«СЛУЖБА КАБАКУ»

К сатирическим пародийным произведениям XVII века, использующим форму церковной службы и жития святых, относится повесть «Служба кабаку».

Смысл повести состоит в обличении кабака, показе губительных результатов пьянства. Кабак, «несытая утроба», выступает в повести как всепожирающий Молох, от которого нет спасения слабому духом человеку. Автор описывает трагедию спившегося человека. Вот он приходит в кабак благонравный, разумный. Сперва начинает пить неволею, потом пьет с похмелья, а позже и сам пьет, и людей учит. И тогда уже, не помня себя, ходит по домам в поисках вина, хотя и не зовут его, и бранят. Его следует «отбегати - учит автор, яко ото лва, снедающе человека». За короткий час пития вина исчезает мудрость человека, наступает нагота, безумие, срамота. Пьянство приводит к опустошению дома, гибели семьи. Автор отмечает, что пьянство приводит к преступлениям. Пропив все, пьяницы обкрадывают приезжих и получают за это наказания. Как отмечает автор, старость пьяниц «нечестна, ни многолетна..., не христианскою смертию мнози человеци, от вина умирают».

В повести автор перечисляет всех, кто несет свою лепту в «несытую утробу» кабака. Здесь поп и дьякон. Они несут в кабак скуфьи, шапки, служебники. Монахи несут рясы, клобуки, дьяки - книги и переводы, философы мудрость меняют на глупость, «женки недобрые отдают блуд и скаредство», а добрые получают срам, повара мастерство меняют на винную чарку, лесники отдают куниц и соболей. Горестно, что все, любящие кабак, покидают родителей, и только когда наступает смерть, сетует автор, вспоминают они родителей, но поздно.

Сатирический эффект повести достигается использованием текста церковной службы (малой и большой вечерни), а также житийной литературы. Использует автор и недопустимое в то время сочетание высокой формы церковных песнопений с низким содержанием, изображающим все степени падения пьяниц. Пародируется в повести также и известная молитва «Отче наш»: «Отче наш, иже еси седиш ныне дома, да славитца имя твое нами... да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабаке... и оставите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы свои на кабаке... Но избавите нас от тюрьмы».

Эта талантливая сатира обличает «царевы кабаки» и такой человеческий порок, как пьянство. Пьянство изображено как выражение душевной слабости, с которой надо бороться. Пьянство - это нравственное падение человека. Оно приводит человека к позору, разорению, болезням, тюрьме. Повесть имела не только обличительный, но и поучительный характер.

«Служба кабаку» («Праздник кабацких ярыжек» ) - русское сатирическое произведение XVII в., пародирующее церковное богослужение.

Характеристика

Текст «Службы кабаку» сохранился в трёх списках, все они датируются XVII-XVIII в. но сам текст представляет образчик XVII в. В. П. Адрианова-Перетц определила источники для пародии - это «малая» и «великая» вечерня с каноном (основной текст) и житие (последняя часть текста, где представлено житие пьяницы). «Служба кабаку» представляет собой пример сатирического произведения с имитацией церковной службы. Автор хорошо знаком с богослужебными текстами, так как грамотно пародирует не только некоторые части из песнопений, чтений и житий, но и распорядок службы. Это произведение было популярным в XVIII в. в Москве и Нижнем Тагиле, а в начале XX в. о нём было известно в Сибири.

Сюжет

Вначале приводится псевдодата служения («месяца китавраса в нелепый день») и кто эту службу проводит. Служба идёт в кабаке и предметами служения являются чарки, перстни, рукавицы, штаны и др. В тексте говорится, что пьют вино, пиво и мёд. Идёт осуждение пропойцев, пьянства, кабака в сатирическом ключе. Главный леймотив произведения - кабак обирает людей до нищего состояния. Также раскрывается пагубность из-за кабака - для продолжения загулов люди идут на воровство.

«Калязинская челобитная»

« Калязинская челобитная» объединяет черты делового стиля (поскольку пародируется челобитная) и церковнославянские элементы (поскольку речь идет о монастыре). В « Калязинской челобитной» высмеивается монастырское пьянство, об этой проблеме писали в своих официальных донесениях и надзиратели за монастырским хозяйством.

Автор начинает традиционно для челобитных: Великому господину преосвященному архиепископу Симеону Тверскому и Кашинскому бьют челом богомольцы твои, Колязина монастыря крылошаня, черной дьякон Дамаско с товарыщами .

А затем иронически передает жалобы монахов на «лихого» архимандрита, который «казны не бережет, ладану и свеч много жжет, и тем, он, архимандрит, церковь запылил, кадилызакоптил, а нам, богомольцам твоим, выело очи, засадило горлы » (Подробнее).

Деловой язык представлен в произведении устойчивыми штампами и официальной терминологией: пожалуй нас , богомольцев своих; вели , государь, архимарита счесть в колоколах да в чепях весом , что он ис колокол много меди иззвонил и с чепей много железа перебил; и в тойутерной казне отчот дать и свой милостивой указ учинить ; безчестье немалое, жить неотходно, прибыль чинить, казне поруху учинил, по всем монастырем и кружалом смотр учинили, начальныя люди им приказали . Есть и церковно-канонические формулы: Живет он, архимарит, не гораздо, забыл страх божий и иноческое обещание .

Но автор «Калязинской челобитной» хорошо владеет и скоморошьим языком, использует рифмованную прибауточную речь. Например: «А нам, богомольцам твоим, и так не сладко: ретка да хрен, да чашник старец Ефрем »; «И он, архимарит, родом ростовец, а нравом поморец, умомо колмогорец, на хлеб на соль каргополец »; при «хорошем» архимандрите они будут «вино в чарки наливать да старое пиво допивать, а молодое затирать, и иное станем на дрожжи наливать, да тогда и к церкви пойдем, когда вино да пиво допьем ».

«Азбука о голом и небогатом человеке»

Еще с XI в. в русской литературе был известен жанр «толковой азбуки» (в тексте которой каждая строка начинается с очередной буквы алфавита). « Азбука о голом и небогатом человеке» – пародия на такие азбуки, в ней рассказывается история москвича-посадского,обедневшего по типичным для XVII в. причинам: Отецъ мой и мати моя оставили мне имениебыли свое, да лихие люди всемъ завладели .

Часть названий букв прямо входит в текст: Азъ есми нагь; Добро бы онъ, человекъ, слово свое попомънилъ, и денегь мне дал; Земля моя пуста . Часть названий букв стоит в иной грамматической форме или используется однокоренное слово: Живу я, доброй молодец (живете),Покоя себ ѣ, своей б ѣдности, не обретаю (покой), Твердъ животъ мой (твердо), Мыслию своею всево бы у себя много видель (мыслете). Остальные начала строк совпадают с названиями единиц алфавита только первыми буквами: Богъ душю мою ведаеть (буки), Ерычитца по брюху с великих недоетковъ (ы – еры); Ерзнул бы по лавке в старой аднорядк ѣ или ерзнул бы за волком с собаками да не на чем (ер и ерь), Псы на милова не лают (пси), К с ѣй б ѣдности не умеють люди пристать (кси).

Стиль «Азбуки» скомороший, с рифмовкой, с просторечиями и, возможно, окказионализмами. При этом встречаются неожиданные вкрапления высокого стиля: Разум мой не осяжеть, животъ мой – не обрящеть своей б hдности, все на меня востали … а богь не выдасть – и свинья не сьесть! (народная поговорка). Или: Азъ есми нагь, нагъ и босъ, голоденъ и холоден, сьести нечаво (высокое начало, потом ступенчатое снижение).

«Служба кабаку»

В «Службе кабаку», пародируя церковную службу («малую» и «великую» вечерни) и житие мученика, автор изображает судьбу постепенно пропивающегося пьяницы (Подробнее).Если вся предшествующая литература угрожала пьянице адскими мучениями после смерти, то автор XVII в. предостерегает его от кабака потому, что в жизни его ждет полное разорение.

В языке этой пародии-сатиры, с одной стороны, находит отражение книжная славянская терминология (много слов с суффиксами –т ель ) и фразеология церковных служб и песнопений, формы аориста (погибе, лишихся), церковнославянские формы звательного падежа (кабаченепотребне, истощителю) , падежные формы с чередованием заднеязычных (в человеце, ввелицеи ) (Подробнее).

Но метафоры и перифразы в «Службе» отнюдь не книжные: «в тюрьму вселился еси, итамо сущую мзду трудов своих прием – ожерелье в три молоты стегано, перстень бурмитской на обе руки наложил еси, и нозе свои во кладе утверди » (ошейник, кандалы, колодки).

Очень ярко и широко в языке «Службы кабаку» обнаруживается живая народная речь, причем с севернорусскими диалектизмами (например: на корчме испити лохом; уляпался; с радением бажите , т. е. желаете, требуете; стряпаете около его, что черт у слуды; в мошне ни пула и т. п.). Много народных поговорок, загадок, нередко рифмованных, например: был со всем, а стал ни с чем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот, а ты глот; крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет и т. д.

Пародирование церковных песнопений проведено с большим уменьем, и оригиналы отдельных частей «Службы кабаку» узнаются без труда. Иногда автор близко повторяет начало церковной песни, продолжая свободно развивать затем свою тему, например: Ныне отпущаеши (часть всенощной) с печи мене, раба своего еще на кабак по вино и по мед и по пиво, по глаголу вашему с миром, яко видеста очи моя тамо много пьющих и пьяных , «Егда славнии человеци , вживотех искуснии, в разуме за уныние хмелем обвеселяхуся , тогда егда во многие дни сетвориша, питием омрача ху свои сущии разум... » (ср. церковную песнь: «Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся , тогда Июда злочестивый сребролюбия недугомомрач ашеся... ») (Подробнее).

Одним из художественных приемов повести является повторение одних и тех же вопросов и ответов бражника и святых отцов: «И нача бражник еще толкатися у врат. Прииде ко вратам апостол Павел и рече: «Кто толкущеся у врат святых?» «Аз есмь бражник, желаю с вами в раю быти». И Павел рече: «Бражником не входимо в рай». И каждый раз, когда появлялся новый святой, вопросы и ответы повторялись.

Повесть повествует о том, как пьяница весь свой век пил, но каждый раз, поднимая ковш с вином, славил имя божие. Бог отметил этот «подвиг» бражника и после его смерти поставил душу бражника к райским вратам. Бражник начал стучаться в рай, требуя, чтобы его пустили пребывающие там святые. Между бражником и каждым святым, выходящим на его стук, происходит диалог. Оказывается, рай населен святыми, совершившими столь тяжкие грехи, что они, собственно, недостойны пребывания там, суд божий был несправедлив. В самом деле, апостол Петр живет в раю, а сам трижды отрекся от Христа. Апостол Павел убил камнем первомученика Стефана. Царь Давид слугу своего на смерть послал, а жену его Вирсавию взял к себе на ложе. Царь Соломон поклонялся идолам. Не зная, как избавиться от бражника, святые послали к нему евангелиста Иоанна Богослова. Но и его бражник уличил в лицемерии, сказав ему: «Во еуангелии ты же написал: аще ли друг друга возлюбим, а бог нас обоих соблюдет. Почему ты, господине, Иван Богослов, еуангелист, сам себя любиш, и в рай не пустиш?» Иоанну Богослову пришлось пустить бражника в рай.

Повесть о Ерше Ершовиче» - одно из замечательных произведений. В аллегорической форме она раскрыла сложный социальный конфликт между крестьянами и землевладельцами, показала бесправное положение «голых и небогатых».

Справедливый приговор суда в пользу бедных не был типичен в условиях XVII века. Но ведь это была демократическая повесть и в ней выражена, как и в других повестях века, народная мечта о победе добра над злом. Повесть отличается большой правдивостью деталей быта, точностью в изображении рыб и их повадок.

Повесть начинается с того, что богатый брат дал бедному лошадь, чтобы бедный привез из лесу дрова, но пожалел дать хомут. Бедняк привязал дровни к хвосту лошади, она зацепила за подворотню и хвост оторвался. Богач не пожелал принять бесхвостой лошади, и возникла тяжба. По дороге в суд братья заночевали у попа, бедняк, засмотревшись на трапезу попа и богатого брата, нечаянно задавил поповского ребенка, и поп также пошел в суд. Боясь наказания, бедняк решил покончить с собой, но, падая с моста, нечаянно задавил старика, которого под мостом везли в баню. Казалось, выхода нет, но на помощь бедняку, как и во всякой народной сказке, пришла смекалка. Он поднял с дороги камень, завернул его в платок и на суде трижды показал судье. Корыстный судья Шемяка подумал, что бедняк сулит ему богатый посул, и решил дело в его пользу. Когда же судья потребовал плату, бедняк прибегнул к хитрости. Он сказал судье, что если бы тот судил иначе, то бедняк «убил бы его тем камнем». И Шемяка был счастлив, что решил дело в пользу бедного.

О бедности, о неправом суде и хитроумии маленького человека рассказывает повесть «Шемякин суд», которая датируется второй половиной XVII века. Она близка к народной сатирической сказке о неправом суде.

Повесть обличает неправый продажный суд. В повести присутствуют детали, которые вводят читателя в типичную обстановку того времени: бедный брат не имеет не только лошади, но даже хомута и сам добровольно идет в суд за богатым, чтобы не платить налог за вызов; у попа бедняка не зовут ужинать и он лежит голодный на полатях; идя в суд с попом и братом, бедняк понимает, что его засудят, и хочет покончить собой.

Судья дан в повести как ловкий делец, готовый за мзду вынести любое решение. В данном случае он придумал хитроумный приговор: отдать лошадь бедняку, пока не вырастет новый хвост; попадью отдать бедняку, пока не будет ребенка, а человек, у которого задавили отца, сам должен броситься с моста на бедняка.

В повести характерны новые представления автора о человеческой судьбе. До XVII века власть теологии была еще сильна и подчеркивалась зависимость человека от провидения. Но под влиянием социально-исторических условий эти взгляды изменились. На первый план теперь выдвигается не судьба, а личный успех, удача, счастливый случай. Появляется образ находчивого человека, веселые и ловкие проделки которого не только не вызывают осуждения, но, наоборот, изображаются сочувственно. Новый герой силен своим умом, хитростью, жизнелюбием. Эти качества противопоставляются средневековому отстранению от жизни, уходу в монастырь, и в этом проявляется также тенденция обмирщения литературы XVII века. Жизнь героя – цепь случайностей, но герой не погибает, ему на помощь приходит смекалка.

«Повесть о Шемякином суде» - оригинальная сатира, изображающая реальную вековую тяжбу бедных и богатых, неправый феодальный суд, горькую долю бедняка, который пытался в сложных условиях жизни противостоять судьбе и, волей автора, преуспел в этом с помощью находчивости.

«ПОВЕСТЬ О ЕРШЕ ЕРШОВИЧЕ»

Злободневная проблема бедности и богатства вызвала к жизни остро обличительную сатирическую «Повесть о Ерше Ершовиче». Повесть изображает земельную тяжбу из-за Ростовского озера между Ершом и Лещом. Эта тема была типична для XVII века, так как происходил массовый захват земель светскими и духовными феодалами и глубокое разорение народных масс. Повесть – не веселая шутка, а горестная жалоба: за прозрачной аллегоричностью повести явственно проступает отчаянное положение крестьян, которых Ерш «перебил и переграбил и из вотчины вон выбил, и озером завладел насильством... и хощет поморить голодною смертию». И они «бьют челом и плачутся» на вора, разбойника, ябедника Ерша и просят: «Смилуйтеся, господа, дайте нам на него суд и управу». Ерш пришел в Ростовское озеро издалека и, выдавая себя за крестьянина, упросил пустить его «на малое время пожить и покормиться». Добрые люди его приняли, а он не вернулся в родные места, остался в Ростовском озере и начал бесчинствовать. Ловкий пройдоха, он выдал дочь за Вандышева (мелкая рыба, снеток) сына, тем самым укрепил свое племя и начал грабить соседних рыб.

На суде Ерш обнаружил большую хитрость, ловкость и изобретательность, доказывая свою невиновность. Он грозил Лещу и Головлю, что будет на них «искать бесчестия своего», зачем назвали его «худым человеком». А он, дескать, «не бивал и не грабливал», ничего не знает и не ведает. Ростовское озеро наглый лгун объявил вотчиной своего деда, а Леща и Головля холопами отца. Про себя же сказал, что он – «истаринший человек, детишка боярские, мелких бояр, по прозванию Вандышевы Переславцы». После смерти отца Ерш, якобы не желая брать на душу греха, отпустил холопов на волю. В голодный же год, говорил он, Лещь и Головль сами ушли на Волгу, а его, «бедново отнють продают напрасно». Ерш притворно жаловался, что Лещь и Головль, живя в Ростовском озере, никогда ему свету не давали, так как ходили «поверх воды». Он же, Ерш, как праведник, живет «божиею милостию и отцовымь благословениемь и материною молитвою», не вор, не разбойник, а человек «доброй». В доказательство Ерш ссылался на то, что его знают в Москве «князи и бояре и дети боярские, и головы стрелецкие... и весь мир во многих людех и городех». Ерш хвастался, что едят его в ухе «с перцемь и шафраномь, и с уксусомь, ... а поставляют перед собою чеснок на блюдах, и... с похмеля оправливаютца».

Настоящий же облик Ерша отчетливо прояснился на суде. «Свидетели» - рыбы Лодуга, Сиг и Сельдь показали, что Лещь и Головль – «люди добрые, кормятся своею силою, а озеро изстарины Лещево да Головлево». А Ерш – «лихой человек, обманщик, воришько, а живет по рекам и по озерам на дне, что змея ис-под куста глядит». Выслушав всех, судьи «приговорили Лещу с товарищем правую грамоту дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша щетину головою». Но Ерш и тут ускользнул. Повесть кончается тем, что Лещь и Головль отпустили на волю Ерша, взяли «правую грамоту, чтобы от нево впредь беды не было какой, а за воровство Ершево велели по всем бродом рыбным...бить его кнутом нещадно».

«ПОВЕСТЬ О БРАЖНИКЕ»

Блестящим образцом сатиры, выходящим за пределы обличения духовенства, является «Повесть о бражнике», который попал в рай. Сюжет этот встречается во французской и немецкой литературе, а это дало повод в свое время литературоведу А.Н.Веселовскому считать произведение неоригинальным. Однако, несмотря на международный сюжет, «Повесть о бражнике» оказалась тесно связанной с русской действительностью XVII века, при этом французский крестьянин и немецкий мельник в русском варианте заменены бражником. После учреждения в XVI веке «царевых кабаков», пьянство стало одним из народных бедствий и тема обличения пропойц заняла значительное место в русской литературе XVII века. Повесть эта не прославление пьяниц, она направлена против религиозного аскетизма, против утверждения церкви, что «пьяницы царства божьего не наследят». В повести ясно выражена критика некоторых догматов церкви. Неизвестный автор высказывает смелые суждения в адрес святых, выражает сомнение в справедливости божьего суда. Это и было причиной того, что повесть была включена церковью в индекс запрещенной литературы.

Сатирическая сила повести в обличении бражником святых. Автор пересматривал традиционное представление о справедливости божьего суда, находил слова упрека для каждого обитателя рая, и бражник с его единственным грехом – пьянством – выглядел, по сравнению с другими, невинным агнцем.

«СЛУЖБА КАБАКУ»

Смысл повести состоит в обличении кабака, показе губительных результатов пьянства. Кабак, «несытая утроба», выступает в повести как всепожирающий Молох, от которого нет спасения слабому духом человеку. Автор описывает трагедию спившегося человека. Вот он приходит в кабак благонравный, разумный. Сперва начинает пить неволею, потом пьет с похмелья, а позже и сам пьет, и людей учит. И тогда уже, не помня себя, ходит по домам в поисках вина, хотя и не зовут его, и бранят. За короткий час пития вина исчезает мудрость человека, наступает нагота, безумие, срамота. Пьянство приводит к опустошению дома, гибели семьи. Автор отмечает, что пьянство приводит к преступлениям. Пропив все, пьяницы обкрадывают приезжих и получают за это наказания. Как отмечает автор, старость пьяниц «нечестна, ни многолетна..., не христианскою смертию мнози человеци, от вина умирают».

В повести автор перечисляет всех, кто вносит свою лепту в «несытую утробу» кабака. Здесь поп и дьякон. Они несут в кабак скуфьи, шапки, служебники. Монахи несут рясы, клобуки, дьяки – книги и переводы, философы мудрость меняют на глупость, «женки недобрые отдают блуд и скаредство», а добрые получают срам, повара мастерство меняют на винную чарку, лесники отдают куниц и соболей. Горестно, что все, любящие кабак, покидают родителей, и только когда наступает смерть, сетует автор, вспоминают они родителей, но поздно.

Сатирический эффект повести достигается использованием текста церковной службы (малой и большой вечерни), а также житийной литературы. Использует автор и недопустимое в то время сочетание высокой формы церковных песнопений с низким содержанием, изображающим все степени падения пьяниц. Пародируется в повести также и известная молитва «Отче наш»: «Отче наш, иже еси седиш ныне дома, да славитца имя твое нами... да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабаке... и оставите должники долги наша, яко же и мы оставляем животы свои на кабаке... Но избавите нас от тюрьмы».

"Смеховая" литература, отрицая официальную книжность, пародировала известные в Средневековье жанры, легко узнаваемые читателем, - челобитную, азбуку, лечебник, даже церковную службу. Так, "Служба кабаку" обличала государственную систему "питейных домов", где народ обирался и спаивался. Высокая форма церковных песнопений приходила здесь в противоречие с низким содержанием. Молитва "Отче наш" обретала в устах кабацких ярыжек несвойственные ей пассажи: "...да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабакѣ... и оставите, должники, долги наша, якоже и мы оставляем животы своя на кабакѣ, и не ведите пас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрмы".

Язык произведения имеет яркую диалектную окраску, указывающую на северно-русское происхождение сатиры. В диалектных значениях использованы некоторые общерусские слова (например, "суровый" в значении "буйный"). Яркий колорит стилю "Службы" придают пословицы и поговорки, пришедшие в литературный язык, скорее всего, из репертуара скоморохов ("взявши кошел, и под окны пошел"; "было да сплыло"; "родила вас мама, да не приняла вас яма").

Создатель "Службы кабаку", принадлежавший, как полагают ученые, к низшим чинам провинциального духовенства, не только говорит языком народа, по и мыслит образами и символами народной обрядовой культуры. По мнению О. С. Стафеевой, действие сатиры не случайно разворачивается в кабаке, имеющем вид традиционного крестьянского жилища – избы. Оно локализовано пределами "печного" пространства – темного и греховного согласно религиозно-мифологическим представлениям древних, в то время как "красный угол" в избе ассоциировался с понятиями "Бог" и "свет". В отличие от сказки об Иванушке-дурачке в "Службе кабаку" мотивы сидения на печи и нечистоты, связанной с очагом и золой, имеют не мифологическую, а социальную окраску, являясь признаком нищеты и лености "пропившихся на кабаке", причем это состояние для них не временное, как для сказочного героя, а "во веки веков". Символика образа печи, имеющая отношение к похоронному и поминальному обрядам, к перемене облика человека и переходу его в мир иной, мотивирует возникновение в произведении темы "наготы и босоты безмерной" ("В три дня очистился еси до нага... был со всем, а стал ни с чем"), которая перерастает в тему преступления. Кабак "научает красти и разбивати", "насилством отнимати", поэтому "век около корчмы воры держатца". Пропойц, преступивших закон, ждет наказание. Им кружало даст "жалованье": одним "по всему хребту плети", другим "зарукавья железные", а иных жалует "темною темницею".

"Служба кабаку" – стилистически неоднородное произведение, возникшее на стыке народной поэзии и книжной культуры. Повествование ведется как бы на двух языках. С одной стороны, это язык христианского проповедника, который в борьбе с пьянством опирается на традицию древнерусской дидактической прозы, обличительных слов против тех, кто "опивается до нага" и теряет чувство собственного достоинства: "Правдивый человек аще пьет и по корчмам водится, в позор будет". С другой стороны, язык представителя народной культуры, для которого пьяница – отвергнутый обществом человек, достойный сочувствия за свое "голое сиротство", однако опасный в силу своего "вывернутого" поведения для мира упорядоченного и благополучного. Образцы высокого стиля "священных книг" ("Како ли кто не воздохнет: во многия времена собираемо богатство, а во един час все погибе?") контрастируют с натуралистическими подробностями кабацкого быта ("Яко утвердися на кабаке пьючи, голым гузном сажу с полатей мести во веки"; "Всяк ся ублюет, толко не всяк на собя скажет"). Это помогает осознать глубину нравственного падения пьяницы и антигуманность пополнения царской казны через организацию "кружечных" дворов. По мысли В. II. Адриановой-Перетц, история донага обобранного в кабаке пропойцы, созданная как церковная служба мученику, пострадавшему за веру, сблизила два резко противоположных образа, привела к переосмыслению привычных литературных форм.

Автор сатиры сумел проследить путь деградации человека, выяснив причины его социального и нравственного падения. Он создал психологически точное описание процесса постижения "науки пития", когда "кабак непотребный, бесованию наставник", постепенно становится "отчим домом" для пьяницы: "Исперва неволею нудими бывают от родителей своих или от другов своих ближних, сегодни и позавтрее от болезни похмелныя нудят неволею пити, и мало-помалу и сами гораздни станем пити и людей станем учити..."