Анализ повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья. Достоевский и явление «подпольного» человека

«Записки из подполья» были впервые напечатаны в журнале «Эпоха»: I. Подполье, 1864, январь – февраль. II. Повесть по поводу мокрого снега, 1864, апрель. Первая часть сопровождалась примечанием Достоевского о вымышленности «Записок» и типичности героя.

Работа над первой частью «Записок из подполья» велась в январе – феврале 1864 года в Москве, где Достоевский находился из-за болезни своей жены Марии Дмитриевны.

Ф. М. Достоевский. Записки из подполья. Аудиокнига

Вторая часть – «По поводу мокрого снега» – писалась в марте – мае 1864 года, в еще более трудных условиях, так как болезнь Марии Дмитриевны к этому времени крайне обострилась. 20 марта 1864 года Достоевский писал брату Михаилу: «Сел за работу, за повесть. Стараюсь ее с плеч долой как можно скорей, а вместе с тем, чтоб и получше вышла. Гораздо трудней ее писать, чем я думал. А между тем непременно надо, чтоб она была хороша, самому мне это надобно. По тону своему она слишком странная и тон резок и дик; может не понравиться; следовательно, надобно, чтоб поэзия все смягчила и вынесла». 2 апреля он сообщал брату, что «повесть растягивается», а 5 апреля писал: «Повесть моя, если б только силы да досуг, да без перерыва, могла бы быть написана в этом месяце, но уж отнюдь не в первой половине... Во всяком же случае, возьми в соображение могущие быть обстоятельства, которые остановят работу и которые не от меня зависят». Работа над повестью задерживалась из-за все ухудшающегося состояния здоровья Марии Дмитриевны. В том же письме от 5 апреля Достоевский писал: «Я сознаю, брат, что теперь я тебе плохой помощник. Теперь же положение мое до того тяжелое, что никогда не бывал я в таком. Жизнь угрюмая, здоровье еще слабое, жена умирает совсем...». Неделю спустя он сообщает брату: «Повесть растягивается; очень может быть, что выйдет эффектно; работаю я изо всех сил, но медленно подвигаюсь, потому что все время мое поневоле другим занято. Повесть разделяется на 3 главы, из коих каждая не менее 1,5 печат. листов. 2-я глава находится в хаосе, 3-я еще не начиналась, а 1-я обделывается. В 1-й главе может быть листа 1,5, может быть обделана вся дней через 5. Неужели ее печатать отдельно? Над ней насмеются, тем более что без остальных 2-х (главных), она теряет весь свой сок. Ты понимаешь, что такое переход в музыке. Точно так и тут. В 1-й главе, по-видимому, болтовня; но вдруг эта болтовня в последних двух главах разрешается катастрофой».

В журнале «Повесть по поводу мокрого снега» заняла около пяти печатных листов и была разделена не на три, а на десять небольших глав.

Последовавшая 15 апреля смерть Марии Дмитриевны прервала работу над повестью; дописывалась она, по всей вероятности, уже в конце апреля – начале мая, после переезда Достоевского в Петербург.

I. Подполье

I

Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю наверно, что у меня болит. Я не лечусь и никогда не лечился, хотя медицину и докторов уважаю. К тому же я еще и суеверен до крайности; ну, хоть настолько, чтоб уважать медицину. (Я достаточно образован, чтоб не быть суеверным, но я суеверен). Нет-с, я не хочу лечиться со злости. Вот этого, наверно, не изволите понимать. Ну-с, а я понимаю. Я, разумеется, не сумею вам объяснить, кому именно я насолю в этом случае моей злостью; я отлично хорошо знаю, что и докторам я никак не смогу «нагадить» тем, что у них не лечусь; я лучше всякого знаю, что всем этим я единственно только себе поврежу и никому больше. Но все-таки, если я не лечусь, так это со злости. Печенка болит, так вот пускай же ее еще крепче болит!

Я уже давно так живу - лет двадцать. Теперь мне сорок. Я прежде служил, а теперь не служу. Я был злой чиновник. Я был груб и находил в этом удовольствие. Ведь я взяток не брал, стало быть, должен же был себя хоть этим вознаградить. (Плохая острота; но я ее не вычеркну. Я ее написал, думая, что выйдет очень остро; а теперь, как увидел сам, что хотел только гнусно пофорсить, - нарочно не вычеркну!) Когда к столу, у которого я сидел, подходили, бывало, просители за справками, - я зубами на них скрежетал и чувствовал неумолимое наслаждение, когда удавалось кого-нибудь огорчить. Почти всегда удавалось. Большею частию все был народ робкий: известно - просители. Но из фертов я особенно терпеть не мог одного офицера. Он никак не хотел покориться и омерзительно гремел саблей. У меня с ним полтора года за эту саблю война была. Я наконец одолел. Он перестал греметь. Впрочем, это случилось еще в моей молодости. Но знаете ли, господа, в чем состоял главный пункт моей злости? Да в том-то и состояла вся штука, в том-то и заключалась наибольшая гадость, что я поминутно, даже в минуту самой сильнейшей желчи, постыдно сознавал в себе, что я не только не злой, но даже и не озлобленный человек, что я только воробьев пугаю напрасно и себя этим тешу. У меня пена у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку, дайте мне чайку с сахарцем, я, пожалуй, и успокоюсь. Даже душой умилюсь, хоть уж, наверно, потом буду вам на себя скрежетать зубами и от стыда несколько месяцев страдать бессонницей. Таков уж мой обычай.

Это я наврал про себя давеча, что я был злой чиновник. Со злости наврал. Я просто баловством занимался и с просителями и с офицером, а в сущности никогда не мог сделаться злым. Я поминутно сознавал в себе много-премного самых противоположных тому элементов. Я чувствовал, что они так и кишат во мне, эти противоположные элементы. Я знал, что они всю жизнь во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал, нарочно не пускал наружу. Они мучили меня до стыда; до конвульсий меня доводили и - надоели мне наконец, как надоели! Уж не кажется ли вам, господа, что я теперь в чем-то перед вами раскаиваюсь, что я в чем-то у вас прощенья прошу?.. Я уверен, что вам это кажется… А впрочем, уверяю вас, что мне все равно, если и кажется…

Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым. Теперь же доживаю в своем углу, дразня себя злобным и ни к чему не служащим утешением, что умный человек и не может серьезно чем-нибудь сделаться, а делается чем-нибудь только дурак. Да-с, умный человек девятнадцатого столетия должен и нравственно обязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером, деятель, - существом по преимуществу ограниченным. Это сорокалетнее мое убеждение. Мне теперь сорок лет, а ведь сорок лет - это вся жизнь; ведь это самая глубокая старость. Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живет дольше сорока лет, - отвечайте искренно, честно? Я вам скажу, кто живет: дураки и негодяи живут. Я всем старцам это в глаза скажу, всем этим почтенным старцам, всем этим сребровласым и благоухающим старцам! Всему свету в глаза скажу! Я имею право так говорить, потому что сам до шестидесяти лет доживу. До семидесяти лет проживу! До восьмидесяти лет проживу!.. Постойте! Дайте дух перевести…

Наверно, вы думаете, господа, что я вас смешить хочу? Ошиблись и в этом. Я вовсе не такой развеселый человек, как вам кажется или как вам, может быть, кажется; впрочем, если вы, раздраженные всей этой болтовней (а я уже чувствую, что вы раздражены), вздумаете спросить меня: кто ж я таков именно? - то я вам отвечу: я один коллежский асессор. Я служил, чтоб было что-нибудь есть (но единственно для этого), и когда прошлого года один из отдаленных моих родственников оставил мне шесть тысяч рублей по духовному завещанию, я тотчас же вышел в отставку и поселился у себя в углу. Я и прежде жил в этом углу, но теперь я поселился в этом углу. Комната моя дрянная, скверная, на краю города. Служанка моя - деревенская баба, старая, злая от глупости, и от нее к тому же всегда скверно пахнет. Мне говорят, что климат петербургский мне становится вреден и что с моими ничтожными средствами очень дорого в Петербурге жить. Я все это знаю, лучше всех этих опытных и премудрых советчиков и покивателей знаю. Но я остаюсь в Петербурге; я не выеду из Петербурга! Я потому не выеду… Эх! да ведь это совершенно все равно - выеду я иль не выеду.

А впрочем: о чем может говорить порядочный человек с наибольшим удовольствием?

Ответ: о себе.

Ну так и я буду говорить о себе.

Замысел «Записок» возник у писателя в начале 1864 года, тогда же он принялся за работу. Достоевский рисовал картину замкнутого мира озлобленного человека, ужасные выводы которого, тем не менее, логическим путем опровергнуть трудно. Повесть давалась писателю с трудом, об этом он пишет в письмах к своему брату: Достоевский чувствовал почти физическую необходимость сделать свое повествование привлекательным для читателя и самого себя, но само содержание будущей повести мешало этому. Все же закончив свои труды в марте 1864 года, Достоевский отдает рукопись в публикацию в журнал «Эпоха». Напечатанная версия произведения разочаровывает автора неуместной цензурой, которая делает из последней главы повести нечто несуразное, вырезав многие идейно важные куски, показывая только злобу героя (или как Достоевский сам называл его – антигероя) на мир, уничтожив весь христианский мотив повести. Кроме того, публикация изобилует опечатками.

«Записки из подполья» написаны Достоевским в уже почти зрелом периоде его творчества. В каком-то смысле эта повесть является переломным моментом, когда писатель определяет свой путь более как идеологически-философский, нежели просто литературный. Это самая середина творческого пути писателя. Он уже успел почувствовать жизнь во всех ее проявлениях: уже и состоялся его «расстрел», прожито заключение в острог. В момент написания произведения семья Достоевского находилась в трудном материальном положении, необходимость писать обуславливалась простой надобностью в средствах к существованию. Кроме того, жена писателя серьезно больна. В том же 1864 году она умирает, а летом и старший брат Михаил уходит из жизни.

Тема «лишних людей», затронутая в повести, становится популярной среди других писателей уже к концу XIX века. В 70-x годах Достоевскому приходится не раз пояснять критикам суть своего произведения: попытка разоблачить в уродливой жизни человека, не принадлежащего ни к одной общественной категории, трагедию его существования. Сам персонаж постоянно ищет трагедии, презирая себя за это, но презрение его не обосновано, он сам блуждает, потому заслуживает сострадания, он блуждает в безверии. Требуется лишь отречься от желанного лозунга вседозволенности.

Эпоха, во времена которой трудился Достоевский над своими работами, не была к нему ласкова. Его не понимали из-за излишней критики новизны, в том числе и социалистических взглядов, его персонажи казались критикам и товарищам-писателям больными людьми, маргинальными элементами. Никто не воспринимал всерьез эти картины душевных мук и отчаяния людей, поставленных перед выбором, но не видящих его. XIX век казался всем временем перемен, в воздухе стояло предчувствие изменений, может Достоевский был и прав, показывая эти отчаянные ситуации как невольный и обреченный взгляд сквозь время, на скорую череду русских и мировых трагедий.

Культуру XIX века в России можно охарактеризовать преемственностью западных образцов литературы и философии. Вопрос о возможности перенять западный путь развития тогда стоял очень остро, что можно проиллюстрировать противостоянием западников и славянофилов. Россию захватил революционный дух, затронувший даже Достоевского. Литература в середине века была на переходной стадии от романтизма к реализму, развивался критический реализм. Особенно выделялись литераторами проблемы русского общества. И. А. Гончаров, Н. А. Некрасов пытаются разобраться в недостатках современного общества. После приходит расцвет классического русского романа, на сцену выходят Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев и наш главный герой – Ф. М. Достоевский. Писателей более всего волнуют идейные конфликты, которые ставит современность. Многие критики потом будут противопоставлять Достоевского и Толстого. На мой же взгляд эти два писателя не могут находиться в откровенно конфликтном состоянии, так как их творчество несет в себе совершенно разные традиции. Толстого боготворят литераторы и писатели, он имеет огромное количество литературных последователей и подражателей. Достоевский же и его творчество представляют совсем другое творческое русло. Его идеи более всего повлияли на русскую философию конца XIX – начала XX вв. Более того, существует мнение, что именно творчество Достоевского стало предтечей экзистенциализма XX века, а его идеи переняли в своих произведениях Ницше и Кафка.

Герой «Записок» в первой главе «Подполье» рассуждает о вопросе свободы воли, он опирается на классическую философскую школу (Кант, Штирнер, Шопенгауэр) и ругает все существующие концепции, в том числе позитивизм, материализм, утопический социализм и идеализм за то, что их последовательное проведение ведет к детерминированности, отрицанию свободы человека. Потому он пытается разорвать все связи с миром, это его неопровержимая свобода.

Что касается стилевых и жанровых характеристик, то произведение написано в форме повести. В одном из писем своему брату Достоевский сравнивает резкий переход повествования от философских рассуждений к беспрерывному действию с переходами в музыкальных композициях. До «Записок из подполья» Достоевский в основном писал короткие повести (кроме романа «Записки из Мертвого дома», которые стали иллюстрацией острожной жизни писателя), период классического романа пришел лишь потом, начиная с 1866 года, когда был опубликован роман «Игрок». Новаторство анализируемой повести заключается не только в необычайном стиле написания, но и в проблематике «лишнего человека». Эта тема уже была знакома литературе по образам Обломова, Чацкого, Онегина, Печорина, но все же Достоевский вывел дискуссию на новый уровень, его герой не дворянин и не страдает праздной тоской, его переживания совершенно иного рода. Он мелкий чиновник, его жизнь не пресыщена, в таком положении полагается работать с утра до ночи и не думать о «невыносимой легкости бытия». Тем не менее героя терзают душевные муки. Писатель изображает усредненного члена общества, который совершенно потерялся, вот настоящий человек, который каждый день проходит мимо вас по улице.

Действия происходят в Петербурге (как и в большинстве произведений автора) в середине XIX века, автор описывает современное ему время. Это не простая случайность: одна из целей произведения – это указать на то, что лежит перед самым носом читателя, показать мечтающей интеллигенции, что реальность ближе, чем кажется и выглядит она совсем не так, как им могло бы показаться среди блистательных приемов и бесед за чаем.

Тема композиции уже затрагивалась мной выше, но стоит еще раз обратить на нее внимание, потому как здесь представлен довольно оригинальный способ компоновки идеи и действий. Первая глава состоит исключительно из философских размышлений героя, не происходит никакого действия, мы лишь узнаем немного о жизненной ситуации автора, эта часть занимает примерно одну треть всей повести. Далее следует иллюстрация к сделанным рассуждениям – это отрывки из жизни героя, самые запомнившиеся моменты. Они представляют собой несколько очень деятельных сцен, но большая часть деятельности происходит все же в голове у мучающего себя героя. Он описывает свою молодость, мнимую стычку с офицером, неудачный обед с бывшими одноклассниками и наконец кульминацию всей деятельной части – общение героя с обитательницей публичного дома – Лизой. Обрывается повесть в довольно напряженный и конфликтный момент ссоры «парадоксалиста» и Лизы, говорится только о том, что герой планирует продолжать свои записки.

Художественная выразительность и приближение к герою происходит с помощью повествования от первого лица и характерного стиля речи. Достоевский часто использует междометия и экспрессивные выражения, чтобы дать нам более полную картину характера и душевного настроения героя. Образ его – это, как уже было сказано, новый образ «лишнего человека». Кроме самого главного героя в повести наиболее ярко описана еще одна личность – Лиза. Это несчастная девушка, которую жизнь еще в молодом возрасте принудила отправиться жить в публичный дом. Главный герой в постоянных попытках унизить самого себя заставляет себя пойти и на то, чтобы насмеяться над бедной девушкой, но она этого не понимает, ее сердце доверчиво. Это приносит нашему герою большое неудобство, хотя и остается самым лучшим воспоминанием его жизни. Лиза в сердце своем чиста, она не осознает ужаса своего положения, потому что воспринимает окружающую действительность с необычайной простотой и наивностью. Это и обескураживает обитателя «подполья».

На мой взгляд, смысл произведения заключается в определении границ свободы воли человека, испытании его души самой идеей о своей свободе. Неизвестно, так ли мы к ней действительно близки, и стоит ли положить свою жизнь на выяснение этого вопроса, ведь жизнь все равно затеряется в миллионах других. Нельзя считать, что границы свободы должны быть непременно найдены, альтернативой всегда может быть вера, она призвана освободить нас от мучений, которые испытывает главный герой, чтобы можно было просто делать выбор, потому делать его все равно придется, а иначе – «подполье».

Достоевский не стремится ассоциировать самого себя и героя, наоборот, через контраст идей он подчеркивает собственные воззрения: показывая мерзость подпольной жизни, он призывает нас к христианскому пути в жизни. Вся эта ужасная исповедь представленного на суд читателям героя – сплошное переплетение мерзости жизни, одни лишь попытки его испытать свою свободу, умножить муки свои бесконечно. Это наслаждение страданием.

В заключение еще раз следует затронуть вопрос критики «Записок из подполья», то, как современное и последующие поколения приняли эту повесть. Нет сомнения, что это произведение произвело огромный эффект не только на русскую, но и на мировую литературу. Интерес к литературным произведениям Ф.М. Достоевского до сих пор силен. Что же касается непосредственной реакции на публикацию повести, то она прошла почти никем незамеченной, единственным, кто сразу отметил литературную ценность произведения – это критик А. Григорьев. Были и те, кому повесть показалась не только не представляющей какого-либо интереса, но и вовсе дурной, так, Салтыков-Щедрин в памфлете «Стрижи» жестоко высмеивает Достоевского и других писателей, чьи работы были опубликованы в журнале «Эпоха». Позже, в 1867 году, Н. Страхов дает высокую оценку стилю Достоевского, но отмечает лишь умение писателя описывать душевные муки человека, давать его психологическую характеристику. Только через восемь лет появились критические оценки, которые затрагивают непосредственно смысл произведения, который заложил в него автор, первым таким критиком оказался В. Розанов, он впервые заговорил о христианско-религиозном подтексте «Записок». Обратил внимание на эту повесть и Л. Шестов, довольно влиятельное лицо в обществе русской интеллигенции того времени, но он приписывает качества героя самому Достоевскому, якобы совершающему собственное духовное перерождение. Кроме того, Шестов связывает творчество Достоевского и Ницше, этот мотив впоследствии перенимают многие философы и литературоведы, анализирующие творчество писателя. Так же оценивал «Записки» и Горький. Мережковский придерживается ницшеанских традиций, но в свою очередь делает различение через христианство. Далее следует длинная вереница похвал, начиная с Бердяева и сделав паузу только в советское время, когда социальные ценности резко меняют свои ориентиры. Последняя четверть XX века вновь возвращается к прежнему курсу. В настоящее время анализ «Записок из подполья» не только не останавливается, не удовлетворяется уже деланным, но и продолжает развиваться в поисках все новых и новых идеологических и религиозных загадок великого писателя.

«Записки из подполья», по мнению многих критиков, являются важным этапом становления прозаического таланта и авторской манеры Ф.М. Достоевского. Произведение можно воспринимать черновиком к созданию известнейших психологических романов, таких как «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Бесы», в которых герой «подполья» получит свое дальнейшее развитие.

Произведение «Записки из подполья», краткое содержание которого передать довольно сложно, имеет невысокую событийную насыщенность. Оно представляет собой размышления главного героя о своей жизни и месте в обществе. Автор записок пытается дать оценку своим поступкам, а также бездеятельности, повествуя обо всем этом в форме исповеди.

Повествование ведется от лица сорокалетнего мужчины, не так давно вышедшего в отставку с поста коллежского асессора. В начале произведения вскользь упоминается о том, что он недавно получил наследство. Соответственно, материальный вопрос героя не беспокоит. Отделавшись от суеты будничной рутины, бывший чиновник, оказавшись в одиночестве, пытается подвести итог своей жизни и дать анализ ее значимости.

По его мнению, сорок лет – это достаточно серьезный возраст, и он не тешит себя надеждами увидеть в жизни еще что-то хорошее. В форме мемуарных записок герой исследует свою жизнь, начиная из самого детства. Ключевым моментом в этом анализе является проблема: кем я являюсь и каким меня хотели видеть другие.

На протяжении первой части повести автор исследует сущность современного ему общества. Становится очевидным, что он презирает окружающих, действительность и, чтобы абстрагироваться от реального мира и общения с обычными людьми, укрывается в плоскости литературы. Противопоставляя себя обществу как человека мыслящего и думающего, герой тем не менее недоволен собой. Он презирает себя за слабость, трусость и неспособность противостоять окружающей действительности. Именно поэтому он и выбирает жизнь в подполье.

Вторая часть произведения демонстрирует попытки героя метания из крайности в крайность с целью доказать самому себе свою действенность и силу. Перед читателем возникают несколько событий, которые автор считает самыми яркими и показательными в своей биографии. Читатель становится свидетелем ситуации, в которой в одном из трактиров героя, помешавшего на пути некому офицеру, последний убрал со своей дороги. Автор записок воспринял это тяжелейшим оскорблением, после которого возненавидел всех офицеров и несколько лет вынашивал план мести, ненавидя себя за то, что сразу не смог ответить обидчику. Спустя несколько лет герой, встретившись случайно с офицером на набережной, пошел прямо на него и показательно толкнул его плечом. После чего был невероятно горд собой.

Еще одной попыткой доказать самому себе и обществу свою индивидуальность стало поведение героя на встрече с друзьями по учебе. Вместо того чтобы постараться войти в их круг, он демонстративно подчеркивал свое превосходство над остальными, унижая и оскорбляя товарищей, в результате чего снова остался одиноким и отверженным.

Основные моменты повести

Самым ярким событием произведением является встреча с Лизой – девушкой из публичного дома, которая обладала чистой и доброй душой. Почувствовав нежность и доброту девушки, герой испытал теплые чувства к ней, однако тотчас осек себя и показательно грубо повел себя с Лизаветой, пытаясь доказать самому себе, что он лучше и выше своего окружения.

На этом гнусном поступке записки прерываются. Это позволяет читателю надеяться, что пересмотрев свою жизнь в письменном виде и проанализировав поступки, герой изменит отношение к самому себе и окружающему миру.

Главный герой произведения – неоднозначный образ русского интеллигента, неудовлетворенного собственной ролью в обществе. Он олицетворение трагедии разума и духа, который ненавидя себя за бездействие, все же не принимает решительных шагов. Боясь казаться в обществе непонятым, не умеющим ответить на обиду, он не в состоянии самоутвердиться, поэтому прячется в подполье и презирает всех и себя за невозможность что-либо изменить.

По мнению многих критиков, герой повести Достоевского – один из многих представителей интеллигенции своего времени – людей думающих, но бездействующих. В своих копаниях в душе и моральных муках герой находит определенную радость. По-видимому, ему в определенной степени комфортно находиться в таком состоянии, ведь что-либо поменять он попросту боится. Многие исследователи сходятся на мысли, что герой повести – это первые наработки создания психологического типа, которого мы встретим в великом пятикнижии Достоевского.

Основные идеи произведения

В центре повести Достоевского поднимается проблема о взаимоотношении индивидуальной личности и окружающего общества. Не дав герою даже имени, автор подчеркивает собирательность своего образа, ведь большинство мыслящих людей недовольны обществом, его примитивными потребностями и ценностями.

С одной стороны, автор разделяет отношения героя к окружающему миру. С другой стороны, Достоевский показывает своего думающего героя озлобленным, слабым и морально падшим. Из-за неумения быть действенным главный герой не становится выше общества, а, наоборот, опускается на дно. Автор осуждает банальное существование общества и пассивное созерцание этого действительно творческими и мыслящими людьми.

В повести, оцененной критиками как образец психологического реализма, без сомнения, отмечаются первые элементы появления экзистенциализма в русской литературе. Раскрытие внутренних мучений человека, значения его собственной фигуры в обществе и в своих глазах, размышления о ценности жизни, контрастирующее с реальным и жалким существованием, основополагающие в произведениях экзистенциализма. Повесть, которую сам автор озаглавил как «Записки», по сути, ею не является. Это скорее жанр, приближенный к мемуарам, дневникам или письмам. Исповедь, созданная в письменной форме, является попыткой материального воплощения размышлений героя и его душевных терзаний.

В стилистической эклектике произведения достаточно явно просматриваются аллегорические образы свойственные символизму. Главным символом произведения является подполье, как аллегорический образ убежища тех, кто не находит места в реальной жизни социума. Это та скорлупа, в которой герой может быть самим собой.

Символичным является и образ хрустального дворца, места которым герой называет достаточно четко сложившееся окружающее его общество. Хрустальный дворец – это не прекрасная мечта, а холодная конструкция, созданная с четко просчитанными пропорциями, где нет места индивидуальности и свободе и каждому уготована определенная социальная роль. Советская критика трактовала образ хрустального дворца и отношение героя к нему как революционные взгляды. Однако размышления героя не имеют ничего общего с оппозицией действующему в 60-е годы XIX века политическому режиму. Отношение к образу хрустального дворца – это непринятие традиционных людских ценностей, отторжение общепринятых межчеловеческих отношений и непринятие себя в мире действительности.

В «Записках из подполья» непосредственным противником, против которого выступает Достоевский, ни разу не называя его, является Н. Чернышевский как автор романа «Что делать?». Борьба против теории разумного эгоизма, против исторического оптимизма Чернышевского в «Записках из подполья» достигает небывалой энергии. Теорию Чернышевского герой Достоевского объявляет чуждой подлинной сущности человеческой природы; в разумном эгоизме он видит только маскировку собственнического духа.

Достоевский полемизирует не только с Чернышевским. Вся идеология европейского просветительства XVIII века , весь европейский и русский утопический социализм , идеи которого разделял сам Достоевский в 1840-е годы, подвергается критике и осмеянию в речах «подпольного парадоксалиста» («По поводу мокрого снега»), которые прямо направлены и против «мечтательства» ранних повестей самого Достоевского и против других авторов натуральной школы и поэзии Некрасова .

Ф. М. Достоевский. Записки из подполья. Аудиокнига

Развивая идеи своего героя, Достоевский приходит к полному отрицанию возможности перестроить общественную жизнь на разумных началах, приходит к мысли о том, что природа человека может быть изменена только под влиянием инстинктивной религиозной веры. Этот вывод прямо не высказан в «Записках из подполья», как объяснял Достоевский в одном из писем брату, из-за цензурных препятствий: «...Уж лучше было совсем не печатать предпоследней главы (самой главной, где самая-то мысль и высказывается), чем печатать так, как оно есть, т. е. издерганными фразами и противореча самой себе. Но что же делать! Свиньи цензора, там, где я глумился над всем и иногда богохульствовал для виду – то пропущено, а где из всего этого я вывел потребность веры и Христа – то запрещено...».

Достоевский видел только одну силу, способную победить всеразъедающий скептицизм, – религию. Социализм, полагал Достоевский, не может быть осуществлен на принципе разумного договора личности и общества по формуле «каждый для всех и все для каждого», потому что «не хочет жить человек и на этих расчетах <…> Ему всё кажется сдуру, что это острог и что самому по себе лучше, потому – полная воля».

Вся первая часть повести – «Подполье» – является развитием этой мысли.

Герой «Записок из подполья» утверждает, что философский материализм просветителей, взгляды представителей утопического социализма и позитивистов, равно как и абсолютный идеализм Гегеля , неизбежно ведут к фатализму и отрицанию свободы воли, которую он ставит превыше всего. «Свое собственное, вольное и свободное хотенье, – говорит он, – свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, – вот это-то всё и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту».

Герой «Записок из подполья» по своему психологическому облику ближе всего стоит к «русским гамлетам» Тургенева , к «Гамлету Щигровского уезда» (1849) и к Чулкатурину из «Дневника лишнего человека» (1850).

«Подпольный человек» Достоевского в отличие от тургеневских «лишних людей» – не дворянин, не представитель «меньшинства», а мелкий чиновник, страдающий от своей социальной приниженности. Социально-психологическую суть этого бунта, принимавшего уродливые, парадоксальные формы, Достоевский пояснил в начале 1870-х годов. Отвечая критикам, высказавшимся по поводу напечатанных частей «Подростка», он писал в черновом наброске «Для предисловия» (1875): «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости <…> Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!». Достоевский утверждал в заключение, что «причина подполья» кроется в «уничтожении веры в общие правила. "Нет ничего святого"».