Эдвард Олби

Что случилось в зоопарке

Пьеса в одном действии

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

Питер . Даже два - один для детей.

Джерри . Вы женаты?

Питер (с достоинством). Разумеется!

Джерри . Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно.

Питер . Да… это конечно…

Джерри . Значит, у вас есть жена.

Питер (не зная, как продолжать этот разговор). Ну да!

Джерри . И у вас есть дети!

Питер . Да. Двое.

Джерри . Мальчики?

Питер . Нет, девочки… обе - девочки.

Джерри . Но вам хотелось мальчиков.

Питер . Ну… естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но…

Джерри (чуть насмешливо). Но так рушатся мечты, да?

Питер (с раздражением). Я совсем не то хотел сказать!

Джерри . И больше вы не собираетесь иметь детей?

Питер (рассеянно). Нет. Больше нет. (Каи бы очнувшись, с досадой.) Как вы узнали?

Джерри . Может, по тому, как вы кладете ногу на ногу, да еще что-то в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да?

Питер (яростно). Не ваше дело!

Пауза.

Джерри кивает. Питер успокаивается.

Что ж, это верно. У нас не будет больше детей.

Джерри (мягко). Так рушатся мечты.

Питер (прощая ему это). Да… пожалуй, вы правы.

Джерри . Ну… Что же еще?

Питер . А что это вы говорили насчет зоопарка… что я об этом прочту или увижу?..

Джерри . Я вам после скажу. Вы не сердитесь, что я вас расспрашиваю?

Питер . О, нисколько.

Джерри . Знаете, почему я к вам пристаю? Мне редко приходится разговаривать с людьми, разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: когда начинается сеанс, или: не давай волю рукам, приятель, - ну и так далее. В общем, сами знаете.

Питер . Честно говоря, не знаю.

Джерри . Но иногда хочется поговорить с человеком - поговорить по-настоящему; хочется узнать о нем все…

Питер (смеется, все еще ощущая неловкость). И сегодня ваш подопытный кролик - это я?

Джерри . В такой насквозь солнечный воскресный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть две дочки и… э-э… собака?

Питер качает головой.

Нет? Две собаки?

Питер качает головой.

Гм. Совсем нет собак?

Питер грустно качает головой.

Ну, это странно! Насколько я понимаю, вы должны любить животных. Кошка?

Питер уныло кивает.

Кошки! Но не может быть, чтобы это вы по своей воле… Жена и дочки?

Питер кивает.

Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть?

Питер (ему приходится откашляться). Есть… есть еще два попугайчика. У… гм… у каждой дочки по штуке.

Джерри . Птицы.

Питер . Они живут в клетке, в комнате у моих девочек.

Джерри . Они чем-нибудь болеют?.. Птицы то есть.

Питер . Не думаю.

Джерри . Очень жаль. А то вы могли бы выпустить их из клетки, кошки их сожрали бы и тогда, может быть, и подохли.

Питер растерянно смотрит на него, потом смеется.

Ну, что же еще? Что вы делаете, чтобы прокормить всю эту ораву?

Питер . Я… э-э… я служу в… в одном небольшом издательстве. Мы… э-э… мы издаем учебники.

Джерри . Что же, это очень мило. Очень мило. Сколько вы зарабатываете?

Питер (все еще весело). Ну, послушайте!

Джерри . Да бросьте вы. Говорите.

Питер . Ну что ж, я зарабатываю полторы тысячи в месяц, но никогда не ношу с собой больше сорока долларов… так что… если вы… если вы бандит… ха-ха-ха!

Джерри (игнорируя его слова). Где вы живете?

Питер колеблется.

Ох, слушайте, я не намерен вас грабить и не собираюсь похищать ваших попугаев, ваших кошек и ваших дочерей.

Питер (слишком громко). Я живу между Лексингтон-авеню и Третьей авеню, на Семьдесят четвертой улице.

Джерри . Ну вот видите, не так уж было трудно сказать.

Спектакль по пьесе Эдварда Олби "Что случилось в зоопарке?" на специально созданной сцене "Чёрный квадрат". Сцена располагается в большом фойе, прямо напротив входа в основной зал, выглядит она немного мрачно, но интригующе: хочется посмотреть, что там внутри. Поскольку рамки приличия не позволяют пройти туда без разрешения, остаётся только одно - сходить на спектакль, который здесь играют 3-4 раза в месяц.

Наконец, пришёл этот день. Мне удалось узнать, что находится внутри таинственного чёрного квадрата! Если снаружи он оправдывает своё депрессивное название, то внутри там на удивление уютно. Мягкий свет освещает парк, в котором растут причудливые белые деревья, уходящие ввысь. По бокам две скамейки, а в центре - решётка, спускающаяся с потолка. К ней на ниточках подвешены 2 пустые фотографические рамки, бутылка водки, колода карт, нож. Очевидно, они ещё сыграют свою роль. Интересно, какую...

Ты заходишь и ощущаешь, что тебе предстоит встретиться с чем-то необычным. Это не будет стандартный спектакль. Это эксперимент, лаборатория. Ещё до начала действия я замечаю, что отношение к спектаклю особое. Дело не ограничилось одними декорациями: позади зрительских рядов - высокий каркас, к которому крепятся прожекторы. Из колонок раздаётся приятное чириканье птичек. Всё это оживляет пространство, настраивает на творческое восприятие будущего действия.

Всё началось... На протяжении всего спектакля меня не покидало ощущение, что я нахожусь не в театре, а в кино. Некий психоделический треш с тайными смыслами. Городская история об одиночестве в многомиллионном городе. Вокруг тебя - толпы, но ты совершенно один, ты никому не нужен. Чей это выбор: твой собственный или за тебя его сделали несчастливые родители, которых, в свою очередь, никто не привёл к истине, никто не рассказал им о смысле жизни, и которые в итоге бросили тебя одного, в этом огромном безразличном городе, оставив в наследство маленькую комнатушку, больше похожую на клетку в зоопарке.

Страдания одинокого человека, которому кто-то однажды сказал, что Бог давно повернулся спиной к нашему миру. А может, это мы повернулись спиной к Богу, и не только к нему, но и к самим себе, к своим близким? Мы не ищем взаимопонимания. Легче установить контакт с соседской собакой, чем с людьми. Да это не жизнь, а зоопарк какой-то!

Каждый сошёл со своего пути, мы извратили изначальный план, по которому жили наши далёкие предки. Вместо райской жизни мы стали жить в зоопарке, мы стали больше похожи на бессловесных животных, чем на людей, созданных по образу и подобию божьему. Человеку, сотворённому для общения, зачастую не с кем поговорить, он начинает страдать от одиночества, он ищет себе всевозможных развлечений, только они настолько гадкие, что срок им – максимум один день, не больше, потому что остатки совести не позволяют возвращаться к ним. Дамочки на один раз, колода порнографических карт, воспоминания об извращённой любовной связи, общение с псом – вот и всё, что есть в жизни одинокого, озлобившегося на весь мир человека.

В чём счастье? У кого найти ответ? Ему неизвестно. Его не научили, ему не рассказали, его обманули. В среде, когда у тебя нет ни семьи, ни друзей, когда ты совершенно один, человек рискует запутаться и погрузиться в полную тьму. Что и произошло с главным героем этой печальной истории, которую рассказали актёры Дмитрий Марфин и Михаил Суслов (он же и режиссёр спектакля).

Если вас заинтересовал этот текст, советую вам почитать пьесу Эдварда Олби "Что случилось в зоопарке? ", чтобы смысл был для вас более понятен. Лично у меня после просмотра осталось много вопросов, потому что концовка, честно говоря, была совершенно неожиданной. Прочтение пьесы расставило всё на свои места, и мне стало понятно, что хотел сказать Эдвард Олби . Но что хотел сказать режиссёр, для меня пока остаётся загадкой… Может, он просто-напросто хотел заставить меня прочитать пьесу, чтобы во всём разобраться? Если так, то задумка удалась:-)

Елена Кабилова

ЭДВАРД ОЛБИ: «НЕОБЫЧНОЕ. НЕВЕРОЯТНОЕ НЕОЖИДАННОЕ»

«Что случилось в зоопарке »: люди в клетках одиночества. - «Не боюсь Вирджинии Вулф»: правда и иллюзия. - Художественная философия Олби: между абсурдизмом и реализмом.

Здоровье нации и общества характеризуется тем, в какого рода искусстве они нуждаются.

Эдвард Олби

Эдвард Олби - наиболее яркая фигура того поколения драматургов, которое выступило после Т. Уильямса и А. Миллера. Смелые, новаторские пьесы Олби ставятся в лучших театрах мира, экранизируются. Уже при жизни о нем вышли несколько монографий, специальные библиографии, а общее количество работ, ему посвященных, превышает тысячу.

«Что случилось в зоопарке»: люди в клетках одиночества

Раннее признание: «культовая фигура». Жизненная история Олби (Edward Albee, р. 1928) вызывает ассоциации с популярными в конце XIX в. романами Горацио Олджера об «американском успехе»: их герои, бедняки, волею счастливого случая возносятся к вершинам благополучия. Олби был усыновлен богатыми людьми, его детство и юность были безмятежны, он учился в частных школах, сменил ряд профессий, затем последовал быстрый и очень удачный старт в драматургии. Признание пришло к нему из-за океана: феномен, как известно, нередкий для американских художников слова. В 1959 г. в Шиллеровском театре Западного Берлина на премьере его пьесы «Что случилось в зоопарке» разразилась мощная овация. Затем пьесу поставили и на других европейских сценах.

С начала 1960-х годов Олби завоевывает американские подмостки. Он приходит в литературу в переломную пору. Бродвейский театр переживает кризис - коммерческий и творческий. Америка нуждается в драматурге, способном выразить «новые времена». Им и становится Олби. С той поры театральные критики пишут о нем обильно и по-разному. Мнения высказываются порой полярные. У него находят и «сексуальные фантазии», и «бессюжетный натурализм», и просто «грязь». Но правы, пожалуй, те, кто видит в нем «драматурга-про- тестанта», «социального критика», который, вступив в литературу в 1960-е годы, выразил бунтарские настроения этого десятилетия.

Олби о назначении театра. Свою общественную позицию Олби определяет так: «Я никогда не был политическим писателем, склонным к дидактике, хотя, как это легко можно заметить в моих пьесах, мои симпатии в значительно большей степени принадлежат левым, чем правым. Как люди живут в обществе и как они себя обманывают - вот что меня прежде всего заботит».

Бродвей и Голливуд олицетворяли для Олби худшие стороны «индустрии развлечений», понятие же абсурдизма приобретало вполне конкретный смысл. «Что может быть абсурднее, - писал Олби в статье “Какой театр действительно абсурден?” (What Is the Theatre of Absurd?, 1962), - чем театр, который зиждется на эстетических критериях: “хорошая” пьеса та, что приносит деньги, “плохая” - та, что не приносит; театр, в котором драматургов поощряют (не правда ли, очень смешное слово) признать себя колесиком огромной машины; театр, в котором подражание природе заменяется имитацией подражания... театр, в котором в данном сезоне не идет ни одной пьесы Беккета, Брехта, Чехова, Ибсена, О’Кейси, Пиранделло, Стриндберга или Шекспира!»

Осуждая «ленивую публику», падкую лишь до острых ощущений и удовольствий, а также тех, кто ей потрафляет, Олби видит в театре не только «развлечение», но и «наставление», «просвещение», при этом отнюдь не забывая о его особой эстетической природе, которой противопоказаны прямолинейная назидательность и «лобовая» тенденциозность. По мысли Олби, серьезный американский театр развивается в русле послеибсеновской и чеховской традиции. Ощутима она и у Олби. Один английский критик прямо назвал его пьесу «Все кончено» «чеховской». Вообще же, Олби присущи пластичность манеры, способность писать в плане и лирическом, и саркастическом, и гротесковом. Это не значит, что он эмпиричен и может как губка впитывать разнородные явления. Его своеобразие в живом, остроумном диалоге, в умении придать тривиально-обыденному тексту особую значительность: построить пьесу так, что отсутствие внешнего драматизма с лихвой компенсируется внутренней энергией и музыкальностью.

«Что случилось в зоопарке». Перу Олби принадлежит серия экспериментальных одноактных пьес («Американская мечта», American Dream, 1961; «Крошка Алиса», Tiny Alice, 1965; «Ящик председателя Мао», Box and Quatation from Chairman Mao, 1969). Дебют Олби - экспериментальная одноактная пьеса «Что случилось в зоопарке» (The Zoo Story, 1959) впервые обозначил выраженную через парадоксальный сюжет глубинную тему драматурга: тотальное одиночество людей. В пьесе почти нет непосредственного действия, она выстроена как своеобразный диалог двух «глухих» персонажей, совершенно случайных людей.

Один из персонажей, Джерри, едва ли не исповедуется собеседнику, Питеру, но наталкивается на непробиваемое непонимание и равнодушие. Джерри - интеллектуал, человек одинокий, у него нет даже фотографий близких. Единственно с кем он вынужден иногда общаться - это соссдка- пьяница, донимающая его своей похотью. Питер - обычный благополучный американец, мещанин, озабоченный исключительно собственными делами. Он не желает понять кого-то другого, особенно когда Джерри заводит с ним разговор о неприятных жизненных проблемах. Впрочем, разговора не получается. Мы слышим лишь сбивчивый, взволнованный монолог Джерри. Питер лишь трижды перебивает его репликой: «Я не понимаю». Джерри жаждет рассказать Питеру о том, что он увидел в зоопарке. Этот образ исполнен глубинного смысла. Железные клетки, в которых находятся звери, - метафора человеческого существования, бездушного общества, где все «отгорожены решетками друг от друга». Монолог Джерри - своеобразный крик о помощи: «Человек обязательно должен с кем-то общаться». Поэтому исполнен символики его рассказ о соседской собаке, враждебном существе, которое в итоге начинает его понимать. Ведь существование Джерри - «унизительное подобие тюрьмы». Он никак не может достучаться до Питера. Последний не намерен уступить Джерри часть скамейки: ведь она, скамейка, - «собственность» Питера. Когда Джерри не удается согнать Питера со скамейки, он в ярости на него бросается. При этом он наталкивается на нож, которым озаботился вооружиться Питер. Джерри умирает, а Питер бежит с места происшествия...

Традиционный мотив одиночества обретает у Олби пронзительную ноту. Джерри не похож на традиционного «отчужденного» героя авангардистских пьес: он несет в себе душевное тепло и, осознавая трагизм своего бытия, тщетно стремится нащупать связи с другими людьми.

Питер - живое олицетворение так называемого everyman, «всечело- века», эмблема «истеблишмента», конформизма, «золотой середины»: женат, две дочки, два телевизора, две кошки, два попугайчика, работа в издательстве по выпуску школьных учебников, чтение респектабельного журнала «Тайм», восемнадцать тысяч долларов дохода в год. Нужны потрясение, боль, смерть Джерри, чтобы Питер пробудился, задумался над тем, что за его благопристойным существованием духовная нищета.

«Южная история»: гибель певицы. «Смерть Бесси Смит» (The Death of Bessie Smith, 1960), другая одноактная драма, отличается простотой сюжета, социальной определенностью. В ней все конкретно: Юг, Мемфис, 1937 год, время гражданской войны в Испании. И документальной основой, и негодующим пафосом она соотносится с социальной драматургией 1930-х годов, поэтому так удачно вписывается в контекст Америки «бурных шестидесятых».

Знаменитая негритянская певица Бесси Смит, блестящая исполнительница блюзов, попадает в автомобильную катастрофу в штате Миссисипи. Истекающую кровью, ее привозят в больницу «для белых», где ей отказываются оказать помощь. До ближайшей больницы «для черных» далеко. Преступное бездействие белых врачей становится причиной смерти певицы от потери крови.

Мишень критики здесь - расизм. Он глубоко въелся во все поры американского образа жизни в его «южном» варианте. Расизм персонифицирован в разных лицах, но всего отчетливее - в образе медсестры, красивой, самоуверенной, достойной дочери своего глуповатого отца, разорившегося южанина.

Питер

лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские.

Джерри

лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал.

Сентрал-парк в Нью-Йорке; летний воскресный день. Две садовые скамьи по обе стороны сцены, за ними - кусты, деревья, небо. На правой скамье сидит Питер. Он читает книгу. Кладет книгу на колени, протирает очки и снова углубляется в чтение. Входит Джерри.

Джерри . Я сейчас был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.

Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ!

Питер . А?.. Что?.. Простите, это вы мне?..

Джерри . Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север?

Питер (озадаченно). На север?.. Да… Вероятно. Дайте-ка сообразить.

Джерри (тычет пальцем в зал). Это Пятая авеню?

Питер . Это? Да… Да, конечно.

Джерри . А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо?

Питер . Вон та? О, это Семьдесят четвертая.

Джерри . А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север.

Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.

Джерри . Добрый старый север.

Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри (после паузы). Но не прямо на север.

Питер . Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении.

Джерри (смотрит, как Питер, стремясь отделаться от него, набивает трубку). Вы что, хотите нажить себе рак легких?

Питер (не без раздражения вскидывает на него гл-аза, но затем улыбается). Нет, сэр. От этого не наживешь.

Джерри . Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки?

Питер (нехотя). Протез?

Джерри . Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач?

Питер . Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за книгу.)

Джерри . По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.

Питер . По-моему, тоже.

Джерри (после паузы). Очень хорошо, что там Пятая авеню.

Питер (рассеянно). Да.

Джерри . Терпеть не могу западную часть парка.

Питер . Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?

Джерри (небрежно). Сам не знаю.

Питер . А! (Снова уткнулся в книгу.)

Джерри (молча глядит на Питера, пока тот, смущенный, не поднимает на него глаза). Может, поговорим? Или вам не хочется?

Питер (с явной неохотой). Нет… отчего же.

Джерри . Я вижу, вам не хочется.

Питер (кладет книгу, вынимает трубку изо рта. Улыбнувшись). Нет, право же, я с удовольствием.

Джерри . Не стоит, раз вам не хочется.

Питер (наконец решительно). Нисколько, я очень рад.

Джерри . Это, как его… Сегодня славный денек.

Питер (без всякой надобности воззрившись на небо). Да. Очень славный. Чудесный.

Джерри . А я был в зоопарке.

Питер . Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли?

Джерри . Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор?

Питер . Даже два - один для детей.

Джерри . Вы женаты?

Питер (с достоинством). Разумеется!

Джерри . Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно.

Питер . Да… это конечно…

Джерри . Значит, у вас есть жена.

Питер (не зная, как продолжать этот разговор). Ну да!

Джерри . И у вас есть дети!

Питер . Да. Двое.

Джерри . Мальчики?

Питер . Нет, девочки… обе - девочки.

Джерри . Но вам хотелось мальчиков.

Питер . Ну… естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но…

Джерри (чуть насмешливо). Но так рушатся мечты, да?

Питер (с раздражением). Я совсем не то хотел сказать!

Джерри . И больше вы не собираетесь иметь детей?

Питер (рассеянно). Нет. Больше нет. (Каи бы очнувшись, с досадой.) Как вы узнали?

Джерри . Может, по тому, как вы кладете ногу на ногу, да еще что-то в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да?

Питер (яростно). Не ваше дело!

Пауза.

Джерри кивает. Питер успокаивается.

Что ж, это верно. У нас не будет больше детей.

Джерри (мягко). Так рушатся мечты.

Питер (прощая ему это). Да… пожалуй, вы правы.

Джерри . Ну… Что же еще?

Питер . А что это вы говорили насчет зоопарка… что я об этом прочту или увижу?..

Джерри . Я вам после скажу. Вы не сердитесь, что я вас расспрашиваю?

Питер . О, нисколько.

Джерри . Знаете, почему я к вам пристаю? Мне редко приходится разговаривать с людьми, разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: когда начинается сеанс, или: не давай волю рукам, приятель, - ну и так далее. В общем, сами знаете.

Питер . Честно говоря, не знаю.

Джерри . Но иногда хочется поговорить с человеком - поговорить по-настоящему; хочется узнать о нем все…

Питер (смеется, все еще ощущая неловкость). И сегодня ваш подопытный кролик - это я?

Джерри . В такой насквозь солнечный воскресный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть две дочки и… э-э… собака?

Питер качает головой.

Нет? Две собаки?

Питер качает головой.

Гм. Совсем нет собак?

Питер грустно качает головой.

Ну, это странно! Насколько я понимаю, вы должны любить животных. Кошка?

Питер уныло кивает.

Кошки! Но не может быть, чтобы это вы по своей воле… Жена и дочки?

Питер кивает.

Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть?

Питер (ему приходится откашляться). Есть… есть еще два попугайчика. У… гм… у каждой дочки по штуке.

Джерри . Птицы.

Питер . Они живут в клетке, в комнате у моих девочек.

Джерри . Они чем-нибудь болеют?.. Птицы то есть.

Эдвард Олби

«Что случилось в зоопарке»

Центральный парк в Нью-Йорке, летний воскресный день. Две садовые скамьи, стоящие друг напротив друга, за ними кусты, деревья. На правой скамье сидит Питер, он читает книгу. Питеру лет сорок с небольшим, он совершенно обычен, носит твидовый костюм и очки в роговой оправе, курит трубку; и хотя он уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера держаться почти юношеские.

Входит Джерри. Ему также под сорок, и одет он не столько бедно, сколько неряшливо; его когда-то подтянутая фигура начинает обрастать жирком. Джерри нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны ещё довольно ясно. Его тяжёлая походка, вялость движений объясняются не распущенностью, а безмерной усталостью.

Джерри видит Питера и начинает с ним незначащий разговор. Питер сначала не обращает на Джерри никакого внимания, потом все же отвечает, однако ответы его кратки, рассеянны и почти машинальны — ему не терпится вернуться к прерванному чтению. Джерри видит, что Питер торопится отделаться от него, но продолжает расспрашивать Питера о каких-то мелочах. Питер слабо реагирует на реплики Джерри, и тогда Джерри замолкает и в упор глядит на Питера, пока тот, смущённый, не поднимает на него глаза. Джерри предлагает поговорить, и Питер соглашается.

Джерри замечает, какой славный денёк, затем заявляет, что был в зоопарке, и что об этом завтра все прочтут в газетах и увидят по телевизору. Ведь у Питера есть телевизор? О да, у Питера есть даже два телевизора, жена и две дочери. Джерри ядовито замечает, что, очевидно, Питер хотел бы иметь сына, да вот не получилось, а теперь и жена не хочет больше иметь детей… В ответ на это замечание Питер вскипает, но быстро успокаивается. Он любопытствует, что же такое случилось в зоопарке, о чем напишут в газетах и покажут по телевидению. Джерри обещает рассказать об этом случае, но сначала он очень хочет «по-настоящему» поговорить с человеком, ведь ему редко приходится разговаривать с людьми: «Разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: не давай волю рукам, приятель, — ну и так далее». А в этот день Джерри хочет именно поговорить с порядочным женатым человеком, узнать о нем все. Например, есть ли у него… э-э… собака? Нет, у Питера кошки (Питер предпочёл бы собаку, но жена и дочки настояли на кошках) и попугайчики (у каждой дочки по штуке). А чтобы прокормить «эту ораву» Питер служит в одном небольшом издательстве, которое выпускает учебники. Зарабатывает Питер полторы тысячи в месяц, но никогда не носит с собой больше сорока долларов («Так что… если вы… бандит… ха-ха-ха!..»). Джерри начинает выяснять, где живёт Питер. Питер сначала неловко выкручивается, но потом нервно признается, что живёт на Семьдесят четвёртой улице, и замечает Джерри, что тот не столько разговаривает, сколько допрашивает. Джерри не обращает на это замечание особого внимания, он рассеянно заговаривает сам с собой. И тут Питер опять напоминает ему о зоопарке…

Джерри рассеянно отвечает, что был там сегодня, «а потом пошёл сюда», и спрашивает Питера, «какая разница между вышесреднего-средним классом и нижевысшего-средним классом»? Питер не понимает, причём здесь это. Тогда Джерри расспрашивает о любимых писателях Питера («Бодлер и Маркенд?»), затем вдруг заявляет: «Знаете, что я сделал перед тем, как пойти в зоопарк? Я прошёл пешком всю Пятую авеню — всю дорогу пешком». Питер решает, что Джерри живёт в Гринич-Виллидже, и это соображение, видимо, помогает ему что-то понять. Но Джерри вовсе не живёт в Гринич-Виллидже, он просто доехал до него на метро, чтобы оттуда дойти до зоопарка («Иногда человек должен сде­лать большой крюк в сторону, чтобы верным и кратчайшим путём вернуться назад»). На самом деле Джерри живёт в старом четырёхэтажном доходном доме. Он живёт на последнем этаже, и его окно выходит во двор. Его комната — смехотворно тесная каморка, где вместо одной стены — дощатая перегородка, отделяющая её от другой смехотворно тесной каморки, в которой живёт чернокожий педик, он всегда, когда выщипывает себе брови, держит дверь настежь: «Он выщипывает себе брови, носит кимоно и ходит в клозет, вот и все». На этаже есть ещё две комнатки: в одной живёт шумная семья пуэрториканцев с кучей детей, в другой — кто-то, кого Джерри никогда не видел. Этот дом — малоприятное место, и Джерри не знает, почему там живёт. Возможно потому, что у него нет жены, двух дочек, кошек и попугайчиков. У него есть бритва и мыльница, кое-какая одежонка, электроплитка, посуда, две пустые рамки для фотографий, несколько книжек, колода порнографических карт, древняя пишущая машинка и маленький ящичек-сейф без замка, в котором лежат морские голыши, которые Джерри собирал ещё ребёнком. А под камнями письма: «пожалуйстные» письма («пожалуйста, не делай того-то и того-то» или «пожалуйста сделай то-то и то-то») и более поздние «когдашние» письма («когда ты напишешь?», «когда ты придёшь?»).

Мамочка Джерри сбежала от папочки, когда Джерри было десять с половиной лет. Она пустилась в годовое адюльтерное турне по южным штатам. И среди других очень многих привязанностей мамочки самой главной и неизменной было чистое виски. Через год дорогая мамочка отдала Богу душу на какой-то свалке в Алабаме. Джерри и папочка узнали об этом перед самым Новым Годом. Когда папочка вернулся с юга, он праздновал Новый год две недели подряд, а потом спьяну угодил по автобус…

Но Джерри не остался один — нашлась мамочкина сестрица. Он мало что о ней помнит, разве только то, что все она делала сурово — и спала, и ела, и работала, и молилась. А в тот день, когда Джерри окончил школу, она «вдруг окочурилась прямо на лестнице у своей квартиры»…

Вдруг Джерри спохватывается, что забыл спросить имя своего собеседника. Питер представляется. Джерри продолжает свой рассказ, он поясняет, почему в рамках нет ни одной фотографии: «Я ни с одной дамочкой больше разу не встречался, и им в голову не приходило дарить мне фотографии». Джерри признается, что не может заниматься любовью с женщиной больше одного раза. Но когда ему было пятнадцать лет, он целых полторы недели встречался с гречонком, сыном паркового сторожа. Возможно, Джерри был влюблён в него, а может, просто в секс. Но теперь Джерри очень нравятся хорошенькие дамочки. Но на час. Не больше…

В ответ на это признание, Питер делает какое-то незначащее замечание, на которое Джерри отвечает неожиданно агрессивно. Питер тоже закипает, но затем они просят друг у друга прощения и успокаиваются. Тогда Джерри замечает, что ожидал, что Питер больше заинтересуется порнографическими картами, чем фоторамками. Ведь наверняка Питер уже видел такие карты, или у него имелась собственная колода, которую он перед женитьбой выбросил: «Мальчишке эти карты служат заменой практического опыта, а взрослому практический опыт заменяет фантазию. Но вас, кажется, больше интересует, что случилось в зоопарке». При упоминании о зоопарке Питер оживляется, и Джерри рассказывает…

Джерри опять рассказывает о доме, в котором он живёт. В этом доме с каждым этажом вниз комнаты становятся лучше. И на третьем этаже живёт женщина, которая все время негромко плачет. Но рассказ, собственно, о собаке и хозяйке дома. Хозяйка дома — это жирная, глу­пая, грязная, злобная, вечно пьяная груда мяса («вы, должно быть, заметили: я избегаю крепких слов, поэтому не могу описать её как следует»). И эта баба со своей собакой сторожит Джерри. Она вечно торчит внизу у лестницы и следит, чтобы Джерри никого не таскал в дом, а вечерами, после очередной пинты джина, она останавливает Джерри и норовит затиснуть в угол. Где-то на краю её птичьего мозга шевелится гнусненькая пародия на страсть. И вот Джерри и есть предмет её похоти. Чтобы отвадить тётку, Джерри говорит: «Разве вчерашнего и позавчерашнего тебе мало?» Она пыжится, стараясь вспомнить… и тут её рожа расплывается в блаженной улыбке — она вспоминает то, чего не было. Потом она зовёт собаку и уходит к себе. И Джерри спасён до следующей встречи…

Так вот о собаке… Джерри рассказывает и сопровождает свой длинный монолог почти беспрерывным движением, гипнотически действующим на Питера:

— (Будто читая огромную афишу) ИСТОРИЯ О ДЖЕРРИ И СОБАКЕ! (Обычным тоном) Эта собака — чёрное чудовище: огромная морда, крохотные уши, глаза красные, и все ребра выпирают наружу. Он зарычал на меня, как только увидел, и с первой же минуты от этого пса мне не стало покоя. Я не святой Франциск: животные ко мне равнодушны… как и люди. Но этот пёс не был равнодушен… Не то чтобы он кидался на меня, нет — он бойко и настойчиво ковылял вслед, хотя мне всегда удавалось удрать. Так продолжалось целую неделю, и, как ни странно, только когда я входил, — когда я выходил, он не обращал на меня никакого вни­мания… Однажды я призадумался. И решил. Сначала попробую убить пса добротой, а если не выйдет… так просто убью. (Питера передергивает.)

На другой день я купил целый кулёк котлет. (Далее свой рассказ Джерри изображает в лицах). Я приоткрыл дверь — он уже меня ждёт. Примеривается. Я осторожно вошёл и положил котлеты шагах в десяти от пса. Он перестал рычать, при­нюхался и двинулся к ним. Дошёл, остановился, погля­дел на меня. Я ему улыбнулся заискивающе. Он понюхал и вдруг — гам! — набросился на котлеты. Как будто в жиз­ни ничего не ел, кроме тухлых очистков. Он вмиг со­жрал всё, потом сел и улыбнулся. Даю слово! И вдруг — раз! — как кинется на меня. Но и тут он меня не догнал. Я вбежал к себе и опять стал думать. Сказать по правде, мне было очень обидно, и я разозлил­ся. Шесть отличных котлет!.. Я был просто оскорблён. Но решил попытаться ещё. Понимаете, пёс явно питал ко мне антипатию. И мне хотелось узнать, смогу я её по­бороть или нет. Пять дней подряд я носил ему кот­леты, и всегда повторялось одно и то же: зарычит, понюхает воздух, подойдёт, сожрёт, улыбнётся, зарычит и — раз — на меня! Я был просто оскорблён. И я решил его убить. (Питер предпринимает жалкие попытки протеста.)

Да не бойтесь вы. Мне это не удалось… В тот день я купил только одну котлету и, как я думал, смертельную дозу крысиного яда. По дороге домой я размял котлету в руках и перемешал с крысиным ядом. Мне было и грустно, и противно. Открываю дверь, вижу — сидит… Он, бедняга, так и не сообразил, что, пока он будет улыбаться, я всегда успею удрать. Я положил отравленную котлету, бедный пёс её проглотил, улыбнулся и раз! — ко мне. Но я, как всегда, ринулся наверх, и он меня, как всегда, не догнал.

А ПОТОМ ПЕС СИЛЬНО ЗАБОЛЕЛ!

Я догадался потому, что он больше меня не подстерегал, а хозяйка вдруг протрезвела. В тот же вечер она остановила меня, она даже забыла про своё гнусное вожделенье и в первый раз широко открыла глаза. Они у неё оказались совсем как у собаки. Она хныкала и умоляла меня помолиться за бедную собачку. Я хотел было сказать: мадам, если уж молиться, так за всех людей в таких домах, как этот… но я, мадам, не умею молиться. Но… я сказал, что помолюсь. Она вскинула на меня глаза. И вдруг сказала, что я все вру и, наверно, хочу, чтобы собачка околела. А я ответил, что вовсе этого не хочу, и это была правда. Я хотел, чтобы пёс вы­жил, не потому, что я его отравил. Откровенно говоря, я хотел по­смотреть, как он будет ко мне относиться. (Питер делает негодующий жест и выказывает признаки нарастающей неприязни.)

Это ОЧЕНЬ ВАЖНО! Мы должны знать результаты наших поступков… Ну, в общем, пёс оклемался, а хозяйку опять потянуло на джин — все стало как прежде.

После того как псу стало лучше, я ве­чером шёл домой из киношки. Я шёл и надеялся, что пёс меня ждёт… Я был… одержим?.. заворожён?.. Мне до боли в сердце не терпелось встретиться со своим другом снова. (Питер смотрит на Джерри с насмешкой.) Да, Питер, со своим другом.

Так вот, мы с псом глядели друг на друга. И с тех пор так и пошло. Каждый раз, встречаясь, мы с ним застывали, смотрели друг на друга, а затем изображали равнодушие. Мы уже понимали друг друга. Пёс возвращался к куче гнилых отбросов, а я беспрепятственно шёл к себе. Я понял, что доброта и жестокость только в сочетании учат чувство­вать. Но какой от этого толк? Мы с псом пришли к компромиссу: мы друг дру­га не любим, но и не обижаем, потому что не пы­таемся понять. И вот скажите, то, что я кормил со­баку, можно считать проявлением любви? А может, старанья пса укусить меня были тоже проявле­нием любви? Но если нам не дано понять друг друга, так зачем мы вообще придумали слово «лю­бовь»? (Наступает молчание. Джерри подходит к скамейке Питера и садится рядом.) Это конец Истории о Джерри и собаке.

Питер молчит. Джерри же вдруг резко меняет тон: «Ну что, Питер? Как думаете, можно это напечатать в журнале и получить пару сотен? А?» Джерри весел и оживлён, Питер, наоборот, встревожен. Он растерян, он заявляет чуть ли не со слезами в голосе: «Зачем вы мне все это рассказываете? Я НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ! Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ СЛУШАТЬ!» А Джерри жадно вглядывается в Питера, его весёлое возбуждение сменяется вялой апатией: «Не знаю, что это мне вздумалось… конечно, вы не понимаете. Я живу не в вашем квартале. Я не женат на двух попугайчиках. Я — вечный временный жилец, и мой дом — мерзейшая комнатёнка в Вест-Сайде, в Нью-Йорке, величайшем городе мира. Аминь». Питер отступает, пытается шутить, в ответ на его нелепые шутки Джерри принуждённо смеётся. Питер смотрит на часы и собирается уходить. Джерри не хочет, чтобы Питер уходил. Он сначала уговаривает его остаться, затем начинает щекотать. Питер страшно боится щекотки, он сопротивляется, хихикает и выкрикивает фальцетом почти теряя рассудок… И тут Джерри перестаёт щекотать. Однако от щекотки и внутренней напряжённости с Питером почти истерика — он хохочет и не в силах остановиться. Джерри глядит на него с неподвижной насмешливой улыбкой, а потом произносит таинственным голосом: «Питер, хотите знать, что случилось в зоопарке?» Питер перестаёт смеяться, и Джерри продолжает: «Но сначала я скажу зачем я туда попал. Я пошёл присмотреться, как люди ведут себя с животными и как животные ведут себя друг с дру­гом и с людьми. Конечно, это весь­ма приблизительно, так как все отгорожены решётками. Но что вы хотите, это ведь зоопарк» — при этих словах Джерри толкает Питера в плечо: «Подвиньтесь!» — и продолжает, толкая Питера все сильнее и сильнее: «Там были звери и люди, Сегодня ведь воскресенье, там и детей было полно [тычок в бок]. Сегодня жарко, и вонь и крик там были порядочные, толпы народа, продавцы мороженого… [Снова тычок]" Питер начинает сердиться, но послушно подвигается — и вот он сидит на самом краю скамейки. Джерри щиплет Питера за руку, выпихивая его со скамьи: «Как раз кормили львов, и в клет­ку к одному льву вошёл сторож [щипок]. Хотите знать, что было дальше? [щипок]" Питер ошеломлён и возмущён, он призывает Джерри прекратить безобразие. В ответ Джерри мягко требует, чтобы Питер ушёл прочь со скамейки и пересел на другую, и тогда Джерри, так и быть, расскажет, что было дальше… Питер жалобно сопротивляется, Джерри, смеясь, оскорбляет Питера («Идиот! Тупица! Вы растение! Идите лягте на землю!»). Питер в ответ вскипает, он усаживается плотнее на скамейке, демонстрируя, что никуда с неё не уйдёт: «Нет уж, к черту! Хватит! Скамейку я не отдам! И убирайтесь отсюда вон! Предупреждаю вас, я позову полисмена! ПОЛИЦИЯ!» Джерри смеётся и не двигается со скамейки. Питер восклицает с беспомощным негодованием: «Боже правый, я пришёл сюда спокойно почитать, а вы вдруг отнимаете у меня скамейку. Вы сошли с ума». Затем он опять наливается яростью: «А ну-ка прочь с моей скамейки! Я хочу сидеть один!» Джерри издевательски подтрунивает над Питером, распаляя его все больше: «У вас есть все, что вам нужно, — и дом, и семья, и даже собственный маленький зоопарк. У вас есть все на свете, а теперь вам понадобилась ещё и эта скамья. Разве за это борются люди? Вы сами не знаете, что говорите. Глупый вы человек! Вы и малейшего понятия не имеете о том, в чем нуждаются другие. Мне нужна эта скамейка!» Питер дрожит от негодования: «Я сюда прихожу много лет. Я человек основательный, я не мальчишка! Это моя скамья, и вы не имеете никакого права отбирать её у меня!» Джерри вызывает Питера на драку, подзуживая: «Тогда деритесь за неё. Защищайте себя и свою скамью» Джерри вынимает и с щелчком открывает устрашающего вида нож. Питер испуган, но прежде чем Питер успевает сообразить, что делать, Джерри швыряет нож к его ногам. Питер в ужасе цепенеет, а Джерри бросается к Питеру и хватает его за воротник. Их лица почти вплотную друг к другу. Джерри вызывает Питера на бой, давая затрещину при каждом слове «Дерись!», а Питер кричит, стараясь вырваться из рук Джерри, но тот держит крепко. Наконец Джерри восклицает «Ты даже не сумел сделать жене сына!» и плюёт Питеру в лицо. Питер в ярости, он вырывается наконец, бросается к ножу, хватает его и, тяжело дыша, отступает назад. Он сжимает нож, вытянув перед собой руку не для нападения, а для защиты. Джерри, тяжело вздохнув, («Ну что ж, пусть будет так…») с разбегу натыкается грудью на нож в руке Питера. Секунда полной тишины. Затем Питер вскрикивает, отдёргивает руку, оставив нож в груди Джерри. Джерри испускает крик — крик разъярённого и смертельно раненного зверя. Спотыкаясь, он идёт к скамье, опускается на неё. Выражение его лица теперь изменилось, стало мягче, спокойнее. Он говорит, и голос его иногда срывается, но он как бы перебарывает смерть. Джерри улыбается: «Спасибо, Питер. Всерьёз говорю тебе спасибо». Питер стоит неподвижно. Он оцепенел. Джерри продолжает: «Ох, Питер, я так боялся, что я тебя спугну… Ты не знаешь, как я боялся, что ты уйдёшь и я опять останусь один. А теперь я расскажу, что случилось в зоопарке. Когда я был в зоопарке, я решил, что буду идти на север… пока не встречу тебя… или ещё кого-нибудь… и я решил, что я с тобой заговорю… нарасскажу всякого… такого, что тебе не… И вот что вышло. Но… не знаю… это ли я задумал? Нет, вряд ли… Хотя… наверное, имен­но это. Ну, теперь ты знаешь, что случилось в зоопарке, правда? И теперь ты знаешь, что про­чтёшь в газете и увидишь по телевизору… Пи­тер!.. Спасибо. Я тебя встретил… И ты мне помог. Славный Питер». Питер почти в обмороке, он не трогается с места и начинает плакать. Джерри продолжает слабеющим голосом (смерть вот-вот наступит): «Ты лучше иди. Кто-нибудь может прийти, ты ведь не хочешь, чтобы тебя здесь за­стали? И больше не приходи сюда, это уже не твоё место. Ты лишился скамейки, но защитил свою честь. И вот что я тебе скажу, Питер, ты не растение, ты животное. Ты тоже животное. А теперь беги, Питер. (Джерри достаёт платок и с усилием стирает с ручки ножа отпечатки пальцев.) Книгу вот только возьми… Скорей же…» Питер нерешительно подходит к скамье, хватает книгу, отступает назад. Он некоторое время колеблется, затем убегает. Джерри закрывает глаза, бредит: «Беги, по­пугайчики сварили обед… кошки… накрывают на стол…» Издалека раздаётся жалобный вопль Питера: «О БОЖЕ МОЙ!» Джерри с закрытыми глазами качает головой, презрительно передразнивает Питера, и вместе с тем в голосе его мольба: «О… боже… мой». Умирает. Пересказала Наталья Бубнова

Питер, лет сорока с небольшим, читает книгу в парке. Подходит Джерри, того же возраста, но усталого вида и начинает сначала ненавязчивый разговор, обращаясь к Питеру. Видя, что Питер не хочет разговаривать с Джерри, он все же втягивает того в беседу. Так ему становится известно о семье Питера, даже, о наличии попугайчиков в доме.

Джерри говорит Питеру, что был в зоопарке и видел что-то интересное. Питер насторожился. Но Джерриведет разговор, далекий от зоопарка. Говорит о себе, о своей жизни на окраине Нью-Йорка, мимолетом задавая Питеру вопросы о его жизни. Рассказывает о соседях: чернокожем педике и шумной семье пуэрториканцев, а сам он один. Он напоминает Питеру о зоопарке, чтобы тот не потерял интерес к беседе. Доходит и до рассказа о своих родителях. Мать убежала, когда Джерри было десять лет. Она умерла от пьянки. Отец тоже пьяным угодил под автобус. Джерри воспитала тетка, которая тоже умерла, когда Джерри окончил школу.

Джерри продолжил рассказ, о том, что с женщинами не встречался больше одного раза. А когда ему было всего пятнадцать лет, он встречался с одним гречонком две недели! Теперь ему нравятся хорошенькие девочки, но только на час!

В ходе их разговора вспыхивает спор, который быстро проходит, как только Джерри вспоминает о случившемся в зоопарке. Питер опять заинтригован, но Джерри продолжает рассказ о хозяйке дома, которая грязная, жирная, вечно пьяная, злобная женщина с собакой. Она с собакой всегда встречает его, пытаясь сама затиснуть его в уголок. Но он ее отвадил: "Разве вчерашнего тебе мало?". И она отстает от него довольная, пытаясь вспомнить то, чего не было.

Далее рассказ о собаке, похожей на чудовище: черная, большущая морда, красные глаза, маленькие уши и торчащие ребра. Собака нападала на Джерри и он решил её приручить, подкармливая котлетами. Но она, съев всё, кидалась на него. Пришла мысль убить её. Питер заерзал, а Джерри продолжил рассказ о том, как он дал яд в котлетке. Но она выжила.

Джерри стало интересно, как собака будет к нему относиться после этого. Джерри привык к собаке. И они смотрели в глаза друг друга и расходились.

Питер собрался уходить, но Джерри помешал. Между ними опять ссора. Потом Джерри напоминает о происшествии в зоопарке? Питер ждет.

Джерри пошел туда, чтобы посмотреть, как люди обращаются с животными. Попросил Питера пересесть на другую скамейку, и опять вспыхнула ссора. Джерри бросил к ногам Питера нож, продолжая его дразнить, задевая больные для него темы. Питер схватил нож и выставил его вперед. А Джерри кинулся грудью на него. Затем садится на скамейку с ножом в груди, и прогоняет Питера, чтобы его не забрала полиция. А сам протирает рукоятку ножа платочком и благодарит Питера за то, что тот стал ему слушателем. Джерри закрывает глаза. Питер убежал. Джерри умирает.