Татьяна Кустодиева: «Живопись Пьеро делла Франческа — одна из высочайших точек Ренессанса. Пьеро делла Франческа — образ человеческого достоинства

Биографические сведения о Пьеро делла Франческа довольно скудны. Уроженец маленького тосканского города Борго Сан Сеполькро, он, видимо, учился во Флоренции у Доменико Венециано (в одном из документов 1439 года упоминается как его помощник). В 1442 году он уже вернулся на родину, где в 1445 году получил первый большой заказ. Впоследствии Пьеро делла Франческа работал в Ареццо и других городах, входивших в состав владений Флорентийской республики, а с начала 1450-х годов и по заказам правителей маленьких итальянских княжеств - Сиджизмондо Малатеста (Римини), Лионелло д’Эсте (Феррара), Федериго да Монтефельтро (Урбино). Эти прекрасно образованные и крайне амбициозные правители покровительствовали наукам и искусству, приглашали для осуществления своих обширных архитектурных замыслов ведущих зодчих Италии, при дворах этих князей существовали гуманистические кружки, объединявшие блестяще образованных людей, знатоков античности, философии, искусства. Видимо, Пьеро делла Франческа был вхож в эту среду, здесь мог пробудиться его интерес к теоретическим проблемам и математике, здесь он мог существенно пополнить свое образование; в частности, он свободно владел латынью, что было большой редкостью в художественной среде. Его перу принадлежат два теоретических трактата, написанных на латыни: "De prospettiva pingendi" (О перспективе в живописи) и "Libellus de quinque corporibus regolaribus" (Книга о пяти правильных телах).

Творческий путь Пьеро делла Франческа, видимо, начался в первой половине 1440-х годов, хотя первый заказ, зафиксированный в документах, относится к 1445 году; последние работы датируются серединой 1470-х годов, во второй половине этого десятилетия художник утратил зрение. Таким образом, он работал около трех десятилетий. Список работ, созданных Пьеро делла Франческа на протяжении этого тридцатилетия и дошедших до наших дней, очень невелик: он включает два больших многостворчатых алтаря, сравнительно небольшой фресковый цикл в церкви Сан Франческо в Ареццо, около десятка алтарей меньшего размера и два портрета. Правда, список работ художника, который приводит в своих "Жизнеописаниях" Джорджо Вазари примерно вдвое больше: значительная часть работ художника не сохранилась. Но и он несоразмерно мал для столь продолжительного творческого пути. Видимо, Пьеро делла Франческа работал очень медленно, и в этом, вероятно, кроется один из секретов того совершенства, безупречной гармонии ритма, форм, цвета, той законченности и ясности творческого замысла, которые отличают его немногочисленные работы.

Пьеро делла Франческа - один из величайших и наиболее самобытных мастеров итальянского Раннего Возрождения. Величественный облик его персонажей, лаконизм изобразительного языка, ярко выраженное монументальное начало роднят его с такими флорентийскими мастерами, как Мазаччо. В то же время созданный им мир не находит аналогий в творчестве других мастеров Раннего Возрождения. Облик этого мира определяют законы неких совершенных форм, в наиболее чистом виде воплощенные в архитектуре - очертаниях арок, стройности колонн, согласованности, гармонии и равновесии всех элементов сложных построек.

Видимо, не случайно, что в «Мадонне делла Мизерекордиа» - центральной части многостворчатого алтаря, написанного для Братства Милосердия 1460-1462, Сансеполькро, Пинакотека), - плащ широко раскинувшей руки Мадонны, под сенью которого укрылись жители города, подобен алтарной нише, а сама Мадонна, стоящая очень прямо, увенчанная плоским диском нимба, подобна величественной колонне.

В фреске «Мария Магдалина» (1462-1464, Ареццо, Собор) статная фигура святой, чье одеяние сияет розово-красными, фисташково-зелеными, серебристо-белыми тонами, идеально вписывается в очертания иллюзорной, написанной кистью Пьеро делла Франческа, арки.

В одной из самых замечательных поздних работ художника - «Мадонна с Младенцем, святыми и заказчиком Федериго да Монтефельтро» (1472-1474, Милан, Пинакотека Брера), колоссальная алтарная ниша, на фоне которой предстают молитвенно сложившая руки Мадонна с спящим на ее коленях Младенцем, полукругом обступившие ее святые, коленопреклоненный урбинский герцог Федериго да Монтефельтро, наделена гораздо большей степенью иллюзорности, чем человеческие фигуры.

Идеальная стройность и чистота архитектурных форм, их совершенство и многообразие, гармония их пропорций нашли воплощение в облике изображенного художником «Идеального города» (ок. 1470, Урбино, Национальная галерея области Марке).

Мир Пьеро делла Франческа полон гармонического равновесия и спокойствия; персонажи художника - высокие статные женщины, величественные мужчины столь сдержанно проявляют свои эмоции, что кажутся бесстрастными. Они пребывают в неком особом, неизменном мире, где отсутствует категория быстротекущего времени, любое, даже резкое движение как бы останавливается, застывает, длится вечно. В этом одна из причин некоторой «закрытости» ряда работ Пьеро делла Франческа для современного зрителя, невозможности найти их убедительную интерпретацию. К их числу принадлежит и одна из его лучших станковых работ «Бичевание Христа» (1452, Урбино, Национальная галерея области Марке). Эта композиция - одна из самых сложных по своей структуре у Пьеро делла Франческа. Два мира и два различных по структуре пространства - отодвинутый в глубину мраморный зал дворца Пилата, где разыгрывается сцена Бичевания и реальный мир итальянского города времен Пьеро делла Франческа с уходящими в глубину зданиями и вплотную придвинутыми к зрителю, изображенными крупным планом босоногим юношей, мужчиной средних лет и тучным лысым стариком, предстают у Пьеро делла Франческа как нечто единое (весь первый план объединяет замостка темно-красным камнем, разделенная белыми полосами), и одновременно находятся в различных пространственных и временных пластах, где течение времени замедленно, остановлено. Бесконечная длительность момента господствует и в «Воскресении Христа» (1455-1458, Сансеполькро, Пинакотека), где Христос не восстает из гроба, а спокойно стоит, опершись ногой на крышку саркофага.

Величественный, бесстрастный мир Пьеро делла Франческа в то же время гармоничен и прекрасен, сияет весенней свежестью своих красок. Колористическое дарование художника сформировалось под влиянием его учителя Доменико Венециано, чья палитра была основана на светлых, холодных тонах; несомненное влияние на Пьеро делла Франческа оказала и живопись нидерландских мастеров. И в то же время его колористическое дарование уникально. В его картинах, написанных маслом, и во фресковых росписях господствует изысканная гамма светлых, холодных тонов - бледно-розовых, серо-голубых, жемчужно-белых, фисташково-зеленых, золотистых, лимонно-желтых, гармонично сочетающихся с более интенсивными карминно-красными, сине-голубыми, фиолетовыми. В этой палитре есть нечто от свежих и чистых красок утренней природы, объединенных холодной серебристой тональностью. Особенно изысканная красочная палитра отличает композиции, где действие разыгрывается на фоне природы. Таково «Крещение» (1440, Лондон, Национальная галерея), где серебристая голубизна неба, светлые, охристые тона земли, темная зелень древесных крон, белые, бледно-розовые, розово- и рубиново-красные, синие тона одеяний ангелов и Иоанна Крестителя образуют изысканный красочный аккорд.

Самой значительной работой Пьеро делла Франческа является фресковый цикл «История Животворящего Креста» (1452-1458, Ареццо, церковь Сан Франческо). Этот цикл, украсивший алтарную часть церкви, состоит из шести больших композиций, расположенных в три регистра, одна над другой, на длинных боковых стенах капеллы; ее торцовую стену украшают четыре значительно меньших композиции, расположенные по две в нижнем и среднем регистре; в верхнем регистре изображены фигуры двух пророков.

Сюжет "Истории Животворящего Креста" был заимствован Пьеро делла Франческа в одном из самых популярных в художественной среде эпохи Возрождения литературных источников - Золотой Легенде Якопо да Вораджине (середина XIII века). Как повествует автор этой книги, дерево, из которого был сделан крест, ставший орудием казни Христа, выросло из семени, врученного ангелом сыновьям Адама и положенного под язык праотцу человечества. Позднее дерево было срублено и использовалось как мостик через небольшой водоем перед порогом дворца царя Соломона. Посетившая Соломона царица Савская преклонила перед ним колени и возвестила его судьбу стать орудием казни Спасителя. Чтобы избежать этого, Соломон приказал закопать его в землю, но впоследствии его местонахождение было указано предателем-иудеем, и из найденного дерева сделали крест для распятия Христа. Крест был также закопан в землю, но в начале IV века н. э. был обретен первой византийской императрицей-христианкой Еленой, матерью императора Константина, которому во сне, накануне решающей битвы с его соперником язычником Максенцием, явился ангел и возвестил о грядущей победе Константина. Двумя веками позже другой христианский император - Ираклий, после победы над своим противником Хосроем, торжественно вернул Святой Крест в Иерусалим.

В росписях капеллы Святого Креста Пьеро делла Франческа не следует хронологической последовательности событий; как и в его алтарях и станковых картинах, реальное течение исторического времени не является для него определяющим. Отдельные эпизоды Золотой легенды чередуются, следуя иной логике - цельности общего решения, композиционного и ритмического равновесия, символической связи отдельных сцен. Первый эпизод - «Смерть Адама» - изображен в люнете правой стены. Ниже, в среднем регистре - «Встреча царя Соломона с царицей Савской». Затем действие переходит на алтарную стену, где в верхнем регистре изображены две фигуры пророков, под ними справа в среднем регистре - «Перенесение Священного Древа». Повествование продолжается в двух сценах нижнего регистра - «Благовещении» и «Сновидении императора Константина», затем возвращается на правую боковую стену, где под «Встречей царя Соломона с царицей Савской» располагается «Битва императора Константина с Максенцием». Следующий эпизод - «Наказание иудея, не захотевшего открыть императрице Елене местонахождение креста, на котором был распят Христос», вновь возвращает действие на алтарную стену. Оно продолжается на левой стене в сцене «Обретения и испытания Животворящего Креста императрицей Еленой». В нижнем регистре той же стены - один из последних эпизодов истории: «Битва императора Ираклия с Хосроем», а в верхнем регистре, над сценой обретения креста Еленой - «Воздвижение Креста Господня» (святыня была возвращена в Иерусалим императором Ираклием).

Столь сложная программа, построенная на символическом соответствии разновременных событий, глубинной связи между ними, не вносит во фресковый цикл Пьеро делла Франческа какого бы то ни было отвлеченного начала. Эти росписи - высшее достижение художника; присущая его творчеству величавая торжественность, поразительный дар колориста соединяются в них с непревзойденным другими мастерами XV века искусством гармонической компоновки сложнейших многофигурных композиций. Одна из лучших - «Встреча царя Соломона с царицей Савской». В этой большой композиции как единое целое предстают два эпизода - царица Савская в сопровождении своей свиты, преклоняющая колени перед переброшенным через маленький водоем мостом у входа в дворец Соломона, и собственно встреча могущественного царя и пророчицы в величественном дворцовом портике. Величественная пейзажная панорама с плавными очертаниями высоких холмов и кронами двух больших деревьев, на фоне которой предстает процессия придворных дам, сопровождающих царицу и сама царица Савская, преклонившая колени перед деревянным мостом, органично соседствует с нарядностью и стройностью дворцового портика, где царица Савская в сопровождении тех же дам, склоняется перед царем Соломоном. Неторопливая торжественность ритма сочетается с редкой даже у Пьеро делла Франческа изысканностью цветового решения, гармонией сияющих своей чистотой рубиново- и розово-красных, фисташковых, густо-синих, голубых, серебристо-белых тонов. Эти красочные аккорды иногда основаны на смелых и неожиданных сочетаниях красочных тонов. Так, в одежде стоящего к нам спиной пажа, держащего под уздцы белую лошадь, художник находит гармонический аккорд бледно-сиреневого цвета камзола, ярко-голубого тона шейного платка и карминно-красного тона чулок.

Замечателен своим колористическим решением и «Сон императора Константина», где Пьеро делла Франческа с необычной для его времени живописной утонченностью передал эффект ночного освещения.

Персонажам Пьеро делла Франческа в гораздо большей мере, чем у кого-либо из художников XV века свойственно некое имперсональное начало. В то же время именно он был автором одного из самых ярких и выразительных портретов XV века - портрета урбинского герцога Федериго да Монтефельтро (ок. 1465, Флоренция, Галерея Уффици). Этот небольшой портрет является парным к портрету супруги герцога Баттисты Сфорца. Оба портрета, написанные на дереве, двусторонние - на оборотной стороне изображены их аллегорические триумфы. Урбинский герцог был личностью во всех отношениях незаурядной. Правитель карликового княжества с населением около восьми тысяч человек, он превратил свою столицу - маленький городок Урбино - в один из блистательных центров итальянской культуры. Здесь находили гостеприимство видные гуманисты, зодчие, художники. По приказу Федериго в его маленькой столице один из выдающихся архитекторов Италии Лучано Лаурана воздвиг колоссальный дворец - «город в виде дворца», как писали о нем современники. В комплекс личных покоев герцога входили Зал Муз и Студиоло (кабинет для ученых занятий), украшенный изображениями знаменитых людей работы нидерландского живописца Йоса ван Гента. Этот высокообразованный человек, любитель наук и искусств, был и профессиональным военным, в качестве наемного полководца (кондотьера) командовал войсками римского Папы. Во время одного из сражений он был ранен в лицо, утратил правый глаз, ударом меча была перерублена переносица. Поэтому, хотя в Италии XV века профильный портрет постепенно уступал место трехчетвертному, герцога изображали только в профиль.

Пьеро делла Франческа великолепно использует специфические возможности портрета. Фигура герцога почти целиком заполняет поле портрета, чеканным абрисом вырисовываясь на фоне серебристо-голубого неба и далекой, как бы увиденной с высоты птичьего полета мирной пейзажной панорамы с полями, гладью вод, невысокими холмами. На этом фоне, написанном в светлой серебристой гамме, фигура герцога приобретает грандиозные масштабы, героическую значительность, а рубиново-красный цвет одеяния и головного убора-капуччо звучит особенно торжественно. Небольшой по размерам портрет превращается в подобие величественного памятника.

Пьеро делла Франческа оказал большое влияние на искусство Италии XV века. работая в маленьких городах Средней и Северной Италии, еще мало затронутых новыми веяниями, он способствовал утверждению здесь новых художественных принципов, формированию ренессансных живописных школ.

Ирина Смирнова

Многими из шедевров мастера можно полюбоваться на его родине, в долине Тибра (Вальтиберина); мы предлагаем вам историко-художественный маршрут по местечку Сансеполькро, где Пьеро появился на свет, а также соседним городкам Монтерки и Ареццо.

Сансеполькро, родной город Пьеро делла Франческа © Sergei Afanasev / Shutterstock.com

Пьеро делла Франческа родился в Сансеполькро около 1412 г. В городском музее - четыре великолепных произведения художника, включая «Полиптих Милосердия», созданный по заказу одноимённой религиозной общины в 1445 г. В центральной части картины изображена Мадонна Милосердия, которая, словно огромным шатром, укрывает своей мантией заказчиков и других набожных людей (слева - мужчины, справа - женщины).

Ареццо, Пьяцца Гранде © Maciej Czekajewski / Shutterstock.com

В зале для аудиенций размещена масштабная фреска «Воскресение Христа», которая считается одной из важнейших работ тосканского живописца. Автору удалось показать и человеческое, и духовное измерение этого события; фигура Спасителя занимает господствующее положение, она сильна, торжественна. На фоне Пьеро решил изобразить зарю, которая становится символом начала новой жизни.

Здесь же можно осмотреть фреску с изображением святого Юлиана, обнаруженную в 1954 г. в старинной церкви Сант-Агостино (позднее Санта-Кьяра). Святой изображён с юношеским лицом, в изящной мантии красного цвета, которая выделяется на фоне зеленоватого ложного мрамора. И наконец, фреска «Святой Людовик» из палаццо-Преторио: этого своего героя художник одел во францисканскую рясу и богато отделанное епископское облачение; на фоне видна ложная ниша с драгоценным красным и зелёным мрамором.

Полиптих Сант’Антонио, Пьеро делла Франческа, Национальная галерея Умбрии, Перуджа / Wikimedia Commons

Из Сансеполькро мы перебираемся в Монтерки: здесь, в этом чудесном местечке, что покоится на холме у границы с Умбрией, Пьеро делла Франческа расписал древнюю церковь Санта-Мария-а-Моментана. Великолепная фреска мастера «Мадонна дель Парто» в 1991 г. была помещена в отдельный небольшой музей. Богородица изображена беременной, что придаёт образу сакральный и монументальный характер. Мадонна одновременно выражает божественное и человеческое; по сторонам от неё два ангела поднимают полог занавеса, как бы представляя нам её, одетую в простое голубое платье и белую рубашку, с нарочито выступающим животом.

Наше путешествие по землям Пьеро продолжается и завершается в Ареццо. В базилике Сан-Франческо, в капелле Баччи, есть цикл фресковых росписей на тему легенды об «истинном кресте». Этот шедевр художник создал для церкви францисканского ордена приблизительно между 1452 и 1466 гг. Сюжет цикла взят из «Золотой Легенды» Якопо да Варацце, написанной в XIII в.

«Обретение и испытание Животворящего Креста», Пьеро делла Франческа, Церковь Сан Франческо в Ареццо / ibiblio.org

Среди дорогих сердцу художника пейзажей и изображений архитектурных построек можно заметить сам город Ареццо - крепость на холме, - а также Сансеполькро с домами, размещёнными в перспективе, словно сценические декорации. Рассматривая эту историю в картинках эпизод за эпизодом, мы видим элегантных персонажей, выписанных с геометрическим совершенством и изяществом.

Наконец, финальная точка: в кафедральном соборе Ареццо, в глубине левого нефа находится фреска с изображением Марии Магдалины. Это один из самых прекрасных персонажей, запечатлённых рукой Пьеро; он потрясает выразительностью лица и низким, глубоким взглядом. Свет подчёркивает цвета: белый и красный мантии, зелёный платья, розоватый щёк.

Пьеро делла Франческа

Ярославу Ивашкевичу

И вот друзья говорят: «Ну, хорошо, ты там побывал, многое увидел, тебе понравились и Дуччо, и дорические колонны, и витражи в Шартре, и быки из Ляско - но все-таки скажи: что ты выбрал для себя, кто твой художник, которого ты не отдал бы ни за какого другого?» Вопрос куда серьезней, чем мог бы показаться, ибо всякая любовь, если она истинная, должна стирать предыдущую, полностью захватывать человека, быть тиранической и стремиться стать единственной. И я задумываюсь и отвечаю: Пьеро делла Франческа.

Первая встреча: Лондон - Национальная галерея. День пасмурный, на город опускается удушливый туман. И хотя на этот день у меня не было запланировано посещение музеев, надо было укрыться от нашествия душной влажности. Я и в малой степени не ожидал такого впечатления. Уже с первого зала стало ясно, что лондонский музей дает сто очков вперед Лувру. Ни разу в жизни не доводилось мне видеть столько шедевров. Возможно, это и не лучший метод знакомиться с произведениями искусства. В программу концерта наряду со Скарлатти, Бахом и Моцартом неплохо включить, скажем, Носковского {207} , не для того, чтобы унизить его, а нам в поучение.

Дольше всего я стоял возле живописца, имя которого мне было знакомо только по книгам. Картина называется «Рождество» и сразу захватывает необычной композицией, исполненной света и сосредоточенной радости. Впечатление было такое же, как в тот раз, когда я впервые увидел Ван Эйка. Трудно дать определение эстетическому потрясению подобного рода. Картина приковывает к месту, и уже нельзя ни отойти назад, ни подойти поближе, как, скажем, к современному холсту, - чтобы понюхать краску, рассмотреть фактуру. Фоном «Рождества» служит убогий хлев, верней, кирпичная полуразрушенная стена с легонькой наклонной крышей. На переднем плане на вытертой, как старый коврик, траве лежит Новорожденный. Позади него хор - пять обращенных лицами к зрителям ангелов, босоногих, мощных, как колонны, и чрезвычайно земных. Их крестьянские лица являют контраст просветленному, как у Бальдовинетти {208} , лику Мадонны, которая в безмолвном благоговении преклонила колени справа от младенца. Пылают хрупкие свечи ее прекрасных рук. На заднем плане массивное туловище быка, осел, двое, я бы сказал, фламандских пастухов и святой Иосиф, обращенный к зрителю в профиль. Два пейзажа по бокам - словно окна, сквозь которые льется пенящийся свет. Невзирая на повреждения, краски чисты и звонки. Картина эта написана художником в последние годы жизни и, как прекрасно кто-то сказал, подобна вечерней молитве, с которой Пьеро обращается к детству и рассвету.

На противоположной стене - «Крещение Христа». Та же торжественная архитектоническая основательность композиции, хотя картина эта написана много раньше «Рождества». Это одно из первых сохранившихся полотен Пьеро. Плотская основательность фигур контрастирует с пейзажем - легким, мелодичным и чистым. В положении листьев на карте неба есть нечто окончательное: мгновение претворяется в вечность.

Мудрый принцип Гете: «Wer den Dichter will verstehen, muss in Dichters Lande gehen» , - в области живописи можно перетолковать так: картины, плоды света, надо смотреть под солнцем родины художника. Мне и вправду не кажется, что Сасетта будет на своем месте даже в самом лучшем нью-йоркском музее. И я решил совершить паломничество к Пьеро делла Франческа, а поскольку средства мои были более чем скромны, мне пришлось довериться удаче и случаю. Потому-то в описании этом нет столь любезной ученым хронологии.

Сначала я оказался в Перудже. Этот угрюмый город, пожалуй, самый мрачный из всех итальянских городов, скованный до сих пор еще стенами, лежит среди зелено-золотого умбрийского пейзажа. Город повис над Тибром на высокой скале, которую сравнивали с ладонью великана. Город этрусский, римский и готический, отмеченный печатью жестокой и буйной истории. Символизирует ее Палаццо деи Приори, могучее здание с украшениями из металла и стеной, выгнутой, словно железный брус в пламени. За площадью, на которой раньше был дворец Бальони, а сейчас стоят изысканные отели, начинается фантастический лабиринт улочек, лестниц, пассажей, подземелий - архитектурный эквивалент беспокойного духа горожан. «I Perugini sono angeli о demoni» , - говорил Аретино {209} . В гербе города гриф с разинутым клювом и хищными когтями. В период расцвета перуджинская республика господствовала в Умбрии, территорию ее защищали сто двадцать замков. Темперамент перуджинцев лучше всего мог бы характеризовать род Бальони, не многие представители которого умерли естественной смертью. Были они мстительны, жестоки и в дивные летние ночи с артистической утонченностью устраивали виртуозные избиения своих врагов. Первые «полотна» перуджинской школы - это военные знамена. Церкви здесь имеют характер бастионов, а знаменитый фонтан Джованни Пизано был не столько объектом эстетического любования, сколько хранилищем воды для защитников города во время частых осад. После долгих внутренних междоусобиц город попал под власть пап. Чтобы окончательно обуздать его, они построили в нем цитадель «ad coercendam Perusianorum audaciam» .

Утром я завтракал в маленьком бистро, где было прохладно, как в погребе. Напротив сидел седой бородатый мужчина с узкими глазами и фигурой бывшего боксера. Я подумал, что, если судить по фотографиям, так мог бы выглядеть Хемингуэй. Но оказалось (об этом мне с гордостью сообщил хозяин бистро), это Эзра Паунд {210} . Соответствующий человек на соответствующем месте. Этот буян прекрасно чувствовал бы себя в компании с Бальони.

В середине XV века Пьеро делла Франческа, мастер уже вполне сформировавшийся и, как и все его коллеги, «странствующий живописец», отправился в Рим, где писал в покоях Пия II фрески, к сожалению, не сохранившиеся до наших дней. По пути к папскому двору он задержался в Перудже.

В здешней пинакотеке хранится его полиптих {211} «Мадонна с Младенцем в окружении святых». Потрясает фон картины. Зенит Кватроченто и - золотой фон! Загадку объясняет контракте монастырем Сан Антонио. Просто у святых отцов, для которых Пьеро писал картину, был консервативный вкус, и они пожелали, чтобы святые стояли не среди пейзажа, а в абстрактном райском сиянии. Наверное, это не самое лучшее произведение Пьеро, но и ему присуща характерная для художника убедительность в изображении фигур с мощными головами и руками, подобными кронам деревьев.

Но еще поразительней пределла {212} этого полиптиха, на которой изображен св. Франциск, принимающий стигматы. Ренессансный мастер обращается здесь непосредственно к традиции Джотто. Среди пустынного пейзажа на спекшейся, протертой пеплом земле два монаха, а над ними византийская птица - Христос.

На полпути между Перуджей и Флоренцией находится Ареццо. Город прижался к холму, на который нахлобучена каменная шапка цитадели. Здесь родился сын флорентийского эмигранта Петрарка, открывший впоследствии отчизну всех изгнанников - философию, а также Аретино, «язык коего язвил живых и умерших, и только о Господе Боге не говорил он плохо, объясняя это тем, что не знает Его».

Темная и суровая церковь Сан Франческо. Нужно пройти через весь огромный сумрачный неф, чтобы добраться до хоров, где находится одно из величайших чудес живописи всех времен. «Легенду Креста», цикл из четырнадцати фресок, Пьеро писал между 1452 и 1466 годами, то есть в период зрелости. Тема почерпнута из апокрифического Евангелия от Никодима и из «Золотой легенды» Якопо де Воражена {213} . Попытаемся (безнадежное предприятие) описать фрески.

«Смерть Адама». Согласно легенде, дерево Креста выросло из косточки, которая была положена под язык умирающему праотцу рода человеческого. Нагой Адам умирает на руках состарившейся Евы. У Пьеро старики не имеют ничего общего с теми дряхлыми развалинами, которые любил изображать Рембрандт. Они исполнены пафоса и мудрости умирающих животных. Ева просит Сифа {214} пойти в рай и принести маслину, которая должна исцелить Адама. На левой части фрески Сиф перед вратами рая беседует с ангелом. В центре поддеревом, безнадежно нагим, вытянувшись, лежит умерший Адам, и Сиф кладет ему в рот косточку. Несколько человек, склонив головы, стоят над покойником. Женщина, раскинув руки, безмолвно кричит, но в крике этом нет ужаса, в нем пророчество. Вся сцена патетична и по-эллински проста, словно стихи Ветхого Завета, написанные Эсхилом.

«Царица Савская у Соломона». По средневековому преданию, дерево Креста росло еще во времена Соломона. Царь велел срубить его и использовать для постройки моста над источником Силоамским. Как раз здесь царице Савской было ниспослано видение, и она пала на колени в окружении изумленных придворных дам. Художник изобразил поистине цветник женской красоты. Пьеро творил человека, как это дано только величайшим из великих. Черты его персонажей запоминаются навсегда, их нельзя не узнать, также как невозможно спутать женщин Боттичелли с женщинами других живописцев. У моделей Пьеро овальные головы, сидящие на длинных теплых шеях, и полные, четко обрисованные плечи. Форма головы подчеркивается плотно прилегающими волосами. Лица нагие, всецело предавшиеся созерцанию, напряженные, сосредоточенные. Глаза с миндалевидными веками почти никогда не встречаются со взглядом зрителя. Это одна из характернейших черт манеры Пьеро, который избегает дешевой психологии, превращающей живопись в театр жестов и гримас. А уж если он хочет изобразить драму (как здесь, ибо царица Савская одинока в своем мистическом постижении), то окружает героиню группой удивленных девушек и для усиления контраста пишет еще двух конюхов, простых стройных юношей, для которых конские копыта и шерсть важней всех чудес на свете. Пора дня, как и на многих других картинах Пьеро, неопределенная: то ли розово-голубой рассвет, то ли полдень.

Сцена продолжается, мастер ведет повествование, сохраняя единство перспективы, точно условное единство места в классицистском театре. Под коринфским портиком, написанным с безошибочностью архитектора, происходит встреча царицы Савской и Соломона. Два мира - двор царицы, состоящий из женщин, красочный и чрезвычайно театральный, и сановники Соломона, этюд суровой политической мудрости и достоинства. Ренессансное богатство одеяний, но без пизанелловских {215} орнаментов и деталей. Вельможи Соломона прочно стоят на каменных плитах пола, а их удлиненные, увиденные в профиль ступни приводят на память египетскую живопись.

В результате визита мост разбирают. И это тема следующей сцены, в которой трое работников несут тяжелое бревно. Они как бы предвосхищают крестный путь Христа на Голгофу. Фрагмент этот, однако, несколько тяжеловесен и, за исключением, может быть, средней фигуры, написан довольно наивно, что дает историкам возможность предположить, будто он выполнен учениками Пьеро.

«Благовещение» вкомпоновано в четкую альбертианскую архитектуру с великолепно уравновешенными массами и безошибочной перспективой. Строгость мрамора гармонирует со строгим тоном повествования. В тучах массивный Бог Отец, по левую сторону ангел и Мария - ренессансная, спокойная, скульптурная.

«Сон Константина». Здесь Пьеро покидает мраморные портики и пишет бронзово-золотой интерьер шатра Константина, один из первых сознательных светотеневых ноктюрнов в итальянском искусстве. Свет факела мягко моделирует двух телохранителей, а на переднем плане - фигуру сидящего придворного и погруженного в сон императора.

«Победа Константина» приводит на память одновременно и Учелло {216} , и Веласкеса, с той лишь разницей, что Пьеро ведет тему с античной простотой и благородством. Даже хаос кавалькады у него организован. Прекрасно зная принцип сокращения, он никогда не пользуется им ради экспрессивности, никогда не разбивает гармонию плоскостей. Вертикально поднятые копья подпирают утреннее небо, пейзаж истекает светом.

«Пытка иудея» - речь идет о человеке по имени Иуда, который знал, где укрыто дерево Креста, но, поскольку не желал выдать тайну, его по приказу Елены, матери императора, бросили в высохший колодец. На картине изображен момент, когда двое императорских слуг вытаскивают раскаявшегося Иуду из колодца на веревке, которая перекинута через блок, закрепленный на треугольном сооружении.

Сенешаль Бонифаций крепко ухватил его за волосы. Изображенное могло бы навести на мысль об этюде на тему жестокости, но Пьеро повествует о происходящем языком бесстрастным и обстоятельным. Лица персонажей драмы невозмутимы и лишены эмоций. Если и есть в этой сцене нечто ужасающее, то только треугольное сооружение с блоком и веревкой, к которой привязан осужденный. И вновь геометрия поглотила страсть.

«Отыскание и доказательство истинности Креста». Фреска разделена на две части, неразрывно связанные между собой и тематически, и композиционно. В первой сцене рабочие, за которыми наблюдает мать Константина, выкапывают из земли три креста. Вдалеке, в седловине долины, средневековый город - башни, остроконечные крыши, розовые и желтые стены. Вторая сцена представляет, как полуобнаженный человек, которого коснулись Крестом, восстает из мертвых. Мать цезаря и ее придворные дамы благоговейно созерцают воскрешение. Архитектурный фон как бы является комментарием к происходящему. Это уже не средневековый город-призрак, как в предыдущей сцене, но гармония мраморных треугольников, квадратов и окружностей, ренессансная зрелая мудрость. Архитектура играет здесь роль последнего, рационального доказательства истинности чуда.

Через триста лет после того, как Крест был найден, персидский царь Хосрой захватывает Иерусалим вместе с драгоценнейшей реликвией христианства. Император Ираклий {217} одерживает победу над ним. Сражение написано с размахом. Клубящаяся масса людей, коней и оружия только внешне напоминает знаменитые баталии Учелло. Зрителя более всего потрясает то, что фрески Пьеро исполнены величайшего покоя. Битвы Учелло оглушительны. Его медные кони сталкиваются крупами, вопли сражающихся и топот взлетают к жестяному небу и тяжело опадают на землю. У Пьеро движения словно бы замедленны, торжественны. Повествование эпически бесстрастно, а убиваемые и убивающие исполняют свой кровавый ритуал с сосредоточенной серьезностью лесорубов, валящих лес. Небо над головами сражающихся прозрачно. Развевающиеся на ветру знамена «клонят с высоты опущенные крылья, словно пронзенные копьями драконы, ящеры и птицы».

И вот, наконец, победитель Ираклий во главе торжественной процессии, босой, несет Крест в Иерусалим. Императорская свита состоит из греческих и армянских священников в красочных головных уборах странной формы. Историки искусства удивляются, где Пьеро мог видеть столь фантастические наряды. Но вполне возможно, что продиктовано это чисто композиционными соображениями. Склонный к монументальности Пьеро увенчивает головы своих героев, как архитектор венчает колонны капителями. Шествие Ираклия, финал золотой легенды, звучит торжественно и чисто.

Шедевр Пьеро сильно поврежден сыростью и неумелыми реставраторами. Цвета приглушенные, точно протертые мукой, а кроме того, из-за скверного освещения хоров смотреть фрески очень трудно, плохо видны детали. Но даже если бы от этой легенды сохранилась только одна-единственная фигура, одно дерево, кусочек неба, то по этим обломкам, как по фрагментам греческого храма, можно было бы реконструировать целое.

В поисках ключа к загадке Пьеро исследователи заметили, что он был одним из самых безличных, надиндивидуальных художников всех времен. Беренсон сравнивает его с анонимным ваятелем Парфенона и Веласкесом. Истоки мощи этого искусства в том, что в его персонажах, человеческих существах, разыгрывается патетическая драма полубогов, героев и гигантов. Отсутствие психологической экспрессии позволяет лучше воспринимать чисто художественные достоинства - форму, движение объемов и света. «Выражение лица зачастую бывает настолько лишним и мешающим, что порой для меня предпочтительней статуя без головы», - признается Беренсон. Мальро {218} же в творце «Легенды Креста» приветствует открывателя бесстрастности как доминирующего выражения лиц его персонажей: «Его скульптурная толпа оживляется лишь во время сакрального танца… это принцип современного восприятия, требующего, чтобы экспрессия живописца выявлялась в самой живописи, а не в фигурах, которые он изображает».

Над битвой теней, конвульсиями, воплями и яростью Пьеро делла Франческа выстроил lucidus ordo, извечный порядок света и равновесия.

Я думал, что не стоит заезжать в Монтерки, небольшую деревушку, расположенную в двадцати пяти километрах от Ареццо, - этакий каменный пруд, заросший ряской лазури и кипарисов. Но после письма друга изменил решение. Друг писал: «В Монтерки кладбище и часовня расположены чуть в стороне от дороги, на холме, метрах в ста за деревней, в которой появление чужой машины вызывает небольшую сенсацию. Подъезжаешь по дороге, обсаженной оливами, а по обе стороны от нее тянутся виноградники. Часовня и домик кладбищенского сторожа стоят на одной линии с моргом, но все так заросло виноградной лозой, что обрело вид совершенно буколический. Местные девушки и матери с детьми приходят сюда на вечерние прогулки».

Снаружи часовня желтая, а внутри известково-белая; возможно, даже барочная, хотя, в сущности, бесстильна. И притом настолько мала, что алтарь размещается в нише, а места в ней едва хватит на гроб и двух-трех сопровождающих. Стены голые, единственное украшение - помещенная в раму фреска, сильно поврежденная по бокам и в нижней части. В странствии через века ангелы с фрески потеряли сандалии, и какой-то бездарный реставратор заново их обул.

Пожалуй, это одна из самых вызывающих Мадонн, какую когда-либо осмеливался написать художник. Человечная, пасторальная и плотская. Волосы ее плотно прилегают к голове, открывая большие уши. У нее чувственная шея и полные руки. Нос прямой, набухшие губы плотно сжаты, веки опущены, сильно натянуты на черные глаза, всматривающиеся в глубь тела. На простом платье с высоким лифом разрез от груди до колен. Левую руку она оперла на бедро, точь-в-точь как бойкая деревенская девица, а правой дотронулась до живота, но без тени вульгарности - так, как прикасаются к тайне. Для крестьян из Монтерки Пьеро написал то, что всегда было самым трогательным секретом всех матерей. Два ангела сбоку энергичным движением открывают драпировку, как занавес.

По счастливой случайности Пьеро родился не в Риме, не во Флоренции, а в маленьком Борго Сан Сеполькро. Вдали от грохота истории, среди тихих полей и мирных деревьев. Художник часто и охотно приезжал в родной город, даже занимал должности в городском магистрате. Здесь он и умер.

Две картины величайшего сына Борго Сан Сеполькро хранятся там в Палаццо Муничипале. Одна из них - полиптих «Мадонна Милосердная», которую Фосийон считает первой самостоятельной работой Пьеро. Верхняя часть изображает распятие. Христос написан патетично и сурово, но стоящие у креста Мадонна и св. Иосиф полны экспрессии, которой в позднейших работах делла Франческа уже не увидишь. Жесты их рук, их ладони с раздвинутыми пальцами выражают бурное отчаяние, точно Пьеро еще не выработал свойственную только ему одному поэтику молчания и сдержанности. Зато в главной части полиптиха - Мадонне, укрывающей плащом верующих, - уже видны зачатки будущего стиля. Центральная фигура - высокая, могучая и безличная, как стихия. Ее серо-зеленый плащ сплывает на головы верующих, как теплый дождь.

«Воскресение» написано уверенной рукой сорокалетнего мастера. Христос прочно стоит на фоне меланхолического тосканского пейзажа. Это победитель. Правой рукой он крепко сжимает копье с вымпелом. Левой придерживает саван - точно сенаторскую тогу. У него мудрое дикое лицо с ввалившимися глазами Диониса. Левую ногу он поставил на край гроба - так наступают на горло поверженного в поединке врага. На переднем плане четыре римских стражника, пораженные сном. Контраст этих двух состояний - внезапного пробуждения и тяжкой летаргии людей, обращенных в предметы, - потрясающ. Свет акцентирует Христа и небо; стражники, пейзаж на заднем плане погружены в тень. Хотя группа кажется статичной, Пьеро гениально, как физик, продемонстрировал проблему хаоса и движения, живой энергии и оцепенелости, всю драму жизни и смерти, выраженную мерами недвижности.

Кто-то сравнил Урбино с дамой в зеленом плаще, сидящей на черном троне. Эта дама - дворец, доминирующий над городком так же, как в его истории доминировали владельцы дворца князья Монтефельтро.

Вначале это были рыцари-разбойники, и Данте, величайший авторитет в вопросах загробного воздаяния, поместил одного из них, Гвидо, в том кругу ада, где стенают сеятели раздоров. Однако с течением времени темпераменты стали спокойней, характеры утонченней. Федериго, который правил с 1444 года, являл собой образчик генерала-гуманиста. Если он и воевал, как, например, с необузданным Малатестой {219} , дважды женоубийцей, которого Пьеро изобразил коленопреклоненным, с молитвенно сложенными руками перед св. Сигизмундом, то делал это с явной нелюбовью к кровавым зрелищам. Был он в равной степени энергичен и расчетлив и благодаря тому, что служил кондотьером у Сфорца, Арагонской династии и пап, утроил свои владения. Он охотно прогуливался по столице своего княжества в простом красном наряде, один, без эскорта (уже тогда был известен этот пропагандистский прием), и запросто, как человек с человеком, беседовал со своими подданными. Правда, подданный, удостоенный дружеской беседы, опускался при этом на колени и целовал князю руку, но тем не менее по тогдашним временам Федериго был поистине либеральным государем.

Его двор, нравы которого отличались необыкновенной для той эпохи чистотой, был прибежищем гуманистов, и Кастильоне взял его в качестве прототипа, когда писал своего «Придворного». Князь коллекционировал древности, художников и ученых. При его дворе бывали, работали или, по крайней мере, поддерживали с ним тесные связи такие люди, как Альберти, знаменитейший архитектор того времени, скульптор Росселино Росселини {220} , живописцы Иос ван Гент {221} , Пьеро, Мелоццо да Форли {222} . Сохранился портрет князя, написанный да Форли. Федериго сидит в своей библиотеке в доспехах (но этот железный наряд всего лишь символизирует могущество) и держит огромную книгу, оперев ее на пюпитр. Ибо князь Урбино был библиофилом высочайшего класса. После битвы под Вольтеррой он потребовал в качестве добычи не коней, не золота, а Библию на древнееврейском языке. Библиотека его была, наверное, богаче арсенала, и в ней хранились редчайшие рукописи богословов и гуманистов.

Здесь столько говорится о Федериго де Монтефельтро, так как долгие годы он был другом и покровителем Пьеро делла Франческа, что является серьезным основанием для посмертной славы. Возможно даже, что художник провел у него самые счастливые годы жизни. Вазари, главный источник сведений о том, сколько шедевров утрачено, сообщает, что Пьеро написал в Урбино несколько небольших картин, которые весьма понравились князю, но, увы, погибли во время войн, прокатившихся по стране.

Не в Урбино, а во Флоренции, в галерее Уффици, находится диптих Пьеро, на котором изображены Федериго и его жена Баттиста Сфорца. Контраст просто-напросто ошеломляющий. У Баттисты восковое, обескровленное лицо, отчего предполагают, что портрет был написан после смерти княгини. Зато загорелое лицо князя пышет энергией. У него орлиный профиль, голова сидит на львиной шее и могучем туловище. Красная шапка и такое же одеяние, густые волосы цвета воронова крыла. Бюст князя Монтефельтро возвышается, как одинокий утес, на фоне причудливого, далекого и очень тонко выписанного пейзажа. Чтобы преодолеть расстояние между фигурой и пейзажем, взору приходится падать в бездну, где нет никаких промежуточных планов, никакой непрерывности пространства и перспективы. Фигура князя спадает с несказанно чистого неба на передний план, как раскаленный метеор.

Две аллегорические сцены на оборотной стороне портретов исполнены изысканной поэтичности. Это столь любимые художниками Возрождения триумфальные шествия. В колесницу княгини, окруженной четырьмя теологическими добродетелями, впряжены два единорога. Серый, землистый, пригашенный пейзаж светлеет только у границы бесконечного горизонта. Аллюзия смерти, должно быть.

Триумфальную колесницу князя везут белые кони. Федериго сопутствуют Справедливость, Сила и Умеренность. Фантастический горный ландшафт залит светом. Голубое зарево отражается в зеркале воды. Надпись к аллегории гласит:

Clarus insigni vehitur triumpho

Quem parem summis ducibus perhennis

Fame virtutum celebrat decenter

Галерея в Урбино обладает двумя шедеврами делла Франческа, написанными в разные периоды жизни. Первый - это Мадонна с двумя ангелами, именуемая «Синигалия», по названию церкви, в которой она находилась прежде; ее, несмотря на отсутствие документированных доказательств, считают одной из последних работ художника. Некоторые отмечают в ней признаки старческой деградации автора. Трудно согласиться с этим мнением. Наверное, правильней будет встать на сторону тех, кто усматривает в ней попытку обновить стиль.

Новый свет пришел с Севера. Ни в какой другой картине не заметно так явственно драматического столкновения фантазии итальянского мастера с мощной силой Ван Эйка, которому Пьеро следовал еще в молодости. Подозрения о влиянии Ван Эйка подтверждает пристрастие к подробностям, какого не встретишь ни в одной другой работе Пьеро делла Франческа. Руки ангелов, Мадонны и Младенца выписаны с воистину фламандской любовью к деталям. Простая и статичная сцена происходит в интерьере. Но это не ренессансная архитектура, как на фресках в Ареццо, а - случай для Пьеро невероятный - интимный интерьер, часть серо-голубой комнаты с открывающимся справа коридором. Перспектива коридора не доведена до конца, она оборвана стеной с окном, из которого падает свет, не нужный для освещения фигур, стоящих на переднем плане. Это этюд на тему светотени. Фигуры расставлены компактно и монументально. У Мадонны ординарное лицо няньки, кормилицы королей. Младенец Иисус властным жестом поднял руку и смотрит прямо перед собой мудро и сурово. Это младенческий портрет будущего цезаря, сознающего свое могущество и предназначение.

Вторая картина - «Бичевание» - потрясает зрителя полнейшей оригинальностью в трактовке темы и абсолютной гармонией композиции. В ней состоялся синтез живописи и архитектуры, какой тщетно было бы искать во всем европейском искусстве. Здесь уже неоднократно говорилось о монументальности, о значении архитектуры в живописи Пьеро. Пора, пожалуй, остановиться на этом подробнее. Проблема тут выходит за пределы той эпохи, ибо драма современной живописи заключается в исчезновении инстинкта архитектуры - высочайшего искусства организации того, что видит глаз.

Человеком, оказавшим на Пьеро воздействие неизмеримо большее, чем все живые и умершие художники (Доменико Венециано, Сасетта, Ван Эйк, его современники перспективисты Учелло и Мазаччо {223}), был архитектор Леон Баттиста Альберти.

Леон Баттиста родился около 1400 года и происходил из влиятельного флорентийского рода, изгнанного из родного города. Представление о значимости рода Альберти может дать цифра, верней, весьма высокая награда, которую победители, мстительные Альбицци {224} , назначили за убийство любого члена этой семьи. Леон Баттиста получил истинно ренессансное образование в Болонье, причем студентом он был бедным, так как отец его к этому времени умер. Он стал доктором права, но изучал также греческий, математику, музыку и архитектуру. Образование пополнил в путешествиях, которые совершал, исполняя поручения папской курии. Фортуна была к нему переменчива, и счастье по-настоящему улыбнулось ему только тогда, когда его друг гуманист Томмазоди Сарцанастал папой Николаем V. Альберти славился как красотой, так и умом и являл собой ренессансный образец атлета и энциклопедиста, короче, был «муж, отличающийся великим умом, быстротой суждений и основательными знаниями». Анджело Полициано {225} так характеризует его своему покровителю Лоренцо Медичи: «Не существовало такой старинной книги или редкого искусства, какое не было бы известно этому человеку. Ты мог бы долго размышлять, решая, в чем он одарен большим талантом - в красноречии или в поэзии? Что более отличает его стиль - значительность или изысканность? Он столь досконально исследовал античные сооружения, что в совершенстве познал способы строительства древних и показал их нам как образец: он измыслил не только машины и автоматы, но и множество прекрасных зданий; кроме того, его почитали превосходным живописцем и скульптором». Последние годы жизни Альберти (умер он в 1472 году) были осенены славой. Его связывала дружба с такими сильными мира сего, как Гонзаго и Медичи.

Альберти оставил более пятидесяти трудов - монографий, трактатов, диалогов и сочинение на темы морали, не считая писем и апокрифов. Славе своей у потомков он обязан прежде всего сочинениям о скульптуре, живописи и архитектуре. Его главный трактат «De re aediflcatoria» отнюдь не является учебником для инженеров (хотя бы в той степени, как трактат Витрувия), это скорей исполненная эрудиции и очарования книга для меценатов и гуманистов. И хотя композиция книги классическая, профессиональные проблемы перемешаны в ней с анекдотами и вещами, внешне вроде бы совсем малозначительными. В ней написано и о фундаментах и о том, какие местности более, а какие менее пригодны для возведения зданий, о способах каменной кладки, о дверных ручках, колесах, осях, подъемных механизмах, кирках и о том, «как истребить и извести змей, комаров, клопов, мух, мышей, блох, молей и подобных гнусных ночных гадов». Произведением, более всего оказавшим влияние на Пьеро, был трактат Альберти о живописи, написанный в 1434 году. Во вступлении к нему автор заявляет, что не намерен рассказывать историйки о художниках, но попытается воссоздать ab ovo искусство живописи.

Существует распространенное мнение, будто художники эпохи Возрождения ограничивались подражанием древним и природе. Труды Альберти доказывают, что вопрос не так прост, как его представляют энциклопедии и учебники. Он утверждает, что художник является созидателем мира в еще большей степени, нежели даже философ. Конечно же, он ухватывает в природе определенные взаимосвязи, пропорции и законы, но доходит до них не путем математических спекуляций, а видением. «То, чего глаз не может уловить, живописца не интересует». Картина, возникающая в глазу, является комбинацией лучей, которые, подобно нитям, идут от наблюдаемого предмета к зрителю, образуя пирамиду. Живопись - это сечение такой вот визуальной пирамиды.

Из вышесказанного вытекает четко определенная последовательность операций, основанная на логике зрения. Итак, прежде всего надлежит установить место, какое занимает предмет в пространстве. Затем описать его линеарным контуром. После этого определяется ряд поверхностей предметов, которые необходимо гармонизировать друг с другом, и это называется искусством композиции с помощью цвета.

Различие между цветами есть следствие различного освещения. До Альберти художник играл цветом (ренессансные теоретики нередко брюзгливо порицали хроматический хаос средневековья), после него - светом. Из акцентирования роли света следует: форма не может быть очерчена резким контуром. Постулат этот Пьеро великолепно усвоил и своеобразно развил. Свое внимание художник сосредоточивал не на границах предмета, а на том, что внутри них. Обнаженный Сиф или голова царицы Савской обведены мерцающей светлой каемкой, точно края облаков. Светлый этот контур есть результат проведения в жизнь теории Альберти.

Композиция - это метод, благодаря которому элементы предметов и элементы пространства сочетаются на картине воедино. Сюжет можно упростить до фигур, фигуры раскладываются на отдельные члены, а те на соприкасающиеся между собой, подобно граням алмаза, поверхности. Однако без геометрического холода. Вентури {226} верно заметил, что композиция Пьеро, его формы имеют стремление к геометризации, не доходя, однако, до границ платоновского рая конусов, шаров, кубов. Пьеро делла Франческа подобен - если позволительно воспользоваться этим анахронизмом - предметному художнику, прошедшему школу кубизма.

Альберти много места посвящает сюжетной живописи, но предостерегает, что картина должна воздействовать на зрителя сама по себе вне зависимости от того, понимает он или нет, о чем в ней повествуется. Эмоции должно вызывать не с помощью гримас, но посредством движения тел, то есть форм. Предостерегает он также от чрезмерного нагромождения, перенасыщенности, излишних подробностей. Из наставлений этих Пьеро вывел два закона, на которых основываются его великолепные композиции: принцип созвучного фона и закон покоя.

В лучших его картинах («Рождество», «Портрет князя Урбино», «Крещение», «Победа Константина») далекий бездонный фон столь же значим и красноречив, как и фигуры. Контраст между массивными фигурами, видимыми, как правило, снизу, и нежным пейзажем подчеркивает и заостряет драму человека в пространстве. Ландшафты его обыкновенно безлюдны, населены только первостихиями - водой, землей и светом. Тихое скандирование воздуха и крупных планов подобно хору, под аккомпанемент которого безмолвствуют герои драм Пьеро делла Франческа.

Закон покоя - это не только архитектоническая уравновешенность объемов. Это и вопрос внутренней гармонии. Пьеро понимал, что чрезмерность движения и экспрессии не только разрушает живописное пространство, но сокращает время картины до одноразовой сцены, проблеска жизни. Стоические герои его повествований сосредоточенны и бесстрастны; недвижная листва деревьев, краски первого земного утра, время, которое не пробьют ни одни часы на земле, - все это придает картинам Пьеро онтологическую неуничтожимость.

Но вернемся к «Бичеванию», самому альбертианскому произведению Пьеро. Все нити композиции холодны, вымерены и напряжены. Каждый персонаж стоит в разумно выстроенном пространстве - точно глыба льда. На первый взгляд может показаться, будто здесь безраздельно царит демон перспективы.

Сцена разделена на две части. Собственно драма происходит слева, в мраморном портике с коринфскими колоннами, под которым мог бы прогуливаться чистый разум. Прямоугольники плит пола ведут взгляд к полуобнаженной фигуре Христа. Он опирается о колонну, на которой Пьеро поместил каменный символ - изваяние греческого героя с простертой рукой. Два палача одновременно взмахнули розгами. Удары их будут размеренны и бесстрастны, как тиканье часов. Абсолютная тишина - ни стонов жертвы, ни мерзкого сопения палачей. И еще два наблюдателя: один стоит спиной к зрителям, второй, повернувшись в профиль, сидит слева. Будь написана только эта часть картины, она была бы просто сценой в коробочке, моделью, запаянной в стекле, прирученной реальностью. Пьеро никогда - в отличие от ироничного Брейгеля, vide «Икар» - не размещает главное событие в перспективе, зная, что геометрия поглощает страсть. Значащие персонажи его драмы стоят на переднем плане, точно на сцене у самой рампы. И объяснение этой загадочной картины все ищут в истолковании значения и символического смысла троих мужчин, которые стоят на первом плане справа - спиной к сцене бичевания.

Беренсон и Мальро интересовались только их композиционной функцией. «Чтобы сделать эту сцену еще более суровой и жестоко безличной, художник вводит в картину три совершенные формы, которые высятся на переднем плане, как вечные скалы». Традиция, однако, связывает это произведение с историческим событие того времени - убийством князя Оддантонио Монтефельтро, который здесь якобы окружен двумя заговорщиками. Сцена бичевания символизирует их преступный замысел. Сюарес же дает волю фантазии и вязнет в рискованных домыслах. Для него эти трое загадочных людей - первосвященник иерусалимского храма, римский проконсул и фарисей. Повернувшись спиной к событию, которое потрясет мировую историю, они тем не менее взвешивают его значение и последствия. Сюарес видит в их зашифрованных лицах три разных выражения: сдержанную ненависть фарисея, тупую самоуверенность римского бюрократа и циничное спокойствие первосвященника. И все же, какие бы мы ни подбирали ключи, «Бичевание», видимо, навсегда останется самой не поддающейся расшифровке картиной в мире. Мы рассматриваем ее словно бы через тонкую пластинку льда - прикованные к месту, очарованные и беспомощные, как во сне.

Последней картиной Пьеро, как считают исследователи нелегкой проблемы хронологизации его произведений, была «Мадонна с Младенцем». Сейчас она находится в галерее Брера в Милане, а атрибуция ее долгое время была предметом дискуссий, пока ее наконец не приписали окончательно автору «Легенды Креста». Десять фигур стоят полукругом позади Мадонны, десять колонн из плоти и крови, и ритму их вторит архитектура. Сцена происходит в апсиде, над которой открывается полукруглая арка и свод в виде раковины. С верхней точки раковины на тоненькой нити свисает яйцо. В описании это звучит весьма тривиально, но формальный этот акцент тут поразительно логичен и уместен. Картина является завещанием Пьеро. А яйцо, как известно, в символике означает таинство жизни. Под совершенным сводом зрелой архитектуры этот висящий на прямой линии неподвижный маятник пробивает для Пьеро делла Франческа час бессмертия.

Понимали ли его современники и потомки, что имеют дело с великим художником, как это очевидно сейчас нам? Пьеро несомненно пользовался признанием, и ему охотно давали заказы. Но работал он, надо сказать, очень медленно и не сделал такой блестящей карьеры, как его коллеги из Флоренции. Его больше ценили за две теоретические работы, которые он написал в конце жизни. И нет ничего удивительного, что его чаще упоминали архитекторы, нежели художники и поэты. Правда, Чилленьо посвящает ему сонет, Джованни Санти, отец Рафаэля, упоминает его в своей рифмованной хронике, еще один поэт делает в своей поэме намек на портрет Федериго Монтефельтро. Не густо.

Вазари, который родился через девятнадцать лет после смерти Пьеро, сообщает очень мало биографических деталей. Подчеркивает его экспрессивность, реализм, любовь к деталям, что можно счесть за явное недоразумение. А потом уже только невозмутимое и монотонное бормотание цитирующих Вазари хронистов и историков искусства.

В XVII и XVIII веках слава Пьеро гаснет, имя его забыто, вероятней всего, оттого, что маршруты вояжей, совершаемых любителями искусств, вели из Флоренции в Рим, и Ареццо, не говоря уже о крохотном Борго, оставался в стороне. Не знаю, то ли количество выпитого вина, то ли вкус эпохи повинен в том, что в своих «Italienische Forschungen» филологи эстет фон Румор отрицательно отозвался о нем, заявив, что не стоит заниматься художником, именуемым Пьеро делла Франческа. И лишь в первой половине XIX века начинается реабилитация мастера, вычеркнутого слепой историей из списка великих. Стендаль - это не первый случай, когда писатели в своих открытиях опережают историков искусства, - извлекает имя Пьеро из забвения, сравнивает его с Учелло, отмечает мастерство перспективы, но, видимо, находясь под воздействием суждения Вазари, пишет: «Toute la beaute est dans l’expression» . Изданная на английском в 1864–1866 годах «History of painting in Italy» пера Кавалькассели и Кроу возвращает автору «Легенды Креста» достойное его место в ряду величайших европейских художников. А потом, как из рога изобилия, сыплются многочисленные исследования и статьи: от Беренсенадо Роберто Лонги {227} , автора великолепной монографии о Пьеро делла Франческа. Мальро сказал, что наш век восстановил справедливость в отношении четырех художников. Это Жорж де ла Тур, Вермеер, Эль Греко и Пьеро.

Что известно о его жизни? Ничего или почти ничего. Даже точная дата его рождения неизвестна, историки пишут ее так: между 1410 и 1420. Он был сыном ремесленника Бендетто ди Франческа и Романьи ди Перино из Монтерки. Мастерская Доменико Венециано во Флоренции стала его академией художеств. Но в городе этом Пьеро не прижился. Видимо, лучше всего он чувствовал себя в маленьком Борго Сан Сеполькро. Работал Пьеро в Ферраре, Римини, Риме, Ареццо и Урбино. В 1450 году бежал, спасаясь от эпидемии, в Бастию; в Римини купил дом с садом; в 1486 году составил завещание, на котором имеется его собственноручная подпись. Свой опыт живописца Пьеро передал не только ученикам, он оставил два теоретических трактата: «De quinque corporibus regularibus» и «De prospectiva pingendi» , в которых чисто научными методами исследует проблемы оптики и перспективы. Умер Пьеро 1 октября 1492 года.

Написать о нем роман - невозможно. Он так наглухо сокрыт за своими картинами и фресками, что придумать его личную жизнь, его любовь и дружбу, его честолюбивые замыслы, гнев, печаль - не удастся. Он удостоился величайшей милости, какую может подарить художнику растеряха-история, утрачивающая документы, затирающая следы. Он существует отнюдь не благодаря легенде о нищенской жизни, безумствах, падениях и взлетах. Он весь растворился в своем искусстве.

Я представляю, как он проходит по узенькой улочке Сан Сеполькро, направляясь к городским воротам, за которыми уже только кладбище и умбрийские холмы. На его широкие плечи накинут серый плащ. Невысокий, коренастый, он шагает уверенной крестьянской походкой. Молча отвечает на поклоны.

Традиция гласит, что к концу жизни он ослеп. Некий Марко ди Лонгара рассказывал Берту дельи Альберти, что в детстве он был поводырем старого слепого художника по имени Пьеро делла Франческа.

Маленький Марко, наверно, не догадывался, что водил за руку - свет.

| |

On 7 December 2018, Russian Orthodox St Catherine’s Day, the monographic exhibition Piero della Francesca opens in the State Hermitage, bringing together works by one of the most celebrated 15th-century masters from art collections in Italy, Spain, Portugal and Britain.

St. Augustine
Circa 1465
© Museu Nacional de Arte Antiga, Lisboa

Annunciation (detail of the Polyptych of St. Anthony)
1460–1470s
© Galleria Nazionale dell"Umbria, Perugia

Portrait of a Boy. (Guidobaldo Da Montefeltro?)
ca. 1483
© Museo Nacional Thyssen-Bornemisza, Madrid, 2018

Madonna and child
1432s
Private collection

From 8 December until 10 March, on Tuesdays, Thursdays and Saturdays, the museum extends the hours for visiting the exhibitions ‘Believe not thine eyes.’ Trompe l’oeil in Art and Piero della Francesca. Monarch of Painting from 18.15 until 21.00. Entrance tickets can be purchased from 18.00 until 20.30 at the Small Hermitage ticket office on the day of the visit and are valid from 18.15 until 21.00 on the purchase day. The entrance ticket entitles one to visit only two above mentioned exhibitions. The ticket price is 300 RUB (without concessions).

The exhibition provides a rare opportunity for people to acquaint themselves with this artist’s oeuvre, as there are no works by Piero della Francesca in Russian museum collections. The majority of the master’s important paintings are in Italy, in places less often visited by tourists: Urbino, Arezzo and Sansepolcro. The exhibition has been organized with the support of the public joint-stock petroleum refining company Rosneft.

The “discovery” of Piero della Francesca took place only in the middle of the 19th century. Prior to that, his works were often attributed to other artists or, scattered as they were in provincial towns of Italy, failed to attract especial attention. Nowadays there is great interest in Piero della Francesca and the artist himself is seen as a key figure in the Italian Quattrocento.

Piero della Francesca (1412(?)–1492) was born in the small settlement of Borgo Santo Sepolcro (now the town of Sansepolcro). He worked in various Italian artistic centres – Florence, Ferrara, Rimini, Rome, Urbino and Perugia – but always preferred to return to his native Borgo Santo Sepolcro or Arezzo, the chief town of the province. Piero played a prominent role in the life of Borgo, being repeatedly elected to various public positions. In the building of the local administration he painted a fresco of the Resurrection that became a symbol of the town.

Piero della Francesca worked at the courts of many Italian rulers, including the papal curia. Around the year 1450 Piero was in Ferrara, where he would have been able to acquaint himself with Netherlandish painting and in particular the works of Rogier van der Weyden, who had been invited to the city by the Marquis, Lionello d’Este. He may also have met with artists from the Low Countries at the court of the Duke of Urbino, Federico da Montefeltro. From the northerners Piero adopted precision in the depiction of nature and the technique of painting in oils that was new to Italy.

The pinnacle of Piero’s work as a monumental artist, and indeed of the entire Quattrocento in general, is the cycle of frescoes on the Legend of the True Cross that he painted in the basilica of San Francesco in Arezzo between 1458 and 1466. Never before had such a cycle appeared in Renaissance art, marked by such clarity and correlation of all the forms to one another, an unusual colour scheme and precise perspective. The exhibition includes a film by Italian documentary-makers devoted to the Legend of the True Cross.

Piero della Francesca was also a portraitist. The names of the master’s clients are not always known, but the most important of them was undoubtedly Federico da Montefeltro. Piero produced a superb double portrait of the Duke and his wife with allegorical scenes of the couple’s triumphs on the other side of the panel (Uffizi Gallery, Florence). Federico was not only the ruler of Urbino but also one of Italy’s most successful condottieri. Such mercenary military commanders were a typical phenomenon of the Renaissance era.

We can also get an idea of such people from the Portrait of Sigismondo Pandolfo Malatesta (Louvre, Paris). When Piero painted his likeness in the early 1450s, Sigismondo was at the height of his fame. The strict profile view of his models was suggested to Piero by medals. When they were mastering the new genre of the era, the portrait, the medallists’ art and works of Classical Antiquity became important for Renaissance artists. In the portrait in the Louvre, the ruler of Rimini is presented from just that angel of view, which made it possible to bring out the subject’s most typical characteristics: an attractive face with coarse features testifying to strength and an indomitable will. Sigismondo is wearing sumptuous clothing, but without adornments, because he is an embodiment of simplicity and restraint.

Piero employed the same compositional scheme when recording the appearance of Federico da Montefeltro’s son, Guidobaldo. His portrait is kept in the Thyssen-Bornemisza Museum in Madrid. It is hard to imagine this charming youngster with fine features and blonde hair streaked with gold where the light catches it growing up to become a tyrannical duke, a condottiere, and at the same time someone who commissioned art from Raphael.

In Borgo Santo Sepolcro, Piero della Francesca produced a large altarpiece for the Augustinian Convent. The central panel has not survived, while the four side panels became dispersed to different collections. The Hermitage has managed to reunite three of them at the exhibition: Saint Augustine (Museu Nacional de Arte Antiga, Lisbon), The Archangel Michael (National Gallery, London) and Saint Nicholas of Tolentino (Museo Poldi Pezzoli, Milan). All the figures are shown on the same scale. Each of them loons up unshakeable as a rock, irrespective of who they are – bishop, warrior or monk. In his depiction of Augustine, Piero displayed his talent as a miniaturist: the saints mitre and dalmatic, decorated with embroidered Gospel stories, are reproduced with such a sense of authenticity that Piero can rival the Netherlandish artist in their ability to convey the materiality of things. Nicholas of Tolentino has such an individual look that the artist may well have had a monk pose for him who caught his attention with an exceptionally stout figure and an expressive face. The Archangel Michael is not so much a warrior, the “Prince of the Heavenly Host, standard-bearer of the most Holy Trinity”, as a bejewelled courtly knight who embodies the artist’s own conception of perfect youthful good looks.

Piero’s art is devoid of heightened emotionality and dynamism. It exemplifies the main principle of the Renaissance: the human being, full of beauty and dignity, is the centre of the universe and the surrounding world is harmonious. Piero’s indisputable masterpiece – the Madonna di Senigallia (Galleria Nazionale delle Marche, Urbino) – dates from the late period in the artist’s career. The name of the picture comes from the location of the church for which it was painted. The Madonna di Senigallia can be viewed as the quintessence of Piero’s oeuvre. The main principles of his art are reflected in it particularly distinctly: the mathematical perception of shapes, carefully judged proportionality in the relationship of the figures, objects and space, a high degree of generalization and a consistent treatment of questions of lighting. The refined colour scheme is also beautiful, with the master giving preference to light, joyful hues.

In his final years, blindness prevented Piero della Francesca from working as a painter and he engaged in theoretical researches: his treatises on mathematics and geometry should be ranked alongside the contributions made in that field by Leon Battista Alberti, Luca Pacioli and Leonardo da Vinci.

Piero della Francesca was one of the first to discover the laws of perspective. His works include a unique manuscript On Perspective in Painting that is in the collection of the Fondazione Palazzo Magnani and provides a basis for an understanding of the whole of perspective and the essence of the visual illusions of the Renaissance.

It is important to note that the bulk of the expenses for the preparation of the exhibition have been covered by the general sponsor – the petroleum refining company Rosneft. Rosneft’s activities are an example of socially responsible business. The company actively supports significant events in Russia’s cultural life. It provides funding for projects that determine the cultural look of the country, influence national identity and form an understanding of high culture in society. The State Hermitage expresses its gratitude to Rosneft for its collaboration, invaluable support for the museum and the opportunity to show visitors works by one of the most celebrated artists of the 15th century.

The exhibition curator is Tatiana Kirillovna Kustodieva, Candidate of Art Studies, leading researcher in the State Hermitage’s Department of Western European Fine Art.

The general sponsor of the exhibition is Rosneft.

General sponsor for Italy

Введение

Эпоха Возрождения, время расцвета итальянской культуры, время когда на свет рождается множество прекраснейших творений культуры, которые и до нашего времени поражают взгляд своей красотой и глубиной авторской мысли. Эпоха дученто, т.е. XIII век явилась началом ренессансной культуры Италии - Проторенессансной. Проторенессанс кровно связан со средневековьем, с романскими, готическими и византийскими традициями (в средневековой Италии византийские влияния были очень сильны наряду с готикой). Даже величайшие новаторы этого времени не были абсолютными новаторами: нелегко проследить в их творчестве четкую границу, отделяющую «старое» от «нового». «Симптомы» Проторенессанса в изобразительном искусстве не всегда означали ломку готических традиций. Иногда эти традиции просто проникаются более жизнерадостным и светским началом при сохранении старой иконографии, старой трактовки форм. До подлинного ренессансного «открытия личности» тут еще не доходит.

Квантроченто- этап Раннего Возрождения в Италии- триумфальный период в истории искусства. Поражает щедрость, переизбыточность художественного творчества, хлынувшего как из рога изобилия. Можно подумать, что никогда столько не строили, не ваяли, не расписывали, как в Италии XV века. Впрочем это впечатление обманчиво: в позднейшие эпохи художественных произведений появлялось не меньше, все дело в том, что «средний уровень» их в эпоху Возрождения стал исключительно высоким. Он был высок и в средние века, но там искусство было плодом коллективного гения, а Возрождение рассталось со средневековой массовидностью и безымянностью. Архитектура, скульптура и живопись перешли из рук многоликого ремесленника в руки художника-профессионала, художника-артиста, утверждающего свою индивидуальность в искусстве. Конечно, в то время были художники более талантливые и менее одаренные, были пролагатели путей и просто их последователи, но категория «посредственности» к художникам Возрождения неприменима. Искусство играло в ее жизни слишком важную роль: оно шло впереди науки, философии и поэзии, выполняя функцию универсального познания.

Одним из величайших людей эпохи Раннего Возрождения был тот, о ком я расскажу в своей работе - Пьеро дела Франческа, великий художник и математик своего времени. Здесь я поведаю об основных его достижениях как в математике так и в тесно связанной с ней живописи.

Биография Пьеро делла Франческа (1406/1420-1492гг.)

Родился Пьеро дела Франческа между 1406 и 1420 годами в Сан-Сеполькро в Умбрии (ныне – восточная часть Тасканы) «и назывался по имени свой матери дела Франческа, так как она осталась беременна им, когда отец его, ее муж, умер, и так как она воспитывала его и помогала ему достигнуть того, что сулила ему судьба (однако Milanesi приводит факты не указывая своих источников: отец Пьеро-Бенедетто деи Франчески, или дела Франческа, из очень известного в Борго Сан Сеполькро рода, был женат на Романа да Перино ди Карло из Монтерки и умер только после 1465 года, отсюда следует 1)что дела Франческа есть фамилия, а не прозвище по матери и 2) что отец умер много лет спустя после рождения Пьеро). В юности своей Пьеро занимался математикой, а также лет с пятнадцати получал наставления в живописи, никогда, однако не оставляя математики, производя удивительные плоды как в ней, так и в живописи». Отсутствие каких либо сведений о его художественной деятельности с 1439 по 1444 года не дает возможности проследить первые шаги Пьеро дела Франческа в искусстве. До конца 1430-х – начала 1440-х годов ренессансные веяния не ощущались в Ареццо – одном из крупнейших городов Умбрии. Однако с 1439 года благодаря контактам с искусством Флоренции Пьеро ознакомился с системой линейной перспективы, изобретенной Брунеллески и разработанной Альберти; скульптурой Донателло, Микелеццо и Луки дела Роббиа и созданным ими новым стилем; с искусством Мазаччо, который сочетал законы линейной перспективы с античными традициями для создания обладающих драматической мощью форм, смелые ракурсы и моделеровку карнации при помощи резких тёмных теней. Влияние Мазаччо преобладает в ранних работах Пьеро дела Франческа, например в алтарном образе Мадонна дела Мизерикордия, заказанном в 1445 году Братством милосердия Борго Сан-Сеполькро (Сан-Сеполькро, Государствееный музей).

Художник из маленького городка, до 16 века не попавшего в сферу культурного влияния Флоренции, Пьеро с готовностью учился у мастеров из других городов. У Доменико Венециано, на формирование которого, в свою очередь оказал влияние стиль интернациональной готики, представленный в Венето творчеством Джентиле да Фабриано и Пизанелло, Пьеро дела Франческа научился натуралистической передаче освещения и светотени; этот прием лег в основу мощного поэтического реализма его произведений. Импрессионистические мотивы в трактовке листвы, заимствованные художником, возможно, у Доменико Венециано, в более поздних его работах, написанных под влиянием фламандской живописи, стали одной из самых ранних в заподноевропейском искусстве попыток изображения предметов с учётом освещения. «Пьеро делла Франческа был призван старшим Гвидубальдо Фельтро, герцогом Урбино, для которого сделал много красивейших картин с маленькими изображениями; большая часть их сильно пострадала, так как это государство много раз терпело войн. Там сохранились тем не менее некоторые из его рукописей по геометрии и перспективе, в которых он был не хуже любого в своё время и даже, может быть, тех, кто вообще когда-либо существовал. Это показывают его произведения, полные перспективы, и в частности сосуд, так нарисованный в квадратах с разных сторон, что дно и горлышко видны спереди, сзади и с боков; это поистине изумительная вещь, в которой он тончайшим образом нарисовал каждую мелочь и с большим изяществом произвел перспективное сокращение всех окружностей». Несмотря на то, что Пьеро всегда сохранял тесную связь со своей семьей и родным городом, примерно с 1446 по 1454 года он много работал при дворах правителей Пезаро, Феррары и Римини, в Болонье, Анконе и Лорето. «Так после Урбино,- пишет Вазари,- Пьеро отправился в Пезано и Анкору, откуда, среди занятий прекраснейшими работами, был призван герцогом Борсо в Феррару, где во дворце расписал много зал, впоследствии разрушенных герцогом Эрмоле Старшим, чтобы переделать дворец в современном стиле. Таким образом, в этом городе осталась только одна капелла в церкви святого Августина, расписанная фреской рукой Пьеро, но она от сырости сильно пострадала». После этого его призвал в Рим папа Николай V, там в верхних комнатах дворца конкурируя с Браманте из Милана он исполнил два сюжета, которые тоже по сведениям Вазари были разрушены папой Юлием II, так как Рафаэль из Урбино там должен был написать заключение святого Петра в темницу и чудо с причастием в Больсене. После того как Пьеро закончил свои работы в Риме, он «вернулся в Бонго, так как умерла его мать, и внутри приходской церкви сделал фреской на средних дверях двух святых, которые считались прекраснейшей вещью. В монастыре августинцев он написал на дереве алтарный образ, и эту вещь весьма хвалили; фреской он исполнил «Богоматерь Милосердие» в одном обществе, или как они себя называют, братстве; а во дворце консерваторов - воскресение Христа, которое считается лучшим из его произведений в названном городе и вообще из всех его работ»,- пишет Вазари.

Так же в период с 1446 по 1454 года создана одна из его прекраснейших картин - «Бичевание Христа» (Урбино, Национальная галерея Марке), в которой фигура и окружающая их архитектура построены со строгим соблюдением пропорций, всё геометрически выверено и изображено в соответствии с законами линейной и воздушной перспективы (которые изменены только в группе с бичуемым Христом для постановки смыслового акцента композиции). В других картинах. Созданных в этот период, например Святой Иероним (1450, Берлин, Государственный музей) и Св. Иероним с донатором (около 1452 года, Венеция, Галерея Академии), впервые появляется пейзаж. В нем заметны возникшие во флорентийской живописи под влиянием северного искусства тенденции к большому реализму в построении композиции и передаче деталей, использованию воздушной перспективы и панорамных видов. В Ферраре художник написал не сохранившиеся до наших дней фрески по заказу братьев Леонелло и Барсjд`Эсте. В коллекции Леонелло были картины Рогира ван дер Вейдена, которые несомненно возбудили у Пьеро интерес к фламандской технике масляной живописи, к способам передачи света импрессионистической трактовке золотых вышивок и кружев, столь виртуозно изображавшихся художниками XV века на богатых одеждах персонажей их картин. Подражание фламандской технике и импрессионистическая трактовка освещенных предметов появляются уже в портрете Сиджизмондо Малатеста, правителя Римини (1451 год, Лувр).

При дворах правителей-гуманистов в Ферраре, Пезаро и Римини Пьеро дела Франческа познакомился с культурой, главным устремлением которой было возрождение античности и использование ее достижений во всех сферах человеческой деятельности, от письма и почерков до изобразительных искусств. Под влиянием этого увлечения античностью Пьеро стал использовать в своих картинах классические формы, прежде всего в архитектурных фонах. Несмотря на многочисленные попытки понять методы построения архитектурных и пейзажных фонов у Пьеро дела Франческа, в его картинах не удалось обнаружить последовательного применения геометрического модуля или системы перспективных построений. Напротив, можно доказать, что Пьеро использовал композиционный принцип, доминировавший во флорентийской живописи середины 1430-х годов: последовательное уменьшение размеров фигур от переднего к дальнему плану; фигуры первого плана определяют также размер колон изображенных построек. Античная архитектура у Пьеро совмещает массивность, ясность и благородство форм с изящной легкостью орнамента. Постройки нередко оказываются незаконченными в пределах картинной плоскости, части их как будто осечены в результате обрамления холста рамой. «Прибыв из Аретто в Ареццо, Пьеро расписал для Луиджи Баччи, аретинского гражданина, в церкви Сан Франческо капеллу его семьи у главного алтаря, свод которой был уже начат Лореццо ди Биччи»,- пишет Вазари. В этой работе одежды женщин царица Савской исполнены в новой и нежной манере, много портретов с натуры, что изображают людей древности. «Однако превыше всякого иного достижения по изобразительности и мастерству стоит то, как он изобразил ночь и ангела в ракурсе, который опускается головою вниз, чтобы передать знак победы Константину, спящему в палатке под охраной слуги и нескольких вооруженных, скрытых во мраке ночи. Так Пьеро в изображении этой темноты дает понять, как подражать природным вещам, выбирая их из действительности в их подлинном виде, тем самым, что это он сделал отличнейшим образом, он дал возможность новым художникам следовать за ним и достигнуть той высшей ступени, на которой находится искусство в наши дни»,- считает Вазари. На формирование стиля Пьеро делла Франческа зрелого периода оказала влияние классическая скульптура, которою он видел в Риме. Его единственная засвидетельствованная документами поездка в Рим произошла в сентябре 1458-1459 года, когда по заказу папы Пия II он расписал фресками две залы в Ватиканском дворце. Как сообщает Вазари, Пьеро работал и для папы Николая V (1447-1454); должно быть, именно во время этой поездки мастер познакомился с произведениями античной скульптуры, прекрасное знание которой он демонстрирует в картине Крещение Христа (Лондон, Национальная галерея) и в цикле фресок Легенда о Святом Кресте (Ареццо, Церковь Сан Франческо). На картине Крещение, написанной, вероятно, около 1453 года. Христос изображен стоящим в синих водах реки, в которых отражаются люди на берегу,- явное подражание фламандским мастерам.