаки не дали нам никакого продовольствия, а отнимали одежду, мало того, что грабили, но приходилось самому отнести без одной копейки оплаты, если не отнесешь, то к полевому суду. Много расстреляно мирных жителей, не только мужчин, но и женщин, а также ребятишек, Отрезали ноги, руки, выкалывали глаза» , (Самарская губерния, Новоузенский уезд, 20 июля 1919 г.). «Легионеры с народом обращаются плохо, требуют всего, чего им только захочется... Грабят и плеткой стегают по всем правилам и угрожают пожаром и всеми карами... забирают все... Когда легионеры приезжают в село, то все прячутся, а молодежь убегает, они догоняют и стреляют... Из дома кого вытащат, тоже уложат, не смотрят, старый или малый, все равно» (Минская губерния, Слуцк, 28 июня 1919 г.). «Белогвардейские банды сделали наступление и заняли Жалыбек на несколько дней. Зажгли вокзал, мельницу, амбары, хлебные поезда, пакгауз, ограбили жителей догола, разграбили все учреждения, взяли с нашего исполкома полтора миллиона денег и удрали. Были жертвы» (Астраханская губерния, Астрахань, 9 августа 1919 г.). «От нас недалеко стояли казаки и в Баланде расставили тысяч 18 солдат, почти насильно по избам. Крестьяне все ужасно недовольны их озорством, они забираются в сады, огороды и т. д.» (Саратовская губерния, Баланда, 10 июля 1919 г.). «Казаки, как только занимают нашу местность, так самых лучших лошадей отбирают» (Воронеж, 26 июля 1919 г.). «К нам приходили белые, многих по-зверски избили и расстреляли. Белые все разгромили и скотину всю увели. Белые мобилизовали до 35 лет. В Уче расстреляли 60 красноармейцев, попавших в плен; у пленных отнимают все что есть и отбирают деньги» (Вятская губерния, Вятская Поляна, 18 июля 1919 г.). «Весной была у нас белая армия, и вот тогда приехали наши богачи. Начали делать обыски, арестовали, потом начали стегать плетью, так что которому попало штук по 200 ударов» (Вятская губерния, Ка-ракулуп, 18 июля 1919 г.). «Белые у нас весь овес вывезли, не успели посеять, а также вывезли у нас вещи и одежду» (Вятская губерния, Люк, 13 августа 1919 г.). «Встретили бежавших от казаков целыми селениями на волах и лошадях, ведя за собой целые табуны скота из Донской области» , (Саратовская губерния, Аткарский уезд, село Юнгеровка, 28 июля 1919 г.). «Ты спрашиваешь про белых, и как они с нами обращались. У нас были одни чеченцы, очень бесчинствовали, лезли в сундуки, требовали денег, грозя кинжалом и говоря: «Секим башка» (Орловская губерния, Соломатино, 7 ноября 1919 г.). «Белые у нас были 2 недели, очень никому не понравились, такие грубые сибирские хохлы, а начальство не допускает ни слова, бьют плетями и отбирают хлеб и скот без копейки. У нас до белых мужики говорили, что красные нас грабят; нет, вот сибирские приезжали, награбили у нас в уезде добра; взяли 3 красноармейцев, раздели донага и очень били и в Криченах их расстреляли...» (Казанская губерния, Кричены, 16 июня 1919 г.). «Пришли белые банды, и мы очутились в плену у Колчака. Не дай Бог очутиться в руках этой сволочи, лучше взять в атаку и погибнуть на поле брани. Ужас, что пришлось видеть и слышать. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не пороли плетью. Меня спас мой листок об освобождении по болезни при Николае Кровавом; я служил ему, так у меня не было обыска» (Ижевск, 2 июля 1919 г.). «В Сибири в настоящее время царский старый режим. Все буржуи, капиталисты, помещики, генералы и адмиралы сели опять на шею крестьян и рабочих. Крестьян душат податями, такие налоги наложили на крестьян, что невозможно никак уплатить. Хлеб дорогой, пуд ржаной муки 60 руб». (Вятская губерния, Проскица Александровская, 26 июля 1919 г.). «При мне собразовалась учредиловка, которая водила в контрразведку, сажала в тюрьмы и расстреливала рабочих. Колчак торговал в городах водкой, только на николаевские деньги, рубль полведра» (Уфа, 21 июля 1919 г.). «Ну что наделали белые, это прямо волосы дыбом становятся. Сколько всего сожгли, сколько всего забрали, остались у людей поля не обсеяны. И как они поступали, это невыносимо» (Вятская губерния, Уржум, 27 августа 1919 г.). «Колчак здесь находился 5 месяцев, отобрал все керенки, многих перестрелял, порол плетью бедняков, ограбил их, месть была страшная, много было невинных жертв» (Пермская губерния, Кунгур, 8 августа 1919 г.). «Перебежчиков от Колчака полон город, и все говорят, что у него скверно. Отбирают лошадей, коров и угоняют табунами. Берут за землю громадные налоги, вся Сибирь недовольна» (Уфа, 28 июля 1919 г.). «Опишу тебе про зверства белых. Они обижали крестьян, выменивали деньги на сибирские знаки, которые выпустили на 1 год. ...Отобрали лошадей, телеги и все, что нужно для них, бездельников. Секли нагайками за каждый проступок, расстреляли очень много, сажали в тюрьмы» (Пермская губерния, Мотовилиха, 19 июля 1919 г.). «Белые у крестьян отняли все керенки, деньги эти в ход не идут, массу крестьян расстреляли. Все идут добровольно в Красную Армию. В Сибири рабочие и крестьяне против Колчака. Он вывез весь хлеб и не дал засеять поля. Крестьяне добровольно везут хлеб на ссыпные пункты для Петрограда» (Уфимская губерния, Бирск, 22 июля 1919 г.). «Мы дожидались Колчака, как Христова дня, а дождались, как самого хищного зверя. У нас здесь пороли всех сряду, правого и виноватого. Если не застегивают, то расстреляют или прикалывают штыком. Не дай Бог этого лютого Колчака. Прославилась Красная Армия, что не допустила до нас этого тирана» (Пермская губерния, Нижнетуранский Завод, 15 ноября 1919 г.). «По дороге наслушался от очевидцев о зверствах белых, вернее казаков, так один рассказывал, что из их полка 38 человек решили перейти на сторону белых, им это удалось, потом скоро казаков прогнали и нашли этих людей зарезанных и исколотых штыками. Война здесь беспощадная. Многие деревни восстают поголовно против казаков за их зверства, настолько они возмутительны» (Тамбовская губерния, станция Грязи, 15 августа 1919 г.). «У нас занял Деникин Камышин. Приезжают из отпуска, говорят, жизнь некрасива. Татары, черкесы, корейцы, вся эта банда здорово обижает крестьян. Все расстраивает» (Астраханская губерния, Плесецкое, 17 августа 1919 г.). «Как белые наступали, скот весь перерезали и никому слова нельзя сказать, сапоги хорошие с ног снимали и одежду всю отбирали, а красные нас так не обижали, скот не резали, что надо все покупали» (Волынская губерния, Дедовыни, 15 августа 1919 г.). «Белые нас очень обидели, все отобрали, что только было: корову, телегу и деньги до копейки. Деньги не отдавала, как стали бить, я и отдала все. Сапоги тоже утащили и все твои рубахи, брюки, пиджак и фуражку» (Вятская губерния, Залазинский Завод, 13 августа 1919 г.). «Деникинские банды страшно зверствуют над оставшимися в тылу жителями, а в особенности над рабочими и крестьянами. Сначала избивают шомполами или отрезают части тела у человека, как-то: ухо, нос, выкалывают глаза или же на спине или груди вырезывают крест» (Курск, 14 августа 1919 г.). «Какие ужасы творили белые, когда заняли Ямбург. Массу перевешали. Где был памятник Карлу Марксу, была устроена виселица. С коммунистами не стали разговаривать, за пустяки вешали» (Петроград, 26 августа 1919 г.). «Белые не очень важно вели себя. Утром идешь, видишь висят от 3-4 человек, и так каждое утро. На Сенном рынке была виселица, там стали вешать» (Псков, 28 августа 1919 г.). «Никогда не представляла, чтобы армия Деникина занималась грабежами. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Если бы я могла себе представить, как ведут себя белые победители, то несомненно спрятала бы белье и одежду, а то ничего не осталось» (Орел, 17 ноября 1919 г.). «У нас была белая армия. Хороши были плети и крепки, много людей хлестали плетями, многих и перестреляли» (Пермская губерния, Надеждинский Завод, 26 ноября 1919 г.). «Побывала в стане белых. В Вильно обилие всего, все дешево. Магазины, как и раньше, до войны. Но все это не прельщает. Не могла перенести польского режима, слишком уж поляки стали притеснять православное население и давать привилегии полякам. Безработных масса, и хотя все дешево, но покупать нечего, не имея заработка. Ходят только николаевские деньги. Как ни соблазнительны были белые булки, но почему-то решила уехать в Валдай и есть сколько бы ни дали черного хлеба» (Витебская губерния, Полоцк, 3 сентября 1919 г.). «Все было у белых, но под нагайкой. Будь она проклята эта белая армия. Теперь мы дождались своих товарищей и живем все-таки на свободе» (Вятская губерния, Верещагино, 8 августа 1919 г.). Источник

Артюшенко Олег Григорьевич

Зверства белогвардейцев на Алтае. 1918 г.
(расправа над безоружными ранеными и санитарками на территории Солонешенского района.)

Краевед из Солонешенского района В.Н. Шевцов:
«Раненые и санитарки были согнаны во двор Мелентия Колупаева и окружены кольцом казаков. Когда от сельского управления подъехало 8 подвод, суховцев, не переставая хлестать нагайками, заставили сесть на телеги. В 5 км от последних домов села, в устье Четвертого ключа, раненые были расстреляны.

Санитарок под конвоем привели к сборне. В памяти жителей сохранились их имена: Анна Дерябина, Дуся Федянина, Евгения Обухова, Мария Красилова, Нина Костина (или Костикова). Одна из них была беременна, и ее оставили в живых. Она еще два месяца жила в селе у стариков Печенкиных. Но сегодня на скромном памятнике, стоящем на безлесой горке в центре села, значатся все пять фамилий, и еще - А.К. Березовская. У дома Березовских была обнаружена бочка с порохом, и за это рядом с медсестрами была расстреляна Авдотья Кирилловна Березовская, мать четверых детей.

С 6 по 7 августа 1918 г. в Тележихе было убито 35 человек. По неполным данным, всего в селе были расстреляны 59 красногвардейцев. Не знавшие местности, отставшие от отряда, бойцы заходили в село за продуктами, но их выслеживали и расстреливали. В этом селе полегли почти все красные мадьяры, занимавшие позицию на горе Заануйской. Путь отряда Сухова по Солонешенскому уезду - это цепь братских могил. Заблудившись в дождливую ночь, суховцы выходили к большому селу Топольное. Есть сведения, что одни местные жители выдавали красногвардейцев, а другие спасали. Так, Антон Филиппов на своей пасеке накормил бойца, дал ему в дорогу продуктов.

Уже в 1930-е гг. при раскулачивании Антон Логинович написл ему письмо и был возвращен из ссылки. У с. Колбино (ныне с. Искра) похоронены 2 красногвардейца, у Сибирячихи - 10, на Черном Ануе - 20, в Елиново - 23, в Рыбном - 1, в Усть-Кане - 21, в Солонешном - 23. в Топольном - 32. В Солонешное были пригнаны красногвардейцы отряда Сухова и жители с. Малый Бащелак, предоставившие лошадей и сопровождавшие подводы до Тележихи. Жители с. Солонешное были собраны на площади для присутствия на расстреле.

Свидетели этого трагического события рассказывали, что расстреливали поодиночке. В первый день были расстреляны 13 человек: Шабунин Алексей, Панин Андрей, Ермаков, Зябликов Алексей, Анисимов Андрей, Гофонов Родион, Соснин Никита, Синельников Иван, Ковонцев Фома, Муравин Григорий, Солонцев, Солонцева Клавдия (из отряда П. Ф. Сухова была расстреляна последней), неизвестный. На следующий день были расстреляны еще 2 красногвардейца-суховца, это были венгры.

В последующий день у кладбища были расстреляны еще 7 бойцов отряда Сухова. Жителя с. Солонешное Лукьяна Огнева обвинили в помощи красногвардейцам и отрубили ему шашкой голову, не доведя до кладбища. На месте захоронения погибших в 1988 г. на средства, собраные пионерами района, установлен памятный знак».

У деникинских карательных отрядов было правило-расстрелять или повесить кого-нибудь в каждой деревне. Если не находилось виновного,они убивали попавшегося под руку крестьянина или еврея. Об’являлось,что повешен такой-то бывший комиссар. Вообще, у деникицев была какаято комиссаромания: все арестованные обвинялись в бывшем комиссарстве и многим из этих несчастных пришлось за мнимое комиссарство заплатить жизнью.

Такой невинной жертвой деникинского террора в Бобринце сделались сыновья Л. Виноградова-оба беспартийные. Деникинцы искали в Бобринце Льва Виноградова, активного работника Бобринецкой организации. Но Лев из Бобринца во время скрылся. Не осталось также и других видных коммунистов: часть из них скрылась, а часть была арестована ранее и препровождена в тюрьму.

Но удовлетвориться таким положением было не в нравах деникинцев.

Расходившееся чувство мести требовало жертв. Если нет действительных виновников,-то можно кого-то сделать таковыми. Если Льва Виноградова коммуниста нет, то легко сойдут за коммунистов его братья. Ниже помещаем статью отца двух убитых деникинцами Виноградовых. Помещаем еепочти полностью, она ярко характеризует нравы белогвардейщины и методы борьбы деникинщины за „укрепление» своего господства. Случай, рассказанный А. Виноградовым в его статье, один из многих характерных эпизодов, говорящих о том, что деникинцы очень часто не разбирались в том - кого они убивают, важно было одно-навести как можно больший террор на население.

Зверства белых.

Мне пришлось присутствовать при раскопке трупов расстреляных белогвардейцами во время господства их в Елисаветграде. Трупы кое как зарыты в районе крепостных валов. Ужасом веяло от виданного. Казалось, это кошмарный сон, а не действительность. Ужасную картину представляли собой эти растерзанные, разлагающиеся трупы мучеников революции.

В первой откопанной могиле было несколько десятков трупов. Яма узкая, не глубокая, длиной в 2,5 аршина; в ней тесно уложены трупы, таким образом, что голова одного из них приходится к ногам другого; все полураздетые, замерзшие. Раскопки производились комиссией по отысканию жертв контр-революции во главе с председателем комиссии тов. Ралиным и врачем Любельским.

Трудно описать картину виденного. Лица, за малым исключением, представляли собой бесформенную окровавленную массу. Некоторые даже были об’едены собаками; так паховая часть и ноги одного были совсем уничтожены и представляли собой клочья мяса.

Откапываемые трупы складывались на подводу и увозились в мертвецкую городской больницы, где происходила экспертиза врачей и с’емка фотографий. Внутренности вследствие огнестрельных ранений вывалились, а распухшие тела были покрытысине-багровыми пятнами. Меня неотступно преследует образ одного из несчастных, человека средних лет высокого роста, с проседью, прекрасного телосложения. Правая часть лица его раздроблена и покрыта кровью.

Пуля войдя в правый бок залила все тело кровью, его последние минуты были кошмарны, это видно по гримасе застывшей на половине уцелевшого лица, бедняга наверно хотел защитить лицо или это было сделано инстинктивно, но правая рука прикрывает лицо и застыла в таком положении. О звании некоторых можно судить по остаткам белья крестьянского полотна, с вышивкой ворота и манжет, и по лаптям.

Ноги некоторых были окутаны мешком и завязаны. По тому несмертельному ранению которое было ими получено, видно, что несчастные погребены живыми. Некоторые откопанные ямы были полны белой массы, испускающей страшное зловоние. Это были разложившиеся до нельзя трупы расстреляных в первый период власти белых зверей.

Найдено еще несколько могил, где по словам обывателей есть около 300 трупов, к раскопкам которых уже приступили.

О МОРАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ ВОЙСК АТАМАНОВ Б.В. АННЕНКОВА И А.И. ДУТОВА НАКАНУНЕ ИХ РАЗГРОМА (СЕНТЯБРЬ 1919 - ЯНВАРЬ 1920 гг.)
В.А. Бармин. Барнаульский государственный педагогический университет

Великая трагедия Гражданской войны в России до сих пор хранит в своей истории большое количество белых страниц. В то же время приходится с сожалением констатировать, что жесткие рамки идеологических приоритетов, определявших возможности исследовательской деятельности специалистов, привели к многочисленным искажениям реальных событий в уже опубликованных работах. Только в последние 10-15 лет ситуация в этом отношении начала меняться к лучшему. Появившийся доступ к ранее закрытым архивным материалам, исчезновение цензурных тисков сделали возможным восстановление исторического полотна событий в сравнительно цельном и полном виде.

К числу эпизодов, остававшихся за рамкам активной поисковой работы историков, можно с полным правом отнести события связанные с последними месяцами существования и деятельности белогвардейских частей адмирала Колчака, воевавших на территории сегодняшнего Казахстана. Отходившая в направлении границы с Китаем, распадавшаяся под ударами Красной армии, обескровленная и деморализованная эта часть Белой гвардии вписала отдельную горькую страницу в историю русской Вандеи.

К зиме 1919 г. армия адмирала Колчака, потерпев целый ряд крупных поражений, стала быстро откатываться по всей линии фронта на Восток. В войсковых частях начался стремительный рост числа дезертирств, офицерский состав, потеряв веру в успех дела, в значительной своей части был озабочен вопросами своего будущего устройства. В связи с этим не только среди солдат, но и в офицерской среде участились случаи казнокрадства, мародерства и преступлений на бытовой почве.

Особенно быстро разложение шло в тех частях и подразделениях, которые и в период воинских успехов проявляли себя с самой худшей стороны. В районе Семиречья к их числу можно было с полным правом отнести печально прославившую себя дикими преступлениями против мирного населения «партизанскую дивизию» атамана Анненкова.

Отмечая причины нараставшего враждебного отношения населения к белогвардейцам, начальник Главного военного цензурного контрольного бюро в сентябре 1919 г. отмечал, что:
«Крестьяне среднего достатка под влиянием реквизиций и пр. резко изменили свое отношение к армии. Неудачи они объясняют царящими у нас непорядками» 1.

В частях дивизии Анненкова уже с лета 1919 г. степень разложения достигла такого уровня, что атаман вынужден был говорить об этом открыто и даже издавать приказы, направленные на борьбу с разложением и преступностью в частях. Особенно повальным явлением среди офицерского состава к этому периоду стала чуть не поголовная наркомания. Ярким примером попыток борьбы командования с этим явлением является «Приказ по партизанской дивизии атамана Анненкова», подписанный им 12 мая 1919 г. В приказе, в частности, говорилось:
«Большевики, желая подорвать авторитет командного состава нашей армии, подсылают своих агентов с большим запасом наркотических средств, продаваемых офицерам.

В армии, по отзывам всех начальников, действительно замечается ослабление служебных качеств офицерского состава, благодаря кокаину, опиуму и другим ядам. Большевики делают свое дело.

Приказываю всем командирам частей установить самое строгое наблюдение за подчиненными и о каждом случае доносить мне.

Двумя месяцами позже, 4 июля 1919 г., по дивизии был оглашен приговор военно-полевого суда. Этим приговором к разным видам наказания, в том числе и к смертной казни, были приговорены несколько офицеров, обвиненные в принадлежности к тайной преступной организации и в стремлении к разложению дивизии при помощи вовлечения чинов в разные пороки, например, нюхание кокаина, принятие опиума и т.п.» Однако, дисциплина в частях продолжала падать.

Вопиющие преступления совершаемые «добровольцами» анненковских частей снискали им недобрую славу даже среди самих белогвардейцев. Отмечая этот факт, начальник Особой канцелярии штаба 2-го Отдельного Степного корпуса подчеркивал в своем докладе от 21 сентября 1921 г. писал:
«Среди кадровых частей замечается нежелание служить в частях дивизии атамана Анненкова, так как они думают, что большевики сочтут их за добровольцев и обязательно убьют» 4.

Ситуацию усугубляло то, что в дивизию Анненкова входили подразделения, сформированные на территории китайской провинции Синьцзян из китайцев и уйгур. Солдаты этих частей, вставшие под ружье исключительно в целях грабежа и наживы, отличались особой жестокостью в обращении с мирным населением. На последнем этапе войны, в условиях общего падения дисциплины, грабеж стал их основным занятием. В том же докладе начальника Особой канцелярии особо отмечалось, что:
«китайцы атамана Анненкова наводят на жителей страх и заставляют жителей покидать свои дома».

В контексте описываемых событий весьма интересно звучит оценка состояния дисциплины данная, в приказе от 10 октября 1918 г. командующим Оренбургским военным округом, атаманом Оренбургского казачьего войска полковником Дутовым. Атаман отмечал:
«При посещении мной кинематографа и цирка, замечено, что воинские чины гарнизона теряют всякий воинский облик. Мало того, что форма одежды нарушается на каждом шагу, - позволяют себе ходить с расстегнутыми шинелями, грызть семечки на улице и в общественных местах, что свидетельствует о полной разболтанности. Совершенное отсутствие военной выправки и такта, что к общему стыду замечаю иногда и среди офицеров».

Вряд ли Дутов мог представить, что менее чем через год его беспокойство о «расстегнутых шинелях» солдат и офицеров покажется нелепым на фоне того, как армия стремительно превращается в банду грабителей и мародеров.

Нельзя сказать, что командование белой армии не принимало мер к наведению порядка. Справедливости ради следует отметить, что командующий Оренбургской армией А.И. Дутов всеми доступными мерами пытался сохранить в своих войсках дисциплину и порядок. Тот же Анненков, стараясь удержать ситуацию в руках, объявил в ноябре 1919 г. о введении смертной казни для военнослужащих, уличенных в казнокрадстве, грабежах и других преступлениях. Удивительно то, что приказ, посвященный этому, был написан более чем «высоким штилем». Будучи сам психически неуравновешенным человеком, с очевидными садистскими наклонностями, атаман, тем не менее, взывал в этом документе к чувству патриотизма у своих подчиненных.

В приказе говорилось:
«В момент, когда Родина переживает величайшие в истории человечества страдания и испытания, когда лучшие сыны ее свою любовь к ней, свое стремление к возрождению ее, запечатлели в борьбе с анархией и неслыханным надругательством всего дорогого и святого в ней жертвенными подвигами, когда эти лучшие сыны нашей Родины безкорыстно, безропотно и самоотверженно проливают свою кровь и отдают высшее благо - свою жизнь на алтарь возрождения ее, находятся люди, которым чужды понятия о долге, не только воина, но и вообще человека к своим собратьям» 7.

Однако «патриот» Анненков, взывая к долгу и патриотизму у своих подчиненных, в то же время сам категорически отказывался выполнить приказ командования о переброски его дивизии на Западный фронт. Он находил этому массу оправданий: китайские граждане, служившие в его дивизии, якобы, отказывались уходить от российско-китайской границы, семиреченские казаки не желали покидать на разорение свои дома и пр. На самом деле, действительная причина была банально проста. Приближалась катастрофа, и Анненков, осознавая это лучше многих других, предпочитал держать свои войска у границы с тем, чтобы в случае необходимости немедленно уйти на сопредельную китайскую территорию.

Надо отметить, что позицию Анненкова хорошо понимали и его начальники. Об этом свидетельствует приказ, запрещавший передавать Анненкову новое оружие. Генерал-майор Бутурлин в специальном приказе по этому поводу писал:
«Вооружение частям полковника Анненкова не давать до особого распоряжения ставки, имея в виду, что они будут снабжены и вооружены после перехода их на Западный театр военных действий» 8.

Однако на Западный театр военных действий дивизия Анненкова в силу его отказа выполнить приказ командования так и не попала. Его части как, впрочем, армия Дутова и целый ряд других подразделений белогвардейцев, продолжали отходить к китайской границе. Надо отдать должное тому, что руководящий аппарат военной машины армии Колчака, продолжал действовать даже в условиях всеобщей агонии.

В адрес высшего командования поступали рапорты не только о состоянии дел на театре военных действий, но и аналитические записки и доклады о моральном состоянии частей и подразделений, о положении с преступностью среди рядового и офицерского состава. Именно эти документы позволяют нам сегодня составить относительно полную картину морально-психологического состояния белогвардейских войск Колчака накануне их разгрома.

Все попытки удержать ситуацию в своих руках и переломить ход событий оказались для руководителей белогвардейского движения безуспешными. Разложившиеся, потерявшие само понятие о военной дисциплине остатки Оренбургской и Семиреченской армий атаманы А.И. Дутов и Б.В. Анненков увели весной 1920 г. на территорию Синьцзяна. В тот период народы России выбрали для себя иную дорогу. И как с горечью писал один из белых офицеров:
«Родина отторгла нас, как инородное тело.»

Недовольство диктатурой Колчака назрело уже и в его войсках. 28 ноября командующий войсками Енисейской губернии, отправил Колчаку «Открытое письмо»:
«Я, генерал-майор Зиневич, как честный солдат, чуждый интриг, шел за вами, пока верил, что провозглашаемые вами лозунги будут действительно проведены в жизнь. Я вижу, что лозунги, во имя которых мы объединились вокруг вас, были только громкими фразами, обманувшими народ и армию. Гражданская война пожаром охватила всю Сибирь, власть бездействует. Я призываю вас, как гражданина, любящего свою родину, найти в себе достаточно сил и мужества, отказаться от власти».

Колчак прочел письмо Зиневича и отдал распоряжение адъютанту:
«…подготовьте телеграмму Каппелю. Если он располагает надежными частями, которые можно снять с фронта, пусть займется Зиневичем».
Он знал какому садисту поручает «заняться» Зиневичем. Генерал Зиневич был повешен Каппелем.

Следственными комиссиями о зверствах белых и их очевидцами - местными жителями были отмечены массовые вскрытия могил захоронений павших на поле боя красноармейцев. Белые, «благородные», выкапывали останки и глумились над трупами, в отрезанные головы втыкались колья и ставились горизонтально. Тела бойцов выбрасывали на свалки и на съедение собакам и свиньям. Покойникам выкалывались глаза, их рубили на части…. Даже ужасы средневековой инквизиции меркнут перед ужасами, творимыми русскими воспитанными, образованными нелюдями. Ведь назвать их людьми язык не поворачивается.

Продолжение следует....

Как колчаковцы без суда и следствия расстреляли депутатов Учредительного собрания

В последнее время в российском обществе зафиксировано необычайное возбуждение вокруг фигуры одного из вождей Белого движения адмирала Александра Колчака, в честь которого в Санкт-Петербурге установили памятную доску, а в Иркутске и Омске - даже памятники. Примечательно, что почитатели фигуры адмирала поминают его исключительно как бесстрашного полярного исследователя, а особо экзальтированные поклонники ставят ему чуть ли не в заслугу тот террор, который Колчак проводил против красных в Сибири. При этом поклонники Колчака зачастую упрекают красных в том, что те, дескать, «разогнали Учредительное собрание» в январе 1918 г. Но если большевики просто разогнали Собрание, то белогвардейцы вслед за этим расстреляли целый ряд его членов, которые не имели никакого отношения к большевикам.

Восстание в Омске

В ночь с 22 на 23 декабря 1918 года в контролируемом колчаковцами Омске произошло большевистское восстание. Это может показаться невероятным, но его осуществили в сердце белой Сибири, набитом белогвардейцами и войсками «союзников» (прежде всего, чехословацких, сербских и британских). Восставшие планировали одновременным ударом захватить ключевые объекты в Омске, склады с оружием, тюрьму и лагеря военнопленных. После этого они рассчитывали нарушить железнодорожное сообщение, от которого критически зависело снабжение белогвардейских войск на фронте. Этими успехами должно было воспользоваться командование 5-й Красной Армии, которое находилось в тесной координации с подпольем в Омске, и перейти в контрнаступление. Однако буквально накануне мятежа белой контрразведке удалось арестовать руководство одного из чётырех городских штабов, руководивших восстанием. Лидеры большевиков, посчитав, что белые уже знают все их планы, поспешили отменить распоряжение о выступлении.

Известить об этом удалось лишь два из четырёх штабов восстания. Так, гонец с отменой приказа о выступлении прибыл в тот самый момент, когда красные бойцы подошли к лагерю, где томились 11 тысяч пленных венгров, состоявших в заговоре с повстанцами - после своего освобождения они должны были составить ударную силу большевистского восстания. Несмотря на ожидаемый успех, подчиняясь жёсткой партийной дисциплине, восставшие в самый последний момент повернули назад.

Но остальные два района предупредить не успели. Боевые дружины, состоявшие из рабочих и грузчиков, вместе с распропагандированными солдатами омского гарнизона и охраны железной дороги без проблем захватили окраину Омска - Куломзино, где была разоружена сибирская казачья сотня и батальон чехословацких войск. Затем восставшие взяли стратегически важный железнодорожный мост через Иртыш. Также успешно действовали большевики в другом омском районе. Восставшие там две роты солдат овладели несколькими объектами, в том числе городской тюрьмой. Там кроме большевиков находились и арестованные ранее представители комитета Учредительного собрания, которые входили в антисоветское правительство КОМУЧ, боровшееся против большевиков на Волге летом - осенью 1918 года. В основном это были меньшевики и эсеры. Впрочем, отношения у них не сложились и с союзниками по борьбе. И в ноябре - декабре 1918 года представители комитета Учредительного собрания, невзирая на своё лояльное отношение к власти адмирала Колчака, были без предъявления каких-либо обвинений арестованы и перевезены в омскую тюрьму.

Захватившие тюрьму 22 - 23 декабря омские большевики вывели членов Учредительного собрания из камер. Те не хотели выходить из тюрьмы, видимо, опасаясь провокации, но их оттуда выгнали силой.

Там, где проходили войска Верховного правителя России, всегда оставались горы трупов

Расстрел без приговора

23 декабря 1918 года по приказу начальника омского гарнизона генерал-майора В.В. Бржезовского по городу были расклеены призывы к выпущенным большевиками заключённым городской тюрьмы, чтобы те вернулись в камеры. Невозвращенцам угрожал военно-полевой суд, а значит - неминуемый расстрел.

В результате практически все меньшевики и эсеры, включая членов Учредительного собрания, вернулись в тюрьму добровольно и… были казнены.

Так, в своём рапорте № 1722 от 30 декабря 1918 г. прокурор Омской судебной палаты А.А. Коршунов сообщает министру юстиции колчаковского правительства С.С. Старынкевичу: «26 декабря на противоположном берегу от города реки Иртыша обнаружено несколько трупов расстрелянных, в числе которых опознаются взятые из тюрьмы для представления в военно-полевой суд - Фомин (Нил Валерианович, видный представитель эсеров, один из самых известных на тот момент политиков левого толка, член Учредительного собрания. - Ред.), Брудерер и Барсов (также члены Учредительного собрания. - Ред.)».

По данным анатомической экспертизы, этих людей перед расстрелом избивали и пытали. Так, например, на теле одного лишь Фомина было обнаружено 13 ранений, в том числе сабельные и штыковые. По их характеру медики заключили, что убийцы пытались отрубить ему пальцы и руки. Согласно дальнейшему расследованию «из числа уведённых по требованию военных властей из тюрьмы лиц Брудерер, Барсов, Девятов, Кириенко и Маевский были доставлены комендантом г. Омска, а Саров был доставлен милицией 5-го участка г. Омска». Далее он продолжает: «Согласно данным А.А. Коршунова, документы на выдачу арестантов из тюрьмы выдал генерал-майор В.Д. Иванов, председатель военно-полевого суда, откуда они уже не вернулись. По информации Коршунова, «отношение это было доставлено дежурным адъютантом коменданта Черченко и поручиком отряда Красильникова Барташевским».

Первая группа взятых из тюрьмы лиц - Бачурин (бывший матрос и командир одного из отрядов. - Ред.), Винтер (начальник омской тюрьмы при большевиках. - Ред.), Е. Маевский (Майский, он же Гутовский, известный тогда в России меньшевик, редактор челябинской газеты «Власть народа». - Ред.), Руденко, Фатеев и Жаров (местные большевистские деятели. - Ред.) - были доставлены в военно-полевой суд… Из всех арестантов в военно-полевом суде судились лишь арестанты первой группы за исключением Руденко, который туда не был доставлен (его застрелил конвой при попытке бежать по дороге) и уже на суде был заменён Марковым, также бежавшим из тюрьмы. Из числа этих арестантов Бачурин, Жаров и Фатеев были приговорены к смертной казни, Маевский - к бессрочной каторге, а в отношении Винтера и Маркова военно-полевой суд обратил дело к производству дальнейшего следствия… Однако же все подсудимые, кроме Винтера, были расстреляны. Таким образом, из этой группы трое были расстреляны согласно приговору, а двое - Майский и Марков - вопреки ему».

По словам прокурора А.А. Коршунова, основные подозрения в случае с убийством Маевского падали на поручика Черченко (адъютант коменданта Лобова), который «хорошо знал Маевского, так как принимал его после ареста в Челябинске. Кроме того, тот же Черченко арестовал Маевского утром 22 декабря после освобождения последнего большевиками и доставил его в комендантское управление. По показанию Черченко, он знал также и то, что Маевский был редактором газеты, возбуждавшей читателей против офицеров, и что во время мятежа некоторые офицеры… могли не считаться с приговором суда и расстрелять Маевского и Локтева как большевиков». Последняя группа взятых из тюрьмы лиц: Фомин, Брудерер, Марковский, Барсов, Саров, Локтев, Лиссау (все члены Учредительного собрания. - Ред.) и фон Мекк (Марк Николаевич, бывший офицер Дикой Туземной дивизии, якобы попавший в тюрьму «по ошибке») была доставлена в помещение военно-полевого суда, когда суд уже закрыл заседание».

Дальше случилось следующее: доставивший арестованных поручик Барташевский приказал вывести осуждённых из помещения суда, чтобы возвратить их в тюрьму. Арестованные, несмотря на запрет начальника конвоя, продолжали общаться между собой. «Поручик Барташевский, - следует из документа, - опасаясь, как бы арестованные не сговорились учинить побег, а также и ввиду малочисленности конвоя, решил привести в исполнение приговор суда, выведя арестованных на реку Иртыш… Причём при возникшей среди конвоируемых панике были расстреляны не только приговорённые к смертной казни, но и остальные арестованные».

Этот эпизод наглядно характеризует боевой дух колчаковских военных, которые испугались безоружных людей, многие из которых при этом были пожилыми и при всем желании не могли противостоять им физически.

В ходе дальнейшего следствия прокурору Омской судебной палаты А.А. Коршунову удалось выяснить, что, «по нормальному порядку производства дел в военно-полевом суде, по его окончании председатель суда должен был приказать конвою отвести осуждённых обратно в тюрьму. Из показаний же его делопроизводителя поручика Ведерникова можно заключить, что такого приказания председатель никому не давал».

Стоит особо рассказать о процедуре самого военно-полевого суда. Коршунов указывает, что «в отношении суда над вышеупомянутыми шестью арестантами нужно отметить ещё следующее обстоятельство: в производстве военно-полевого суда, прежде всего, нет показаний суду; затем в том же производстве имеются акты дознания лишь об одном Маркове, относительно же других судимых с ним пяти человек в производстве суда нет никакого материала». Так что совершенно непонятно, в силу какого распоряжения суд приступил к слушанию дела, в чём именно обвинялись подсудимые и на чём основано это обвинение, которое записано в приговоре.

Как пишет прокурор Коршунов, «по словам же Ведерникова, штаб-офицер для поручений при штабе начальника гарнизона подполковник Соколов сообщил ему, что он, Ведерников, назначен делопроизводителем военно-полевого суда, сказав: «Вам будут приводить арестованных, а вы их будете судить. Когда же Ведерников возразил, что нельзя судить без приказа о предании суду, то Соколов уже строго повторил: «Вам сказано, что Вам будут приводить арестованных для суда».

Сам Колчак в своём приказе № 81, 22 декабря 1918 г. (на самом деле - 23 декабря) благодарил участников подавления выступления и объявлял об их награде и, между прочим, говорил: «Всех, принимавших участие в беспорядках или причастных к ним - предать военно-полевому суду…» Иными словами, Верховный правитель фактически санкционировал расправу над всеми неугодными белогвардейцам лицами. Эта директива позволяла насильно выгнанных большевиками из тюрьмы лиц считать причастными к беспорядкам, расправиться с ними и заодно прикрыться от дальнейшего преследования приказом самого Колчака. Кстати, белогвардейские источники указывают, что в те дни Колчак болел воспалением лёгких и был прикован к постели. Что не помешало ему отдать приказ о расстрелах.

Позднее, в четыре часа утра в тюрьму прибыл капитан Рубцов (начальник унтер-офицерской школы) с командой в 30 человек и потребовал словесно выдачи арестантов Девят(р)ова (известный тогда в России эсер, член Учредительного собрания. - Ред.) и Кириенко (крупный деятель меньшевиков, уральский областной комиссар, подчинявшийся Уральскому антисоветскому правительству. - Ред.).

Своё требование Рубцов основывал на личном приказании Верховного правителя.

В это время к тюрьме из военного контроля (контрразведка) под караулом прибыла партия арестованных в 44 человека. По распоряжению Рубцова эта партия была уведена. Он оставался в тюрьме до тех пор, пока ему не было доложено офицером, что «распоряжение его исполнено».

Далее, по данным Коршунова, «арестанты Кириенко и Девятов были взяты начальником унтер-офицерской школы Рубцовым при следующих обстоятельствах: он приказал своим подчинённым - поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину взять 30 солдат и идти в тюрьму, где они должны принять 44 большевика, членов «совдепа», задержанных накануне ночью, и расстрелять их.

Следствием установлено, что упомянутые 44 члена большевистской организации были в ночь на 23 декабря посланы в тюрьму начальником военного контроля при Штабе Верховного главнокомандующего (ВГК) полковником Злобиным как лица, подлежащие военно-полевому суду (который опять-таки реально не состоялся. - Ред.). Посланы они были при пакете, заключавшем в себе препроводительную бумагу Военного контроля при Штабе ВГК (предназначавшегося начальнику тюрьмы. - Ред.)… В ответ на это Рубцов, назвавшись начальником тюрьмы, принял пакет (то есть совершив преступление - фактический подлог)… Через несколько времени после увода из тюрьмы 44 арестантов вместе с Кириенко и Девятовым, подчинённые Рубцову офицеры вернулись и доложили, что они исполнили его приказание».

Как подставили Колчака

Нескоординированное восстание к концу 23 декабря 1918 года было подавлено. Особенно кровавые события произошли в районе Куломзино. Продержавшись под артиллерийским и пулемётным огнём почти день, вечером 23 декабря остатки повстанцев, вооружённых лёгким стрелковым оружием, попали в плен. Ещё раньше было подавлено восстание в самом Омске. Огромную роль в этом сыграли войска «союзников» - чехословаки и англичане. Так, британский полковник Джон Уорд, услышав стрельбу в городе, вывел свой батальон на улицу и лично взял под охрану резиденцию Колчака, не доверив это дело караулившим его сербам. Это во многом и вынудило колеблющихся солдат омского гарнизона воздержаться от выступления. Только по официальным данным тогда военно-полевые суды приговорили к смертной казни 170 человек, хотя, по словам британского полковника Уорда, жертв были «тысячи». Вот в такой обстановке и были «под шумок» убиты видные российские политики, самым известным из которых был эсер Нил Фомин.

Верховный правитель Колчак понял подоплёку произошедшего: «…это был акт, направленный против меня, совершенный такими кругами, которые меня начали обвинять в том, что я вхожу в соглашение с социалистическими группами. Я считал, что это было сделано для дискредитирования моей власти перед иностранцами и перед теми кругами, которые мне незадолго до этого выражали поддержку и обещали помощь».

Для расследования этой истории была создана специальная Чрезвычайная следственная комиссия во главе с сенатором А.К. Висковатым, членам которой удалось разыскать и допросить практически всех рядовых исполнителей. Однако реально они так и не смогли получить показания ни одного из высших командиров. Сам же Колчак отнёс неспособность гражданских юристов справиться с вооружёнными преступниками в погонах, к тому же наделённых властью, к недостаткам российской судебной системы. Однако никакого наказания для исполнителей бессудных расстрелов не последовало. Несмотря на то что все нити организации массовых убийств вели к командующему Сибирской армией П.П. Иванову-Ринову, о чём открыто говорили колчаковские министры юстиции С.С. Старынкевич и продовольствия И.И. Серебренников, тот отделался лишь переводом из Омска на пост командующего Приамурским военным округом. По их версии генерал Иванов-Ринов будучи недовольным появлением в Сибири Колчака, оттеснившего его на вторые роли, мог воспользоваться ситуацией для одновременного уничтожения неугодных ему лиц и очернения самого адмирала.

Как бы там ни было, Колчак недолго держал его в опале, и уже через полгода, в мае 1919 года, Иванов-Ринов снова появился в Омске, где позднее приступил к ответственной работе - подготовке контрнаступления против красных войск и формированию Сибирского казачьего корпуса. Впоследствии во время январских допросов Колчака Следственной комиссией Политцентра адмирал снял с себя ответственность за произошедшее, сославшись на «незнание». Но когда ему задали вопрос об исполнителях убийств (Барташевский, Рубцов и Черченко), Колчак был вынужден признать, что производивший следствие полковник Кузнецов докладывал ему о том, что они действовали от его имени. Как бы там ни было, никакой ответственности за столь вопиющее превышение полномочий они не понесли. Например, Рубцов длительное время продолжал оставаться в должности начальника Омской унтер-офицерской школы и расстреливать неугодных и опасных колчаковскому режиму лиц. Среди них в марте - апреле 1919 года оказались и организаторы декабрьского восстания в Омске А.Е. Нейбут, А.А. Масленников и П.А. Вавилов.

Впрочем, практически всех офицеров, имевших отношение к омским казням, постигла расплата. Одним из первых поплатился генерал-майор В.В. Бржезовский: в сентябре 1919 г. он был убит в Семипалатинске взбунтовавшимися солдатами.

7 февраля 1920-го был расстрелян Колчак. А генерал Иванов-Ринов спустя 10 лет после омских событий вернулся из эмиграции в СССР, а затем, по некоторым данным, сам попал под репрессии.

Расправа над членами Учредительного собрания (то есть легитимного выборного органа, который в начале 1918 года должен был определить дальнейшее будущее страны) с точки зрения самих «союзников» сделала почти невозможным дальнейшее политическое признание ими колчаковского правительства. В их представлении Колчак оказался по локоть замаранным кровью парламентариев и не мог уже претендовать на роль объединителя сил, которые бы пользовались авторитетом, уважением и доверием «союзников». Именно после этого между Белым движением и «союзниками» и окончательно прошёл тот жёсткий «водораздел», на который впоследствии жаловались как на «предательство» сами белогвардейцы и историки Белого движения.